— Люсиль, — позвала Диана властным голосом. — Не убегайте от нас. У вас сегодня такое красивое платье.

Последнее время Диане нравилось любезничать с Люсиль. Ей казалось, что делая Люсиль комплимент, она тем самым обеспечивала свою безопасность. Но это лишь вызывало улыбку и Джонни и Клер, которой он в конце концов во всем «признался». Естественно, что весь круг был тут же поставлен в известность, и теперь, когда Люсиль и Антуан стояли, отвернувшись друг от друга, полные смятения и бледные, все смотрели на них с иронией и завистью. Люсиль подошла к Диане.

— Я купила это платье вчера, — машинально ответила она. — Правда, сегодня немного холодновато. Наверное, я зря его надела.

— И все же в этом платье не так опасно схватить бронхит, как в том, в котором пришла Коко Дуред, — заметил Джонни. — Никогда не видел так мало ткани и такое обилие плоти. Она сказала мне, что снять его так же легко, как вытащить носовой платок. А мне кажется, что первое сделать все-таки легче и быстрее.

Люсиль посмотрела на Коко Дуред, которая действительно была почти полностью обнажена. В довершение она прогуливалась как раз под гирляндами электрических лампочек.

— Что-то у вас сегодня невеселый вид, — заметила Клер.

Глаза ее сияли. Она держала Джонни под руку, и тот тоже не спускал с нее глаз. Диана, заинтригованная ее молчанием, с интересом взглянула на Люсиль. «Да они просто псы, самые настоящие псы, — подумала Люсиль. — Любопытство ест их изнутри. Если бы они могли, то разодрали бы меня на кусочки». Она слабо улыбнулась.

— Мне действительно холодно. Попрошу Шарля принести манто.

— Я сам схожу, — предложил Джонни. — В гардеробе такой красивый молодой человек…

Он быстро вернулся. Люсиль больше не смотрела на Антуана, но все время, словно птица, видела его уголком глаза.

— О, у вас новое манто, — воскликнула Клер. — Какое великолепие, какой цвет, жемчужный…

— Мне привез его из Нью-Йорка Шарль, — ответила Люсиль.

И в этот самый момент она поймала взгляд Антуана. То, что она прочла в нем, ударило ее, словно плетью. Ей захотелось дать ему пощечину. Люсиль резко развернулась и пошла к другим гостям.

— Когда-то и я с ума сходила от норковых манто, — сказала Клер.

Диана нахмурилась. Она взглянула на Антуана. О, она так хорошо знала это выражение лица, она называла его «слепым»: неподвижное, пустое…

— Принесите мне виски, — попросила она.

Она не смела задавать ему вопросы, поэтому отдавала приказы. Это успокаивало.

За весь вечер Люсиль и Антуан не сделали и шагу навстречу друг другу. Но где-то в полночь они оказались одни за целым столом: все отправились танцевать. Они сидели на противоположных концах, и он не мог подойти к ней. Он знал, что нагрубит, и боялся окончательно восстановить ее против себя. Он так страдал эти два дня, что чувствовал себя совершенно раздавленным. Он представлял ее в объятиях Шарля, видел, как она целует его, слышал слова, которые она говорила ему… ему. Он смертельно ревновал эту женщину. Антуан встал, обошел стол и сел рядом.

Она даже не посмотрела на него, и тогда, неожиданно для себя, он сломался. Он склонился к ней. Это невозможно, невозможно вынести. Неужели эта рассеянная незнакомка несколько дней тому назад лежала обнаженная на его постели, рядом с ним?

— Люсиль, что ты делаешь с нами?

— А ты? — ответила она. — Тебе приспичило, и вот я обязана все порвать в двадцать четыре часа. Это невозможно.

Она чувствовала, что полна отчаяния, но вместе с тем, и удивительного спокойствия, словно природа после смерча.

— Мне вовсе не приспичило, — возразил он обиженно. — Я ревную. И ничего не могу с собой поделать. Вся эта ложь невыносима, она убивает меня. Поверь мне. От одной мысли что… что… — Он задохнулся, провел рукой по лицу и спросил: — Скажи, после того как Шарль вернулся, ты… то есть вы… ну…

Люсиль резко повернулась к нему.

— Ты хочешь знать, спала ли я с ним? А как же! Ведь он подарил мне манто.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, — пробормотал он.

— Да, не знаю. Но ты… ты же подумал это. Я прочла это у тебя на лице только что. Ненавижу тебя за это.

К столу подошла какая-то пара, и Антуан резко поднялся.

— Пойдем потанцуем, — сказал он, — нам надо поговорить.

— Нет, разве я сказала неправду?

— Может быть, чисто рефлекторно. Это со всеми может случиться.

— Не бывает вульгарных рефлексов, — сказала она и отвернулась от него.

«И она еще делает из меня виноватого, — подумал он. — Врет мне без конца, а я виноват». Его охватила такая злоба, что он схватил ее за руку и дернул с такой силой, что все оглянулись на них.

— Пошли танцевать.

Она вырывалась. От боли и негодования у нее выступили слезы.

— Я не хочу танцевать. — Антуан почувствовал, что стал пленником самого себя: он не мог отпустить ее и не в силах был заставить танцевать. В то же время ее слезы напугали его. Он подумал: «Я никогда не видел, как она плачет. Мне хотелось бы, чтобы она плакала ночью, прижавшись ко мне… а я бы успокаивал ее».

— Отпусти меня, — сказала она тихо.

Ситуация становилась нелепой. Конечно, он был сильнее и без труда поднял ее со стула. Она даже не улыбалась, слишком все было глупо и не похоже на шутку. Все смотрели на них. Она боялась его… она все еще любила его.

— Вот значит как выглядит вальс-сомнение, — раздался за спиной Антуана голос Шарля.

Антуан резко выпустил Люсиль и повернулся к Шарлю. Он собирался хорошенько врезать этому старому идиоту по морде и навсегда покинуть это общество. Но рядом с Шарлем стояла Диана. Невозмутимо улыбаясь, она с легким интересом наблюдала за сценой.

— Вы что, хотите заставить танцевать Люсиль силой?

— Да, — ответил Антуан, глядя ей в глаза. Сегодня же он покинет ее, покинет навсегда. От этой мысли ему стало очень спокойно. И все же ему было очень жаль ее. Уж она-то была тут совершенно ни при чем, он никогда не любил ее.

— Но, кажется, вы уже давно вышли из подросткового возраста.

Люсиль села за стол. Шарль склонился к ней и с улыбкой на жестком, напряженном лице спросил, что произошло. Люсиль тоже с улыбкой что-то ответила. Она могла сказать ему что угодно: у нее всегда была богатая фантазия. У этих людей вообще было неплохо с фантазией. Любой из них придумал бы, что угодно, лишь бы сохранить свои тайны. Любой, но только не он, Антуан. Поколебавшись несколько секунд, он как-то странно повернулся и быстро зашагал прочь.

За окном шел дождь. Она слушала, как тяжелые капли разбивались о тротуар. Мягкий, меланхоличный летний дождь. День уже пробивался сквозь занавески, оставляя яркие полосы на ковре. Она лежала в постели. Не в силах встать, не в силах спать дальше. Сердце надрывно колотилось, и она чувствовала, как оно содрогается там, внутри, отсылая яростными толчками кровь. Оно словно отбрасывало ее, и Люсиль чувствовала, как тяжелеют пальцы, как бешено бьется синяя жилка у левого виска, дрожит, словно пущенная стрела. Нет, она не могла успокоить глупое сердце. Вот уже два часа она боролась с ним, а под конец махнула на него рукой. Глупое, безнадежно глупое сердце. Они уехали из Пре-Кателан почти сразу после того, как исчез Антуан. Люсиль тогда оглянулась, отметила бледность Дианы и всеобщее оживление гостей по поводу скандала.

Нет, нет, она вовсе не сердилась. Она даже с удивлением спрашивала себя, какая муха его укусила. Когда речь зашла о манто, взгляд Антуана показался ей оскорбительным. Он словно говорил: «Продаешься…» Но с другой стороны, разве это отчасти не правда? Она жила на средства Шарля, получала от него подарки, и была рада им (конечно, не из-за их ценности, ей просто было приятно внимание). Но так или иначе, ведь принимала же. Вообще-то она и не собиралась этого отрицать. Ей казалось естественным быть на содержании у мужчины, у которого есть на это средства и которого она вдобавок ко всему уважала. Антуан ошибся в другом, страшно ошибся. Он решил, что она осталась с Шарлем лишь ради его денег. И именно ради них отказалась от него, Антуана. Наверное, он решил, что она способна на такого рода расчет, и презирал, презирал ее. Она уже знала по собственному опыту, что ревность может привести человека к низости, неблагородным мыслям и поступкам. Но она не в силах была вынести этого от Антуана, как бы он ни ревновал. Она верила в него, между ними установилось нечто вроде родства. Потому-то она теперь не могла отделаться от ощущения, что он ударил ее в спину.