Он вылез из машины напротив арки. Поднял голову, посмотрел в свои темные окна. В полнеба уже — ночь. Вздохнул: вот я и дома.

Лехина голова мотнулась влево, он даже не понял, что это; но колени уже подгибались, кто-то подхватил его за пояс. Через мгновение Леха лежал в машине на полу перед задним сиденьем.

«BMW» с треснувшим бампером, присев на задние колеса, рванула с места. И сразу слилась с бликами фонарей в стеклянных лужах, с бесцветными в ночи машинами, со слепящим светом встречных фар дальнего света. Переулки и темные окна высоких домов приняли и растворили черную машину в своем необъятном желудке. Машина слилась с городом. Плывущим в ночи огромным неповоротливым городом.

Неподалеку от центра есть особые парки, отделенные от мира высокой стеной. Они чище Сокольников. Они пустее Измайлова. Прелой листвой всегда пахнет здесь воздух. Здесь всегда, по обычаю, тихо. Городской шум отдален. Он глух и расплывчат. Лишь иногда в его вязком киселе чайной ложечкой звякнет вороний крик; и потухнет в равномерной полутишине. И зеленая трава тут самая густая. Нет больше в городе такой сочной и крепкой травы — земля здесь очень богата. А поверху дубы растянули зеленую ткань. Там, где в кронах прорехи, открывается небо. Оно не мешает, оно не нарушает сумрак и покой давно сложившегося городского леса.

Одна беда: с дорожек в этих парках не сойти. Потому что вокруг — могилы.

Что такое «человек»? Животное, которое хоронит своих предков.

Жизнь животных причудлива. Но даже самые странные их обряды имеют в своем основании прагматизм: полет журавля и форма зубов крокодила, цвет крыльев бабочки и клекот глухаря. Мертвых они или едят, или бросают где придется. Заботится о них им ни к чему. Только один вид живых существ на Земле к покойникам относится иначе.

И именно этот вид распоряжается остальной жизнью Земли. Человек по своей прихоти — даже не по расчету — меняет среднегодовую температуру и толщину озонового слоя. Сначала он ходко истреблял попавшую под руку живность — потому, ему было выгодно так, сейчас он ее охраняет — потому, что ему теперь выгодно этак. А в сущности, его отношение к животному миру не изменилось: если потребуется, за пару дней человечество опустит небеса на землю, и ядерная зима подведет итог эволюции миллиардов земных видов, и под новыми ледниками откроется новый планетарный музей. Чудовищна мощь людей. Им нет на Земле конкурентов.

Кладбища — это тот рычаг, на котором человек перевернул мир в свою пользу. Вырыв первую могилу, он вырыл фундамент для своих космодромов и атомных реакторов.

Обычай хоронить предков появился шестьдесят тысяч лет назад. Ученые-антропологи утверждают, что в те времена в Европе было много людей, владеющих огнем и каменными топорами. Все они были очень схожи между собой.

Лишь одно племя, стоявшее неподалеку от нынешнего местечка Мустье, здорово отличалось от других. Не по виду — по образу жизни. Эти люди в своих пещерах рисовали на стенах картины и закапывали умерших в специальных местах, мужчин отдельно, женщин отдельно.

Их соседи времени на такую сентиментальную ерунду не тратили. Были у них дела поважней. Потому они и вымерли. Вернее, вымерли-то они не сами по себе: племя художников-могильщиков за шестьсот веков полностью поглотило, разогнало и, увы, сожрало своих более рациональных соседей. Подавляющее большинство современных людей устраивает кладбища и крайне отрицательно относится к тем, кто этого не делает. Развеять по ветру прах — это наказание.

Стоит заметить, что держать картинные галереи и устраивать шумные похороны, возможно, является просто рационализмом более высокого уровня. В конечном счете более практичным.

Осознание себя человеком трагично, потому что отрывает человека от матери-земли; человек никогда не будет един с ней, как един с ней бегущий по степи волк и летящий над облаками сокол; даже мертвого, человека от земли отделит каменная грань склепа, непроницаемая стена цинкового гроба или просто дерево.

Осознание себя человеком прекрасно и удивительно, потому что приподнимает над физической природой вещей, дает возможность слиться с миром на уровне Бытия.

Крайности — удел суровых фанатиков. Скучнее съемок порнофильма разве что жития святых. Большинству людей баланс между животным и неживотным в собственной натуре доставляет огромное удовольствие. Любовь — типичный компромисс между ночным помутнением разума, дикими инстинктами, темными страстями и чисто человеческой добротой и альтруизмом. Жаль, зыбка эта грань… Но чего только не уживается иногда в одном теле!

Чем выше статус, тем непроницаемей гроб. Более всех человечны Хозяева — у них есть на это ресурсы. Поэтому стенки их мавзолеев, пирамид и склепов сопротивляются коррозии сотни лет. Это символизирует их неживотную природу. Их гуманизм.

Средний класс практичнее. Они воспитывают детей для того, что бы те кормили их в старости. Поэтому они платят за их репетиторов, отдают в спецшколы и устраивают в институты. «Поднимать детей» — это их термин. Но вся эта деятельность имеет смысл только при одном условии: не забывать своих родителей. Без этого все эти крайне трудоемкие хлопоты — чушь. Средний класс дрессирует в детях память. Это получается с таким большим запасом прочности, что дети очень долго помнят их даже после их смерти. Красиво хоронят, приходят на могилы, приносят цветы. И приводят своих детей…

Для пролов кладбище — это инструмент управления собственным поведением. Их покойники — верстовые столбы. Быстрому кораблю для навигации нужен неподвижный маяк. Шустрому контрабандисту для выживания нужен неподвижный пограничный столб. Варясь день за днем в житейской рутине — как заметить, куда ты идешь?

Принц Датский, взяв в руку череп бедного Йорика, совершил моментальное путешествие в прошлое. Память — это намного сильнее и точнее, чем дневник. Но ей нужен подходящий импульс.

Сядь на скамеечку в погожий денек. Налей себе сто грамм. Выпей и посмотри на вправленную в камень фотографию. Механизм сработает сам собой: проявит острое, пусть печальное, воспоминание; запахи, свет, мысли — все станет как тогда. Память перенесет в прошлое. И оттуда можно поглядеть на «сейчас»: что удалось сделать, что нет, какие надежды сбылись и какие иллюзии рассеялись. И так ли уж много потерял тот, кто не живет больше буднями? И много ли выиграли оставшиеся? На кладбище в голову приходят любопытные мысли… Наши покойники — наши маяки.

В одном южном городе целая улица вымощена надгробными плитами с еврейского кладбища: так хозяева снизили активность местной общины. Сделали людей податливей. Мертвые — сильный инструмент саморегуляции для живых. Но, конечно, только для тех, кто этих покойников лично знал.

Так ли, иначе, кладбища для людей — серьезное дело. Города без них не стоят. И жизнь без них идет как-то криво.

Московские могильщики — ребята на подбор. Трезвые, крепкие, обходительные. Душа радуется, когда смотришь, как ловко и аккуратно они ладят новый холм, как грамотно и профессионально украсят могилу похоронными красными гвоздиками. И как бережно и серьезно ведут разговор с заказчиком.

Почти все московские могильщики сидели. Пожалуй, это самая лучшая реабилитационная программа для бывших зеков, о которой кто-либо когда-либо на Москве слышал.

Хорошо, когда родные лежат недалеко от дома: часто можно ходить. Но центровые кладбища давно переполнены. И новых покойников возят хоронить за сорок километров от Окружной.

За чертой города все немного не так. Здесь не успел еще подняться лес. И оторопь берет, когда видишь перспективу: холмики, холмики, холмики, от горизонта к горизонту выпуклое необъятное поле в крестах. А повернешься в другую сторону — тоже не лучше: заброшенная пашня, пространство совершенно без границ. Для тех, кто сегодня пьет, для тех, кто сегодня спит, для грешников и праведников, всем место здесь есть… Конечно, кое-кто из горожан ляжет в чужой земле, кто-то отправится блудить к русалкам, но большинство попадут сюда. И это правильно. Ведь так положено человеку.