Происхождение индоевропейцев — одна из труднейших научных проблем. Их прародиной считают Переднюю Азию, Балканы или Северное Причерноморье. В принципе М. Пессель не одинок, считая прародиной индоевропейцев (а то и всего человечества) Гималаи. Последние исследования советских специалистов исходят из того, что общеиндоевропейский язык можно датировать 4-м тысячелетием до нашей эры, а «весь комплекс… данных, относящихся к духовной и социальной жизни племен, говоривших на общеиндоевропейском языке, — характер мифов, ритуалов и социальной организации праиндоевропейского общества, предполагающий близость к переднеазиатским культурам, исключает возможность формирования такого объединения племен на обширных территориях Восточной Европы в 5–4-м тысячелетиях до нашей эры в отрыве от цивилизаций Древнего Востока»[4]. Специалисты утверждают, что «можно локализовать индоевропейскую общность в пределах Ближнего Востока, вероятнее всего, на северной периферии Передней Азии, то есть к югу от Закавказья до Верхней Месопотамии»[5]. Появление индоиранских племен на севере Ирана относят к первой половине 3-го тысячелетия до нашей эры[6], а «проникновение древнеиндийских племен на северо-запад Индии датируется второй половиной 2-го тысячелетия до нашей эры»[7].
М. Пессель отмечает, что исследовавшиеся им минаро родственны народу шина, входящему в дардскую группу народов. Дарды — обобщенное и достаточно условное наименование ряда народов, живущих на стыке территорий Индии, Пакистана и Афганистана. В эту группу народов входят кашмирцы, шина, кхо, кохистанцы. Дардские языки — языки индоиранские, занимающие промежуточное положение между языками иранскими и индийскими[8]. Йеттмар пишет о шина как о «индийском языке северо-западной группы»[9]. Для носителей языка шина характерен отказ от разведения крупного рогатого скота из-за его культовой нечистоты[10] — обычай, используемый Песселем как доказательство отсутствия всякого родства между минаро и индийцами. У минаро, как и у всех шиноязычных дардов, воплощением чистоты и святости среди животных считается горный козел. Из домашних животных священной и чистой считается только домашняя коза. Все, что дают козы, чисто, все, что дает прочий, прежде всего крупный рогатый, скот, нечисто. Наконец, добавим, что русоволосость и голубоглазость некоторых групп горцев, замкнуто живущих на высокогорных плато и в высокогорных котловинах Памира, Гималаев, Гиндукуша, объясняют влиянием условий их обитания. Сделав эти предварительные замечания, обратимся к книге Мишеля Песселя.
Автор отправляется в путешествие, чтобы обнаружить те реалии, которые могут скрываться за легендой о «золоте муравьев». Вместо «золота муравьев» он обнаруживает многочисленные изображения горных козлов, сцен охоты на них, изображения, по его заключению, известные всему миру как памятники палеолита, точнее, верхнего палеолита (конца древнекаменного века) и неолита (новокаменного века). Заметим, что данные памятники у минаро практически не исследовались специалистами-археологами. Подобные изображения на территории Пакистана, во всяком случае большинство из них, К. Йеттмар полагает сравнительно поздними: «Я считаю, что… культ благородных диких животных — дикого и каменного козла — получил большее, чем когда-либо до этого, развитие в поздние века… Ранние изображения животных относительно редки… Я считаю увеличение значения охоты реакцией на мировые религии — буддизм и ислам — „нативистским“, т. е. подчеркивающим собственное наследие и собственный вклад коррелятом»[11]. М. Пессель и его спутница Мисси, которой посвящена книга, прибывают в район селения Хамелинг округа Заскар. Их усилиями выясняется, что местные жители — минаро, европеоиды, хотя и числятся буддистами, но поклоняются богу Бабалашен и богине Аби-Лхамо. Минаро помнят свой язык и рассказывают, что их предки первоначально жили в окрестных пещерах. «До появления лука и стрел их предки охотились на горных козлов, загоняя их к краю обрыва, откуда животные падали и разбивались». А по возвращении с охоты охотники наносили на скалы изображения горных козлов. «Первый вопрос я задал (служителю местных божеств Цевану Риндзингу. — Е.И.) о происхождении наскальных изображений.
— Да, — ответил Цеван, — их делают по возвращении с охоты. Это нужно, чтобы отблагодарить Бабалашена, бога гор.
— И до сих пор? — недоверчиво поинтересовался я.
— Да, и до сих пор, хотя сейчас мы охотимся на козлов очень редко…
— После охоты, — объяснил… Цеван, — рисуют козлов в знак благодарности за посланную удачу. Этот рисунок посвящен Бабалашену, богу удачи, хозяину стад и повелителю природы…
Чуть позже Цеван показал мне, как наносится рисунок на камень. Он взял острый обломок скальной породы и быстрыми точными ударами нанес на поверхность камня изображение горного козла». М. Пессель пишет, что он не верил своим ушам и глазам. Действительно, можно изумиться, услышав столь детальное описание способа охоты человека древнекаменного века, когда еще не было лука и стрел, — способа, о котором пишут все современные учебники истории первобытного общества. У нас нет оснований не доверять автору. Только выводы из таких фактов ученые делают разные. Мы уже отмечали, что К. Йеттмар считает охоту на козлов и нанесение наскальных изображений козлов явлениями поздними, а Пессель хотел бы видеть в минаро протоариев. Автор книги не мог не отметить то, что минаро подверглись значительной тибетизации. И он ставит вопрос: кто является коренным населением Заскара — минаро или тибетцы?
Предками тибетцев современная наука считает древних цянов, положивших начало ряду современных тибето-бирманских, по языку, народностей, включая и тибетцев. Во 2-м тысячелетии до нашей эры цяны жили в западных районах современного Китая и были самыми близкими соседями древних китайцев. Первые памятники китайской письменности, знаменитые надписи на костях, многократно упоминают цянов. Есть мнение, что народ чжоу, представители которого стояли у власти в Китае с начала 1-го тысячелетия до нашей эры, был цянским по происхождению. Однако позднее китайцы-чжоусцы стали постепенно оттеснять цянов на запад и юго-запад. Из верховий реки Хуанхэ и района озера Кукунор древние цяны двигались на юг вдоль Тибетского нагорья и На юго-запад — по Тибетскому нагорью. М. Пессель упоминает кратко об этом переселении. В Тибете предки тибетцев — цяны, безусловно, столкнулись с какими-то древними насельниками если не на севере, в Чангтане, чрезвычайно суровом для проживания районе страны, то в южной части Тибета, примыкающей к Гималаям. Тибет еще девственен археологически, и ответить на вопрос, кто были те люди, с которыми предки тибетцев — цяны повстречались в Северных Гималаях, пока невозможно. Что же касается Ладакха, области, которую посетил М. Пессель, то она была завоевана и заселена тибетцами позднее. Это случилось в середине VII века, когда уже существовало тибетское государство, в период правления первого государя (цанпо) Тибета — Сронцзангамбо (Сонгцэн цанпо). Ладакх до прихода тибетцев был заселен, и население его, вероятно, было индоевропейским.
Могли ли эти люди быть предками минаро? М. Пессель как бы отделяет минаро от «пришлых» индоевропейцев — индийцев, иранцев и других народов, ссылаясь на существование обычая минаро, по которому, как и «у минаро, живущих на берегах Инда, у минаро Заскара корова считалась нечистым животным. Ее мясо и молоко в пищу не употребляются… Для минаро корова — самое нечистое из всех созданий, и это удивительное табу запрещает даже носить одежду из ячьей шерсти и обувь из кожи яков и коров. Подошвы башмаков у минаро сделаны из козьей кожи. Нельзя также растапливать очаг ячьими кизяками, что… создает немало трудностей — ведь речь идет об основном виде топлива в этой местности… Может быть, описанные обычаи, — задается вопросом М. Пессель, — свидетельство исключительной давности происхождения народа минаро?.. Могут ли они быть последними могиканами того белого народа, который охотился в этих краях еще в каменном веке, покрывая рисунками здешние скалы?» У самого М. Песселя нет, разумеется, твердого ответа на этот вопрос. Он то пишет, что ответить на него положительно или отрицательно еще рано, то уверяет читателя, что «мы находились перед чудесным открытием в Гималаях людей, относящихся по языку к индоевропейцам, а по традициям — к каменному веку. Быть может, это было наше собственное прошлое, сохранившееся здесь в неизменном виде», или что «обнаружили ариев, живущих в Азии с каменного века». Мы уже отмечали выше, что последний вывод не согласуется с данными современной науки. М. Пессель отлично сознает это и потому старается убедить читателя в возможности своей правоты, ссылаясь на ощущаемую им лично мистическую связь с исследуемым регионом и заселяющим его народом. «По мере того как мы медленно продвигались вперед, нам открывались пространства засушливой и безлесной местности. Почему мне так по душе этот безрадостный пейзаж? Может быть, эти горы и есть мой настоящий дом, место, предназначенное мне для жизни природой?.. Кто знает, может, этот выбор достался мне по наследству вместе с генами, и я лишь восстанавливаю в памяти давно забытое прошлое?» «Зов предков» — лейтмотив повествования М. Песселя. Этот «зов», это нечто, доставшееся и европейскому читателю «по наследству вместе с генами», и пытается внушить автор нам, читателям его книги.
