Я спрашивал себя, не удалось ли мне чуть ближе, чем Кёрёши, подойти к точке, связывающей Восток и Запад, к тому недостающему звену в цепочке, связывающей народы Европы и Азии? Я был уверен, что этим недостающим звеном является народ минаро.

Погрузив свои вещи на пони, мы распрощались со старым царем Зангла — несомненно, самым бедным феодальным монархом из всех, которые когда-либо существовали. Путь лежал на север. Мы шли к монастырю Тхонде, находившемуся у лежащего на высоте 5140 метров перевала Тхонде-ла.

На следующий день, приобретя еще одного пони — для Мисси, мы покинули Заскар и двинулись по направлению к перевалу. Идя по дороге, я спрашивал себя, чем стало для меня изучение Гималаев? Не превратилось ли оно уже в своего рода одержимость? Как знать, не предстоит ли и мне, как Чомо Кёрёши, отдать всего себя без остатка поиску следов седого прошлого и не лучше ли было заняться постройкой своего собственного будущего… Но почему так неодолимо влекла меня к себе земля минаро?..

С перевала открывался не сравнимый ни с чем, ошеломляющий и величественный вид на долину — и это зрелище заставило меня позабыть об усталости. Мне вспомнилось, как еще в детстве я был зачарован настенной росписью в пещерах, а позднее — каменными орудиями, обработанными руками наших далеких предков. Вот и сегодня я был очарован удивительной коллективной памятью жителей Гималаев, памятью, сохранившей до наших дней события тысячелетней давности. Меня зачаровывали самые невероятные на первый взгляд истории Геродота — от Царства женщин до страны муравьев-золотоискателей. Мой неизменный интерес к прошлому я могу объяснить лишь самой человеческой природой. «Человек без традиции — не человек» — так сказала мне когда-то молодая индейская женщина в Мексике. А раз так, то, быть может, «человек разумный» смог сохраниться как вид главным образом благодаря способности изучать свое прошлое и извлекать из него уроки? В таком случае мою любознательность по отношению к древней истории следовало бы рассматривать как проявление инстинкта самосохранения, присущего всему живому, в том числе и роду человеческому.

Итак, теперь мне было доподлинно известно, что на Востоке существуют люди, наделенные орлиным профилем и светлыми глазами; у этих людей белокурые дети. Здесь сохранились островки нашего собственного прошлого. Интересно, стоило ли это открытие затраченных на него усилий? Такой вопрос невольно возникал при взгляде на Мисси, которая и сидя на лошади выглядела усталой, хотя и старалась храбриться, или на Нордрупа, дышавшего с не меньшим трудом, чем мы, здесь, на высоте 5000 метров. Весь мир теперь расстилался внизу, а вокруг нас, куда ни посмотри, высились неприступные горные пики. Мы подходили к «ла» — перевалу, отмеченному простейшим чхортеном в виде груды камней, символизирующей связь богов и людей. Я услышал ритуальный возглас: «Ки-ки со-со! Ла гиало!» (Боги всемогущие!) — Нордруп первым достиг перевала.

Оглянувшись, я увидел у своих ног нагромождение хребтов, пересеченных тысячью гигантских шрамов, долины, в которых блестели безмолвные речушки, оживляющие своими золотыми нитями этот лунный пейзаж.

Напрасно искал я глазами хоть малейший признак присутствия человека в этих местах. Тщетно было искать в окружавшей нас грандиозной панораме заснеженных вершин свидетельства того, что люди живут здесь на протяжении тысячелетий. Величественная Природа не добра и не зла, но совершенно безразлична к помыслам нашего человеческого рода. Ей не было никакого дела до этих честолюбивых двуногих существ, которые царапали скалы, покрывая их рисунками, ставили обелиски из обломков породы в надежде оставить после себя свидетельства своей духовной деятельности. Эти скромные попытки связать себя с вечностью и были здесь единственными признаками бытия наших предков и единственным наследием, которое оставили они нам.

При подъеме на плато Рупшу мы увидели труп мула, лежавший в стороне от нашей тропы. Что это — дурное предзнаменование? С немалым трудом мы начали спускаться к высокогорным долинам по обледеневшему ущелью, которое одновременно пронизывалось ледяным ветром и выжигалось легко проходящим через разреженный горный воздух ультрафиолетовым излучением Солнца.

По мере продвижения я мысленно пытался привести в систему полученные сведения. Итак, нам было теперь ясно, что Ладакх и Заскар некогда населялись племенами охотников, принадлежавшими к индоевропейцам. Есть все основания полагать, что главным орудием их охоты были луки из рога горного козла, того же типа, что у нынешних минаро. Не исключено, что им были известны и яды, применяемые сегодня минаро на охоте.

Наши исследования, а также работы специалистов по древнейшей истории дают возможность утверждать, что каждый поселок обитателей этих мест был как бы привязан к определенным стадам диких горных козлов и охотники следовали за этими животными из долин до вершин гор во время сезонных миграций стад. Общины разграничивали свои охотничьи владения, ставя на границе территории поселка алтари с высеченными изображениями все тех же горных козлов.

Вопреки общепринятому мнению люди каменного века жили в условиях относительного изобилия. Во всяком случае к предкам минаро это относится без всяких оговорок: район их обитания действительно изобилует дичью. Предки нынешних минаро в летнее время, по всей видимости, вели полукочевой образ жизни, живя на временных стоянках. Думается, что и спали они не в шатрах или палатках, а как и все наши друзья в Заскаре — под открытым небом.

Летом в горах можно найти не только смертоносный аконит и всевозможные лекарственные растения, но также и немало съедобных кореньев, ягод, плодов. Помнится, мы с Нордрупом подкреплялись диким горохом, найденным на высоте 4600 метров. Это растение с густо-опушенными стручками, очевидно, было близким родичем культурной разновидности гороха, выращиваемого в Заскаре. Что касается ягод, то самым распространенным видом здесь была красная смородина, растущая по берегам горных речушек. Всякий раз, когда дорога пролегала вдоль потока, мы накидывались на ягодники с проворством, лишний раз доказывающим, что передние конечности «человека разумного» служат совершеннейшими орудиями для собирательства.

В здешних ручьях и речушках водится много рыбы. Наши предки могли полакомиться, в частности, местным видом форели, которую здесь называют «аса», или же рыбой «массия», также из семейства лососевых.

В высокогорных районах форель встречается в совсем мелких ручьях, и при известной сноровке ее можно ловить руками. Оговоримся, впрочем, что в наши дни никто не нарушает вольную жизнь форели в здешних горных ручьях, ибо для буддиста — наитягчайший грех лишить жизни существо, не имеющее даже голоса, чтобы позвать на помощь.

Надо полагать, что для предков минаро подобные соображения морали вовсе не были препятствием. Несомненно, они вполне могли решиться посягнуть и на жизнь обладающих весьма крикливыми голосами местных птиц, оглушительная болтовня которых сопутствовала нам на протяжении значительной части маршрута. На горных склонах здесь развелось превеликое множество кекликов, сородичей фазана, испускавших пронзительные крики, слышимые издалека. Здешние места — земной рай для этих аппетитных пташек.

При приближении зимы предки минаро постепенно стягивались в долины, принося с собой с гор запас можжевелового хвороста, которому предстояло обогревать хижины и пещеры в долгие зимние холода. С первым снегом охотники добывали как можно больше диких животных, туши которых подвешивали, чтобы стекла кровь. Таким образом, на зиму племя было обеспечено долго сохраняющимся свежезамороженным мясом. С наступлением бронзового века жизнь минаро относительно облегчилась благодаря появлению более совершенных наконечников для стрел, применяемых на охоте.

Новейшие исследования не исключают, что в эпоху мезолита могли существовать и некоторые формы земледелия. Если так, то в это время жилища минаро, возможно, были окружены садами или даже небольшими полями, где росли зерновые или, скажем, горох.