Надо сказать, что Муркрофт, очевидно, умел подбирать проводников. В своих заметках он отводит немало места рекомендациям по этому поводу, подробно разбирая достоинства и недостатки представителей тех или иных этнических групп. Я, однако, в этих советах уже не нуждался. В свое время владелец одной из каргилских харчевен порекомендовал мне в качестве проводника некоего Нордрупа из местных монахов. Выбор оказался так хорош, что я не только не мечтал о лучшем спутнике, но теперь попросту не мог и представить себе экспедицию в Ладакх без Нордрупа.

К моей великой радости, Нордруп прибыл в поселок еще за два дня до нашего приезда. С высоты своих ста шестидесяти пяти сантиметров он снизу вверх смерил быстрым взглядом Мисси и воскликнул:

— Пе чимбу! (Вот это рост!)

И расхохотался. У Нордрупа были ярко выраженные монголоидные черты лица, череп же относительно узкий, вытянутой формы. Такое смешение монголоидных и европеоидных черт можно наблюдать у большинства жителей Ладакха.

— Ну, а еще что новенького? — поинтересовался наш будущий проводник с лукавой улыбкой, не отрывая взгляда от лица Мисси. А затем, как бы извиняясь за свою несдержанность, добавил:

— Я привез тебе лекарство от душевных ран.

Произнеся эти слова, Нордруп принялся рыться в бесчисленных складках красного, покрытого дорожной пылью длинного балахона, доходившего ему до щиколоток и оставлявшего открытыми взятые у меня годом раньше башмаки (они были ему явно велики). Наконец он извлек из глубин балахона бутыль с моим излюбленным напитком. Это питье, очень похожее на ячменное виски, приготовил специально для меня его брат. Вручив мне бутыль, Нордруп начал с воодушевлением рассказывать о последних новостях в жизни Заскара.

Нордруп объяснил, что мое послание он получил совершенно случайно, встретив на горной тропе одного человека, который и сообщил о моем приезде. В Заскаре жизнь шла нормально. Из важных событий Нордруп выделил одно — в район прибывает далай-лама. Одновременно с его приездом должна будет состояться церемония открытия автомобильного движения по дороге, которая свяжет наконец Заскар с внешним миром. Таким образом, как я вынужден был с грустью констатировать, через считанные дни настанет конец долгому уединению этой долины, считавшейся до сих пор одним из самых недоступных районов мира.

Отныне благодаря дороге Заскар станет частью общества потребления, узнает счет деньгам, и, следовательно, молодежь начнет покидать родные поселки и потянется на заработки в города…

Я попытался объяснить все это Нордрупу, но слова мои не достигали цели. Он был неимоверно счастлив от того, что теперь сможет добираться на грузовике до Каргила за два дня вместо четырех-пяти дней пешком. Вдобавок по новой дороге скоро прибудет его святейшество далай-лама.

— До того как он приедет, тебе нужно обязательно успеть съездить в Ролагонг, — заметил Нордруп. — Ты увидишь, где мы собираем лекарственные травы.

Это был намек на известную только местным жителям долину, своего рода заповедник горных трав. Все врачеватели окрестных монастырей отправлялись туда для сбора тех лекарственных растений, которые наряду с волчьими лапами и сушеными задними лапками лягушек составляют основу их чудодейственного врачебного арсенала. Посетить эту долину было одним из самых горячих моих желаний.

На следующий день мы влезли в грузовик, идущий в Заскар. Водитель завел мотор, и машина, отчаянно сигналя, стала пробираться сквозь толпу. Так началось наше двухдневное путешествие, сопровождавшееся немилосердной тряской по ухабам и выбоинам, которые местные жители безуспешно пытались засыпать к приезду его святейшества. Сквозь завесу пыли нам редко удавалось рассмотреть окружавший нас великолепный пейзаж. От самого Каргила дорога постоянно шла в гору по величественной долине реки Суру, которую окружали скалистые горы, увенчанные искрящимися снежными пиками. Тут и там по долине были разбросаны селения, похожие на оазисы. Время от времени луч солнца освещал серебристые купола маленьких мечетей. Мне вспомнилось, что Херрманн считал эту долину тем местом, где, возможно, находились легендарные золотые прииски, упоминавшиеся Геродотом. Это предположение нужно было проверить.

Последние семьдесят пять километров дороги, проложенной по долине реки Суру, проходят по безлюдной местности, где царят ледники. Они спускаются с двойной цепи горных вершин, самая высокая из которых, Нункун, достигает 7135 метров над уровнем моря. Эта долина завершается небольшой каменистой площадкой, окруженной со всех сторон горами. Здесь, на высоте 4400 метров, четыре бурные речушки спускаются с гор, омывая стены монастыря Рингдом, западнее которого ламаистских монастырей уже нет. Рингдом-Гомпа («гомпа» по-тибетски — «монастырь») расположен в одном из наиболее холодных мест обитаемой части планеты. На протяжении всего года ртутный столбик термометра опускается ночью ниже нуля. Но величавая красота этих мест заставляет забывать о суровости природных условий. Дальше за Рингдомом, по другую сторону перевала Пенси-ла, простирается затерянная в горах ледяная долина Заскара.

Первую после прибытия ночь мы провели в палатке, которую поставили рядом с монастырем. Вечером, когда мы сидели, греясь у нашей маленькой печки, Нордруп рассказал о своей последней мечте: построить дом, настоящий дом, и переселиться туда из своей хижины, где всего одна-единственная комната. Дом он построит от начала и до конца сам, а начнет строительство года через четыре, может, через пять, когда подрастут тополя, посаженные им около его нынешнего жилища. Была у Нордрупа и еще одна мечта — перегородить проходящий через его поселок горный поток и устроить водяную мельницу, чтобы молоть ячмень. Для осуществления этого ему нужно будет целую неделю шагать по горным перевалам, пройти по ледникам ущелья Умази-ла (5350 метров над уровнем моря), чтобы принести на своих плечах бревно, подходящее для изготовления мельничного желоба. Из этого примера ясно, насколько ценна здесь древесина. Мисси, внимательно слушавшая рассказ, была поражена: перед ней во всей своей красе представали реальные условия будничной жизни обитателей Заскара. Моя спутница по нынешней экспедиции немало повидала на своем веку: она объездила всю Европу, свободно говорила на четырех языках. Теперь для нее открывался совершенно иной мир. Мир, где техника была простой и понятной, мир, в котором физический труд был не только необходимостью, но и доставлял удовольствие. Словом — мир Гималаев.

Лагерь экспедиции в долине реки Доды близ Гиагама.

Мисси всегда была неплохой спортсменкой, и, по ее собственным словам, мотопробеги и конные прогулки привлекали ее гораздо больше путешествий в кузове грузовика. Впрочем, ей удалось великолепно приспособиться к условиям Гималаев, и, глядя на нее, никто бы не подумал, что эта женщина никогда раньше не ночевала в палатке. Вскоре наше жилище со всех сторон окружили местные дети и их родители. И маленькие, и большие показывали нам свои ссадины и порезы. Вот где пригодились запасы бинтов и всевозможных таблеток. Рост Мисси явно произвел ошеломляющее впечатление на детей, но при помощи улыбки и скромных знаний тибетского языка ей быстро удалось вполне расположить их к себе и даже добиться того, чтобы наши маленькие гости обратили внимание на протекавший рядом ручей.

— Та-та пух-пух! — повторяла Мисси. — Сначала поди вымойся, а потом уже я тебя перевяжу. Да-да, вымойся, вымойся… Весь…

Плохо ли, хорошо ли, но дети ее понимали или по крайней мере старались понять. Облившись прямо в одежде ледяной водой с головы до ног, они возвращались и становились в очередь к «ани-ла», как они ее называли. Мисси раздавала конфеты, перевязывала ссадины, и чувствовалось — теперь она поняла, что меня всегда так привлекало в жителях Гималаев. Их жизнерадостность и сердечность завоевали не только мое сердце — в свое время они покорили Лейтнера, Шоу и многих других мало склонных к чувствительности викторианцев.