Наконец стальное лезвие стало понемногу исчезать у Филлипа в глотке. Силасу показалось, что он услышал, как стоящие внизу зрители разом тяжело вздохнули от ужаса и задержали дыхание в ожидании, сможет ли он вытащить назад эту штуку. Вот в этот-то момент Силас выхватил из-за пояса флейту и послал в воздух тоненький, противный свист.
Впечатление было ошеломляющее.
Свист расслышали все, но никто не понял, откуда он исходил, никто, кроме Хромого Годика. Он задрал голову к небу и стал смотреть на птиц; его находчивость приятно удивила Силаса. Шпагоглотатель стоял в окружении зрителей, лицо у него постепенно наливалось кровью, как он ни старался, ему не удавалось ни на дюйм вытащить шпагу. Публика не сразу поняла, что у артиста не все ладится, все глядели на небо, где кружились птицы, и показывали на них пальцами.
— Это вон та! — кричали одни.
— Нет, вот эта.
— Нет, вот она.
Один только Бартолин стоял совершенно парализованный и смотрел, как корчится шпагоглотатель, словно от сильной боли. Тут и другие заметили это и столпились возле него. Сидя на дереве, Силас внимательно следил за тем, что происходит внизу, не думая о себе самом. Но вдруг он заметил, что к дереву подходит охотник на нутрий.
В руке у него был, как всегда, длинный шест, и под мышкой он держал что-то непонятное, чего Силас не разглядел. Мальчик замер, ожидая, что охотник пройдет мимо. Охотник делал вид, что внимание его привлекает лишь шум и суета на лужайке за последним домом, но от дерева не отходил.
Силас подумал было, что он собирается войти в дом к Юанне, но нет, он туда не пошел. Человек наклонил шест и что-то нацепил на него. Силас умирал от любопытства, но не решался пошевелиться, чтобы разглядеть его получше. Ему было ясно лишь, что человек хочет сделать что-то незаметно. Но никто из стоявших возле фургонов даже не обернулся. Силас не мог разглядеть, что за штука была насажена на конец шеста, покуда она не поднялась до нижних веток.
Но тут-то самое интересное и началось.
Шест медленно пролезал сквозь ветки, до ужаса медленно. Силас со страхом смотрел на него. Что сейчас будет, может, его сшибут вниз?
Охотник на выдр продолжал с большим интересом глядеть на столпившихся у фургонов. На конце шеста торчал небольшой круглый хлебец.
Силас не шевелился.
— Ешь на здоровье, — сказал охотник.
Силас глянул вниз. Какого черта ему надо? Хлеб был совсем рядом, свежий, пахучий. Рот у Силаса наполнился слюной. А что, если взять его? Ему было совсем просто снять хлеб с шеста. А вдруг это только приманка, вдруг охотник сшибет его вниз, как только заметит, что кто-то дотронулся до хлеба?
— А ну давай поторапливайся, бери хлеб, не могу же я торчать тут целый день, — сказал с упреком стоявший внизу человек.
Силас послушался и снял с шеста хлеб дрожащими руками, готовый к тому, что каждую секунду может случиться что-то страшное.
Но ничего не случилось.
Охотник, довольный, замурлыкал песенку, опустил шест, снова на него что-то нацепил и снова поднял его. На этот раз это была небольшая кожаная фляга, в какой берут в дорогу вино.
В этот самый миг дверь дома Эммануеля отворилась, и на крыльцо быстро с деловым видом вышел разнаряженный торговец. Увидев стоящего под деревом охотника, он остановился, удивленный, и уставился на него, щурясь от яркого света.
— Ты что там делаешь? — спросил он подозрительно.
Силас быстро схватил фляжку, охотник спустил шест на землю.
— Да я думал, там нутрия сидит, — ответил он не моргнув глазом.
Торговец уставился на человека с шестом и на дерево, но из-за яркого солнечного света ничего не мог разглядеть.
— Нутрия? — спросил он, ничего не понимая.
Ловец нутрий Арон кивнул.
— На дереве? — продолжал удивляться торговец.
— Да, я просто уверен в этом, — ответил Арон.
— Чушь! Нечего меня разыгрывать, — сердито заорал торговец. — Нутрия живет в воде, ну там в ручье или еще где.
— Правильно! — одобрительно воскликнул охотник.
— Тогда что ты стоишь и тычешь палкой в дерево?
— Обещай, что никому не скажешь, — сказал охотник, понизив голос до таинственного шепота.
— Конечно, не скажу, — торговец огляделся по сторонам. — На меня всегда можно положиться. Так что же там такое?
— Нутрия, — прошептал человек с шестом.
На лице торговца отразились гнев и презрение.
— Я всегда думал, что ты немного того, придурковат, — с досадой сказал он и повернулся, чтобы идти.
— А ты знаешь ли, кто я такой? — с деланным удивлением спросил охотник.
— Ловец нутрий Арон.
— Я Арон с посохом, — торжественно заявил охотник, — ты знаешь, кто это такой. «И посох Арона зацветет и принесет плоды». Забыл, что ли, что учил в детстве? У меня, как на хлебном дереве; на нем растет хлеб, — добавил он, — и, может быть, даже вино.
— Чушь собачья, — сказал торговец и повернулся к нему спиной.
— А ты не хочешь поглядеть на нутрию? — крикнул ему вслед охотник.
— Сам ты нутрия, — огрызнулся торговец и поспешил прочь.
— Ха! — ухмыльнулся охотник.
Он положил шест на плечо и не спеша пошел поглядеть, чем же там были так заняты селяне.
Силас сидел на дереве и с удивлением смотрел ему вслед. Уж не сон ли это? Но вот он хлеб… и такой мягкий… Мальчик с аппетитом вонзил в него зубы.
Не успел он закончить трапезу, как возле дома Юанны что-то сильно зашуршало. Он перестал жевать и посмотрел вниз. Сквозь густые кусты, росшие у стены дома, пригибаясь, пробирался Хромой Годик. Непостижимо каким способом он вскарабкался на старую черепичную крышу, прополз к нависшим над крышей веткам и через минуту оказался на дереве рядом с другом. Вольготно устроившись на развилке веток и прислонившись к стволу, Силас ел хлеб, запивая его молоком из фляжки.
— Откуда ты это все раздобыл? — не скрывая зависти, спросил Годик.
— Ты вчера меня угостил, а я сегодня тебя.
— Ну а кто тебе его дал? — спросил Годик, уписывая хлеб за обе щеки.
Силас рассказал, как все было, как охотник за нутриями подал ему еду на шесте.
— Да, он слышит и видит все лучше, чем все мы вместе взятые, — сказал Хромой Годик, и в голосе его звучало глубокое уважение.
Силас протянул ему фляжку с молоком, его еще оставалось довольно много.
— Это ты кричал? — вдруг спросил Годик.
— Это флейта свистела, — с серьезным видом поправил его Силас.
— Никак ты спятил!
— Да, я такое часто проделывал.
— Он чуть не умер от этого. Горло у него сжалось или еще что там стряслось, ему пришлось долго лежать, покуда они смогли вытащить эту шпагу.
— Он сильно разозлился?
— Еще бы! Он накинулся на Бартолина и требовал, чтобы тот сказал, где ты есть, он был уверен, что Бартолин спрятал тебя. Для чего ты это сделал?
— Да так, для смеха.
— А если они теперь тебя найдут?
— Так ведь ты сказал, что это птица кричала. Они все подумали на птицу, кроме Филлипа.
— Тебе не видать коня, если будешь так дурачиться, — пригрозил Годик, — шпагоглотатель тоже хочет его купить.
— Стало быть, уже трое хотят.
— Эммануель думает, что теперь он может содрать за него хороший куш. Это будет самая важная конская ярмарка за много лет. Даже Петрус не помнит, когда еще здесь такая была. Эммануель хочет продать лошадь сразу после обеда, а торговец хочет сначала продать свои товары. Боится, что народ не станет интересоваться, что он привез в сундуках, после того как лошадь будет продана. А Бартолин, тот вообще говорит, мол, лошадь его, с какой стати ему покупать свою собственную лошадь.
— Я думаю, с этим конем все будет ясно, только скорей бы, мне уж надоело тут сидеть, словно птица.
Толпа у фургонов начала редеть, и Хромой Годик вскоре засобирался вниз.
— Мне пора, — сказал он, — а то мать начнет меня искать и звать. Она велела нам ложиться и еще поспать. Но я еще приду к тебе, если смогу, когда все заснут.
Он спустился на крышу и исчез. Силас вдруг почувствовал себя ужасно одиноким, ведь ему предстояло здесь еще так долго ждать. Другие, небось, могут улечься в постель и захрапеть.
