У Люсиль оставалось всего сорок тысяч франков, и она была беременна. Долго же она боролась, но жизнь все-таки настигла ее. Как говорится в книгах и как считают люди — те самые, с которыми она ездит в метро, — безнаказанность наказуема. Антуан любит ее и воспримет эту новость так, как она того захочет. Если она скажет: «У меня прекрасная новость», он обрадуется. Она была уверена. Но она не имела права оставлять ребенка. Потому что он окончательно лишит ее свободы и тем самым сделает несчастливой. А потом, она сама довела Антуана до того, что страсть поглотила все: любая неприятность становилась испытанием. Она слишком сильно любила Антуана, или наоборот — слишком мало. Но как бы то ни было, она не желала этого ребенка. Ей был нужен только он, Антуан, счастливый, с золотистыми глазами, светловолосый, свободный в любую минуту покинуть ее. Уж в этом-то, по крайней мере, она была честна: не желая брать на себя ответственность, она и не старалась переложить ее на чужие плечи. Не время было мечтать о маленьком трехлетнем Антуане, бегающем по пляжу. Не время было мечтать о большом Антуане, со строгим лицом исправляющем домашнее задание сына. Настало время открыть глаза: измерить длину комнаты и длину кровати, сравнить зарплату няньки с зарплатой Антуана. Ни то, ни другое не сходились. Да, конечно, есть женщины, которые бы выкрутились. Но она никогда не была такой. Не время строить иллюзии, тем более на счет себя самой.

Когда Антуан вернулся, она сказала, что у нее неприятности. Антуан побледнел, затем обнял ее. Он говорил ей нежные слова, и она почувствовала, что вот-вот заплачет, и сжала челюсти.

— Ты уверена, что не хочешь этого?

— Я хочу только тебя, — ответила она.

Она не стала говорить о материальных трудностях, чтобы не оскорбить его. А он, гладя ее по волосам, подумал, как было бы хорошо, если бы у них был ребенок. Но она подобна кораблю, который уплывает, облаку, которое исчезает. За это он и любил ее и… не мог ни в чем упрекать. И все же он попытался уговорить ее.

— Мы могли бы пожениться и все такое прочее. Переехать.

— Куда!? — воскликнула она. — Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что такое ребенок. Столько хлопот… Возвращаясь домой, ты будешь видеть усталую, раздраженную женщину… Это будет… это будет…

— Ну а как же, по твоему, живут остальные люди?

— Они не мы, — сказала она и отошла в сторону.

Это означало: «они не одержимы страстью быть счастливыми». Антуан ничего не ответил. В этот вечер они пошли в бар и много выпили. Он обещал завтра же попросить у друга адрес врача.

Врач оказался студентом-практикантом. На его некрасивом плоском лице застыло презрительное выражение. Люсиль так и не поняла, кого он презирал: себя или женщин, которым за скромную сумму восемьдесят тысяч франков вот уже два года оказывал такого рода услуги. Он должен был прийти завтра, и от одной этой мысли ей становилось дурно. Антуан не без труда занял в своем издательстве сорок тысяч франков. Хорошо еще, что он не видал этого лекаря. То ли по моральным соображениям, то ли из страха, тот не желал встречаться с «ухажерами». Был, правда, еще один врач, но он жил в Швейцарии, под Лозанной. У того операция стоила двести тысяч франков. Естественно, не считая дороги. Совершенно невозможно. Она даже не стала говорить о нем Антуану. Это был адрес для избранных. Клиника, медсестры, обезболивание — все это было не для нее. Ей уготовили мясника, а там будь, что будет. Как глупо… Никогда раньше она не жалела о сделанных глупостях, но теперь с горечью вспоминала проданное колье. Она представляла, как, подобно героине романа, умрет от заражения крови, а Антуан сядет в тюрьму. Она ходила взад-вперед по комнате, смотрела в зеркало, с волнением оглядывала свое лицо, худощавое тело и представляла себя подурневшей и больной. Она всегда гордилась своим здоровьем, оно как бы было составной частью ее счастья. Потерять его, означало навеки обречь себя на несчастья. Все эти мысли привели ее в ярость. Она позвонила Антуану. У него был усталый, озабоченный голос. Она не нашла в себе сил поделиться с ним своими страхами. Если бы в этот момент он вновь попросил ее оставить ребенка, она бы уступила. Антуан был таким далеким, чужим. Она почувствовала все его бессилие, а ей так нужна была защита и поддержка… Люсиль пожалела, что у нее не было подруги-женщины, с которой она могла бы поделиться своими страхами и горестями, попросить совета. Она вспомнила о Полин и автоматически подумала о Шарле. Шарле, которого она вычеркнула из памяти как неприятное угрызение совести, как имя, причинявшее боль Антуану. И в эту секунду она поняла, что может попросить у него помощи, что никто не в силах помешать ей сделать это, что он единственный человек на земле, способный развеять весь этот кошмар.

И она позвонила. Вспомнила его рабочий телефон, поздоровалась с секретаршей. Шарль был на месте. Когда она услышала его голос, у нее почему-то перехватило дыхание и несколько мгновений она не могла выдавить из себя ни слова.

— Шарль, — сказала она наконец. — У меня неприятности, я хотела бы поговорить с вами.

— Через час я пришлю за вами машину, — ответил он спокойно. — Хорошо?

— Да, конечно. До скорой встречи.

Она хотела подождать, пока он повесит трубку, но затем вспомнила о его невообразимой вежливости и нажала на рычаг первой. Быстро одевшись, она еще добрых три четверти часа, прижавшись лицом к окну, ждала, когда подъедет машина. Шофер весело поздоровался с ней, она села на такие знакомые сиденья и почувствовала невыразимое облегчение.

Полин открыла дверь и поцеловала ее. Все было как прежде: просторные, теплые комнаты, на полу голубой ковер. Оглянувшись, она подумала, что плохо одета, но потом рассмеялась. Это походило на возвращение блудной дочери, которая сама несла в себе ребенка. Машина отправилась за Шарлем, а Люсиль, как когда-то, села на кухне со стаканом виски напротив Полин. Полин начала ворчать, что Люсиль похудела, что у нее ввалились глаза. Люсиль так растрогалась, что захотела положить голову ей на плечо и все рассказать. Люсиль вспомнила о Шарле: «Какой он милый», — подумала она. Он специально привез ее сюда раньше, чтобы она пришла в себя, почувствовала себя дома. Мысль о том, что это могло быть уловкой, не пришла ей в голову. Когда Шарль вошел и весело крикнул: «Люсиль!», она почувствовала себя так, словно последних шести месяцев не было вовсе.

Он похудел… и постарел. Он взял ее под руку и провел в салон. Не обращая внимания на протесты Полин, он заказал Люсиль еще два скотча, закрыл дверь и сел напротив. Люсиль огляделась и сказала, что в доме ничего не изменилось, и он повторил за ней — действительно ничего, и он тоже. Голос его был так нежен, что Люсиль с ужасом подумала: вдруг он решил, что она вернулась. И тогда она стала говорить, так быстро, что временами он не понимал ее и просил повторить.

— Шарль, я беременна, но не хочу оставлять ребенка. Мне нужно съездить в Швейцарию, но у меня нет денег.

Он пробормотал, что ожидал чего-то в этом духе.

— Вы уверены, что не хотите сохранить ребенка?

— У меня нет на это средств. У «нас» нет на это средств, — краснея, поправилась она. — А потом, я хочу быть свободной.

— Вы абсолютно уверены, что дело не только в деньгах?

— Абсолютно, — ответила она.

Он встал, прошелся по комнате, затем с грустной улыбкой посмотрел на нее.

— Почему жизнь так, по-дурацки, устроена?.. Чего бы я только ни дал, чтобы вы родили мне ребенка. У вас было бы две няньки, все, что угодно… Но даже если бы отцом был я, вы все равно бы не сохранили его, да?

— Да.

— Вы не желаете иметь ничего своего, верно? Ни мужа, ни ребенка, ни дома… Совсем ничего. Как странно.

— Я ничего не хочу иметь, — сказала она, — и вы это знаете.

Шарль прошел к письменному столу, заполнил чек и протянул его Люсиль.

— У меня есть адрес прекрасного врача в Женеве. Я очень хочу, чтобы вы поехали именно к нему. Так мне будет спокойнее. Обещаете?