*так называли Армстронга 6 окт. 73 НА УЛИЦАХ СЕРДЦА I Было небо словно небо в облаках, до седьмого марта я сходил с ума, не дышалось, не хватало мне тепла, и на улицы смотрел я как в кривые зеркала. Пальцев быстрые изгибы в бледных солнышках ногтей, волокна волос погибель — нитей света в наготе, колоколенки ладоней, круглых век колокола зимовали в Вавилоне белолобого стекла. Год звенел как колокольчик, исчезая за горой, и пришел мороз-стекольщик, и пришел январь-хрустальщик, и пришел февраль сырой. Розоватым лимузинам солнце вылизало спины, человечек брел хмельной, вел собаку за спиной на большой-большой цепочке, словно тень гулять водил, а она вернулась в клочьях в небе лаявших светил. апр. 76 II Глаза — фиалки. Вишенный цвет век. Два крохотных музыканта невидимы, сами они видят мир голубым и зеленым. Лицо — цветочница. — Эти две, сударь, я никому не отдам. III По улицам сердца ходит трамвай — городской ученый кот. Там дни проплывают как острова — всей эскадрой вперед… И когда закат — тогда — ноябрь и розовый снег кругом, и тонет день, и качается трап, мы сходим с него вдвоем. Скоро закончится этот год, видишь, как он дрожит… По закатным рельсам уходит кот, мой ученый кот — моя жизнь. Я спокойно трону твой черный мех с голубыми искрами на краю, я припомню какой в этом городе снег — какой мягкий снег, какой розовый снег, такой выпадает только в раю… IV Осень светит спичкой желтой, узкий месяц в синем шелке, он из башенки глядит в сон кварталов городских. Осень кованым копытцем бьет о бронзу переулка — очень хочет углубиться в мысли лиственного гула. Голубой водой застынет, глаз ковши дымятся странным ужасом, и дышит иней в переулочках туманом. Осень с полночью играет нитью журавлиных крыльев, у нее в глазах открытых зеркала и умиранье. Полночь хочет в валерьянку язычок сквозь зубки свесить и на слабых лапках пьяных улететь гулять на месяц. Там по краешку — лесок из серебряных чешуек, от него наискосок — страж-солдатик — парень-жулик, чистит он лучем звезды неба темные плоды, и пихает кожуру в розовую кобуру. 23 авг. 76
V На улицах сердца хлопают ставни, валятся двери на мостовые… а я — вор, я — цыган, я из тех, кто пристанет на века, у меня — любовная цынга, у тебя — глаза полевые. VI Будет вечер осенний и лунный, запомни меня навек, не как юность — как юнгу на корабле. Я драю палубу шваброй своих ресниц у твоих ног, а ты читаешь неизданнейшую из книг про любовь. Ты листаешь ее на исходе дня, пропуская по сто страниц, — только помни меня, только помни меня, только снись. VII Фитилек свечи догорит, посвети рукой до зари, а померкнет твоя рука — уплывут в окно облака, и останутся на земле воск на блюдце, роза в стекле. апр. 76 МАРТ Это просто Март, Маргарита, это капель сад — маргариток. С желобов моря легких жалоб — далеко ль земля убежала. Островок несет нас качая, может быть, мы сон чаек, может быть мы твердь красных лапок, и всего-то смерть — сладкий запах, и всего судьба — сна снимок, ворожба невидимок. 2 марта 76 ДОЖДЬ Там где стеклянная лопнула ночь, в черепе темном востока, светится бледною лампой дождь — прозрачный мозг водостоков. Улиц пастух, точно серых овец с блеяньем прущих к вокзалам, сын-отщепенец, бездомный птенец, выпал как сердце упало. Холодные мысли и плач в три ручья — твой крик водяной и воздушный, прими мою душу в ладони твоя, вселенской печали сырое удушье. Ты девой, изваянной из ребра тоскующего океана, ожив, не желаешь бесплатно добра и гибель свою глотками с утра пьешь из матового стакана. И когда с мутной стенки его досасываешь последние капли, кто запускает над твоей головой белые и розовые дирижабли? |
