— Его надо помочить в молоке, — сказал пастушонок, увидев недовольное лицо Силаса.
— А-а.
«Молоко», — подумал Силас, и вдруг отчетливо вспомнил, как он отнял молоко у Марии. Он не заметил, как деревенский мальчишка сунул два пальца в рот, низкий навес наполнился пронзительным свистом, свист полетел над пастбищем, коровы разом подняли головы и направились к пастуху.
— Бери кринку, пошли.
Они оба вышли из-под навеса, сделали несколько шагов и остановились, словно по команде, глядя друг на друга исподлобья.
— Ты это брось! — с угрозой потребовал пастушонок.
Силас толком не понял, что тот от него хочет, но заметил, что парень вроде бы тоже хромает.
Пастух посмотрел на него предостерегающе и пошел дальше, Силас, поколебавшись, последовал за ним. Не успели они пройти несколько метров, как парень резко повернулся и бросился на Силаса с такой силой, что они оба упали на землю. Силас не успел опомниться, как пастух уже сидел на нем верхом и тряс кулаками перед его носом.
— Передразниваешь меня?
Одна нога у парнишки была замотана тряпками, кусками кожи и не походила на нормальную ногу.
— Да что ты, у меня колено болит, — оправдывался Силас.
Парнишка презрительно засмеялся.
— Знаю я, все так говорят, когда я их ловлю, а после выходит, что у них ноги здоровые. Говорил тебе, перестань. Будешь дразниться, получишь взбучку.
— Только попробуй.
Пастушонок молчал. Силас продолжал лежать.
— Вставай, — наконец, скомандовал пастух, — не таковский я, чтобы дать себя передразнивать.
— Тогда мне придется идти на руках.
— Как это на руках? — нахмурился парень. Было ясно, что он сердит не на шутку, что смеяться над собой он никому не позволит.
— На руках, — повторил Силас и сел.
— На руках ходить невозможно.
— Если ты сам завирала, не значит, что и я вру.
Без лишних слов он поднял ноги вверх и пошел на руках, а деревенский мальчишка шел рядом с ним, прихрамывая.
— Как ты это делаешь? — с восторгом спросил он, совершенно забыв о том, что собирался драться.
— Хочешь не хочешь, а научишься, если жизнь заставит, — ответил Силас, продолжая идти на руках туда, где стояли коровы, передвигался он так довольно долго, потом опустил ноги и сел на траву.
— Можно мне сказать пару слов или ты сразу же разобьешь мне голову?
Пастух смущенно улыбнулся.
— У меня в самом деле болит колено, спасибо этому проклятущему торговцу.
— Я думал, ты дразнишься, — тихо сказал пастух.
— Да? А ты посмотри хорошенько, как меня отделали, — он показал царапины и ссадины на локтях. — Думаешь, это так, шуточки?
— Не-ет, — робко ответил деревенский мальчик.
— Он выкинул меня из повозки, когда лошадь мчалась вовсю.
— Торговец?
— Да, этот дурак. Он думал, что я его обманываю. Да и ты это думал.
— Так ведь меня всегда дразнят из-за этой ноги. Они вечно бегают за мной, скалят зубы и хромают. У меня нога вывернута в другую сторону, да это и не то чтобы настоящая нога. Я такой родился.
В голосе мальчика звучала горькая обида.
Силас покосился на обмотанную ногу пастуха.
— Но ты, по крайней мере, драться здорово умеешь, — утешил его Силас. — А как тебя зовут?
— Годик, — ответил мальчик и, помедлив немного, добавил: — Хромой Годик, у нас в деревне еще два Годика, но хромаю только я один.
— Ну, не полезешь опять драться из-за того, что я не могу ходить как следует? — спросил, поднимаясь на ноги, Силас.
Годик покачал головой.
— Нет, это совсем другое дело, — сказал он и подобрал с земли хлеб и миску, которые Силас уронил, падая.
Тем временем коровы собрались на одном конце пастбища. Хромой Годик оглядел их опытным пастушьим глазом. Одна корова стояла чуть поодаль от остальных, и пастуху явно захотелось показать чужому пареньку, что он тоже кое-что умеет. Он вытащил из кармана какую-то штуку, сделанную из палочек и шнурочка. Приглядевшись, Силас понял, что это рогатка. Из другого кармана Годик выудил маленький круглый камешек.
Бормоча какие-то заклинания, он вложил камешек в рогатку и прицелился в непослушное животное. И тут Силас увидел, как корова вдруг дрыгнула ногами и помчалась бешеным галопом, задрав выгнутый дугой хвост. Хромой Годик снова свистнул, и после короткой пробежки по пастбищу посмевшая было ослушаться корова забилась в середину стада, как ей и было велено.
— Вот этому приходится Научиться, раз не умеешь быстро бегать, — небрежно сказал пастух и сунул рогатку в карман.
Силас кивнул, это он отлично понимал. Он снова бросил украдкой взгляд на ступню Хромого Годика — громоздкий куль на конце тонкой ноги. Потом он ощупал свое больное колено — вроде бы ничего, кроме ссадины. Хромой Годик следил за движениями его пальцев.
— Здорово болит? — спросил он.
— Пожалуй. Однако бывает хуже.
— Что бывает?
— Когда у человека нет глаз.
Хромой Годик вынул хлеб из миски, протянул его Силасу, а сам подошел к корове и, подставив одной рукой миску под вымя, другой надоил в нее из одного соска до половины пенистого теплого молока. Наступило молчание. Над пастбищем пели жаворонки, на другом берегу реки солнце опускалось к горизонту. Силас задумался, ему казалось, что он ужасно давно убежал от шпагоглотателя Филлипа, столько всякого всего успело произойти за это время.
— Ты видел ее? — спросил Годик, вернувшись с молоком.
— Да, — ответил Силас, понимая, что тот говорит о Марии. — Она чуть не отрезала мне голову, — добавил он и рассказал, как, проснувшись, нашел нож рыбака на сене рядом с собой.
— Почему же тогда не отрезала? — спросил Годик и показал Силасу, как нужно макать хлеб в теплое молоко.
— Потому что она тут же вздумала украсть у меня флейту, а я без нее оставаться не захотел.
— А без головы остаться хотел? — засмеялся Хромой Годик.
— Так ведь я нож-то увидел только утром, когда рассвело.
— А что это за флейта, настоящая?
Силас немного помедлил с ответом. Он пошел назад, к навесу, осторожно неся перед собой миску с молоком, в котором черным островом плавал хлеб.
— Флейта как флейта, она у меня давно.
— Ты хочешь стать спеллеманом[92]?
— Да нет, просто так играю. Тебе оставить? — он указал кивком на молоко.
Годик ожесточенно покачал головой.
— Я могу после напиться, — он показал на коров, — а хлеба я могу поесть дома. Бартолин платит за то, что квартирует у нас.
Силас успокоенно и с аппетитом стал снова с бульканьем втягивать в рот молоко, а черный хлеб, к большому его удивлению, оказался гораздо вкуснее, чем он ожидал.
— Где ты будешь ночевать сегодня ночью? — спросил Годик без обиняков.
Силас пожал плечами:
— Нигде. Как стемнеет, пойду в деревню за своей лошадью.
— Фу! — Годик презрительно фыркнул. — Можешь не трудиться зря. До завтрашнего утра она будет заперта, а утром ее продадут. В первый день купец и Эммануель только и знали, что ели и пили, а завтра утром купец откроет свои ящики и будет торговать, так в каждый его приезд. Когда же он уедет, кто-нибудь обязательно хватится, что его надули.
— А что у него в ящиках? — полюбопытствовал Силас, вспомнив, что они окованы толстым железом. — Видно, дорогие вещи.
— Всякая всячина.
— Золото?
— Ты что, рехнулся? Материя и прочее барахло: шали, бисерные бусы, кастрюли…
Силас почувствовал себя несколько разочарованным. А он-то думал, что в этих больших необыкновенных ящиках хранится что-то драгоценное.
— Ас какой стати он станет покупать лошадь, раз он торгует товаром?
— А он еще и лошадей скупает, овец, поросят и кур тоже. А после все с выгодой перепродает. Оттого-то Бартолин и позеленел от злости, узнав, что торговец приедет.
— Да, но ведь лошадь-то моя, — возразил Силас.
— Тебя в счет не берут. Со мной вот так же было, когда я пришел к кузнецу и спросил, не возьмет ли он меня в ученики. Тогда как раз умер мой отец и я решил, что надо помогать матери, выучиться ремеслу, ведь земли у нас почти что нет. А кузнец уставился на меня, словно я спятил. «Тебя в ученики? — закричал. — Это с такой-то ногой? Паси лучше коров, как твой отец». У кузнеца столько же коров, как у всей деревни, и земли почти столько же. А когда я пошел к резчику по дереву, он хотел взять меня в подмастерье, тогда все в деревне озлились, мол, кто же будет коров пасти? Кому еще охота сидеть тут одному целый день напролет!