— Люблю собак, — продолжала Соня. — И хорошо разбираюсь в них; у нас дома они всегда жили. Можно его погладить? Красивый мальчик, какой же ты красивый мальчик!

«Да! — подумал Юннесдал, — не очень-то ты разбираешься в собаках, если называешь Кари мальчиком».

Соня поплыла на кухню и там встретилась с другой официанткой.

— Больно ты храбрая! — съязвила та.

— Храбрая? — удивилась Соня. — С чего ты взяла!

— А как это называется, флиртовать с полицейским?

— Это… полицейский? — вытаращила глаза Соня.

— А ты не знаешь?.. Это полицейский, приехавший из Бергена с овчаркой-ищейкой, ну просто легендарной! Она может найти все на свете. Она ищет часы, которые украл тот самый мальчишка, что живет наверху, в желтом доме. Они наверняка их найдут!

«Хорошо, что часы не пахнут», — подумала про себя Соня. И уже не была больше так обходительна с красивой серой собакой и ее хозяином. Безопасности ради она сняла свои красивые золотые часики, подаренные ей несколько дней назад, и сунула их в кармашек передника. Осторожность никогда не помешает!

Пообедав, Юннесдал и Кари снова ринулись в лес — работа продолжалась.

«Странная девица! — думал Юннесдал. — Мясную запеканку она подавала с часами на руке, а кофе — уже без них. Но это ее право поступать, как ей заблагорассудится. Но может, стоит взять это на заметку?»

Кари принесла старую консервную банку, наполовину забитую песком, — она с трудом вытащила ее из земли и снова побежала на поиски.

Стемнело. Похоже, будет дождь. Хватит, что ли, на сегодня?

Но Кари опять что-то нашла. Она стояла у корней сосны и, задрав хвост и принюхиваясь, усердно рыла землю у корней, сопровождая работу коротким тявканьем. Когда показался уголок пакета, она залилась лаем, и поскольку пакет был слишком велик, чтобы ей с ним справиться, потребовалась помощь человека.

— Молодец, Кари! Спасибо, Кари! Прекрасные находки, Кари!

Фамилия и адрес владельца были написаны на посылке. Теперь

Юннесдал стал тщательно изучать местность. Земля вокруг сосны на холме была твердой и сухой, и разглядеть какие-либо следы было невозможно. Но несколькими метрами ниже на холме виднелась полоска мха и болотистой почвы, и там сохранились следы ног, чуть размытые дождем, но в них нельзя было ошибиться — это были следы мужских ног. Юннесдал тщательно снял отпечатки.

С этим уже можно было идти в контору ленсмана, — оставалось только окликнуть Кари.

Нильс сидел возле дома с куском дерева в руке и раздумывал: стоит ему вырезать лодку или нет, ведь он уже вырос для таких несерьезных дел.

— Эй, Нильс! — произнес прямо за его спиной Улав.

— Да! — не оборачиваясь, ответил Нильс.

— Подвинься, ты сидишь на самой середине скамейки.

Нильс не ответил ни слова, только чуточку подвинулся. Улав сел, но его тут же позвали:

— Улав! — крикнули снизу, оттуда, где начинался холм Иди домой!

— Что случилось?

— Иди домой, слышишь?!

Улав встал и помчался вниз, засунув руки в карманы. Иногда он пинал камень так, что тот скатывался в ущелье между высокими сорняками, серыми от пыли, которую не смывает даже дождь.

Недобрые предположения закрались в душу Нильса, но немного погодя он увидел, что Улав снова поднимается на вершину холма. Стало быть, он, Нильс, еще не совсем отвергнут, раз Улаву все-таки разрешили посидеть рядом с ним. Ну что ж. Он пока только подозреваемый, и вина его еще не доказана!

Мама вышла из дома с бутербродами и двумя стаканами молока. Она хотела что-то сказать, но так и не смогла, а ставя тарелку с едой между мальчиками, лишь погладила Улава по колену.

На вершину холма поднялась мама Улава и прошла к фру Хауге. Мимоходом она сказала мальчикам, чтобы не засиживались слишком поздно.

— Вы ведь помните, завтра в школу!

Каникулы кончились.

Нильс сидел за партой и оглядывал новую классную комнату. Он и прежде не любил приниматься за учебу после каникул, а сегодня это было сущее наказание. Нильс без всякого интереса слушал девочку по имени Лиса, которая побывала в Копенгагене и рассказывала о львах и мартышках в зоопарке. Ей это казалось грандиозным. Ей, но только не Нильсу. Его больше беспокоила новенькая девочка с рыжими волосами и веснушчатым лицом. Он слышал, как она шепотом расспрашивает девочек о том, как кого зовут в классе, и думал, что сейчас она обо всем узнает.

И в этот момент к Нильсу подошел учитель.

— Пойдем со мной, Нильс. Можешь сразу взять с собой книги, потом пойдешь прямо домой.

Нильс быстро собрал свои вещи. Что бы это значило? Его охватило такое отчаяние, что ему казалось, будто он теряет сознание. В классе вдруг стало тихо-претихо, так, что можно было расслышать голоса людей внизу на станции. Поэтому неожиданный смех одного из мальчиков за последней партой показался особенно ужасным и мерзким — что-то должно было случиться, что-то неминуемое.

— Ты должен явиться к ленсману, — сказал учитель, когда они вышли в коридор. Он похлопал Нильса по плечу. — Удачи тебе, все наладится, вот увидишь!

— Этих слов я никогда не забуду! — громко пообещал Нильс, спускаясь по школьной лестнице. — Когда я вырасту, а ты состаришься, я тебе помогу!

Он быстро нашел контору и постучался в дверь.

— Войдите! — услышал он.

В конторе сидели Йоханнессен, старик ленсман и еще один человек, которого он не знал.

— Садись! — сказал старик ленсман, глядя на него поверх очков.

Нильс сел.

— Мы нашли часы, — сказал ленсман. — Можешь что-нибудь добавить?

— Нет, — ответил Нильс.

«Ну, теперь будет!..»— подумал он. Но ничего такого не последовало. Никто на него не набросился. Никто не разозлился. Никто его не допрашивал. Нильс-то думал, что теперь будет все, как в детективных фильмах, когда полицейский ведет допрос. Яркий свет прямо в лицо, не дают спать сутками, внезапный удар резиновой дубинкой!

Ничего подобного, они сидели спокойно.

— Сними-ка ботинок, — сказал незнакомец. — Правый.

Они долго рассматривали ботинок, измеряли его и покачивали головой. Невозможно было определить — хорошо это или плохо.

— Выше голову, парень! — сказал старик ленсман. — Мы тоже этому не верим. А теперь можешь идти.

От радости у Нильса закружилась голова. Ему казалось, что с плеч упала тяжелая ноша. Не чуя под собой ног, он вышел из конторы.

Но это длилось недолго, и шаги его вновь стали тяжелы и медлительны, и снова обуяли его грустные мысли. Они все-таки не нашли того, кто украл часы. А пока не найдут вора, подозревать им, кроме него, некого.

Когда Нильс проходил мимо школы, девочки и мальчики стояли на площадке и смотрели на него. Некоторые стыдливо опускали глаза, другие по-доброму улыбались.

«Вам-то что, вам легко быть жестокими или добрыми», — подумал Нильс, сдерживая заряд таившейся в нем злобы.

И, превозмогая себя, постарался запрятать копившиеся чувства в укромные тайники своей души, чтобы быть уверенным: он в любом случае сможет сдержаться.

Поднявшись на холм к дому, он еще раз прислушался к себе и удовлетворился: да, злоба была крепко заперта и не собиралась улетучиваться.

Нет, в полиции не считали Нильса вором. Это было бы чересчур легковесно. Посылка была исследована экспертами, но ни единого отпечатка пальцев обнаружено не было. Вводила в сомнение та пара часов, которая исчезла, как быть с ней?

Юннесдал рассказал, что девушка, накрывавшая на стол в гостинице, сняла часы, пока он обедал. Он заметил, что у нее осталась белая полоска на запястье, свидетельствовавшая о том, что на ней были часы до того, как она подала кофе. Йоханнессен пошел в гостиницу побеседовать с Соней, он хорошо знал, что она за птица. Соня сказала, что у нее только одни часы, старые, дешевые и, пожалуйста, на них можно взглянуть, вот они! Она сняла их вчера и положила в карман фартука, потому что мыла руки. Да, так оно и было, она мыла руки и сняла часы. Что-нибудь не так?

Нет, все так. Пусть скажет, не знает ли она кого-нибудь, кто мог бы навести полицию на след пройдох, замешанных в этом последнем деле.