Заканчивая одеваться, Гитлер неожиданно застыл от внезапно поразившей его тревожной мысли. А что, если британцам все-таки удастся каким-то чудом овладеть батареей Геббельса? Морщась, словно от зубной боли, он медленно подошел к огромному окну, из которого открывался фантастический вид на окружающую «Бергхоф» природу. Солнце уже начало подниматься из-за Альп. Его огненно-красный шар окрашивал небо в розовый цвет. На этом фоне отчетливо выделялись, точно вырезанные резцом, величественные силуэты гор. Адольф Гитлер долго смотрел на эту грандиозную картину, которую так ценил из-за присутствовавшего в ней истинно германского величия.

Обращаясь к горам, он прошептал:

— А что, если мой «Вотан» не сумеет достичь батареи Геббельса вовремя?

Но единственным ответом, пришедшим со стороны гор, был лишь резкий порыв холодного ветра.

— Я умираю, — простонал гауптшарфюрер Метцгер. — Боже, как же мне плохо! Меня всего разрывает на части! — Он поднял страдальческие глаза на шарфюрера Шульце и роттенфюрера Матца, которые подошли к личной уборной Мясника и теперь смотрели на него с довольно приличного расстояния. Мокрое от пота лицо Метцгера было зеленого цвета.

В уборной для унтер-фюреров батальона СС «Вотан» было хорошо слышно, как корабельные пушки англичан обстреливают побережье. Мясник отлично слышал это и чувствовал сосущий страх под ложечкой. Подобный страх он испытывал всегда, когда в воздухе начинало пахнуть жареным. Но он старался не показывать этого. И, чтобы там ни творилось снаружи, он в любом случае не хотел покидать своего места. Он просто не мог выйти сейчас из сортира.

— Почему ты пристал ко мне именно сейчас, Шульце? — простонал гауптшарфюрер. — Неужели ты не видишь, как мне хреново? Черт побери, у меня такое чувство, словно моя задница в любой момент готова взорваться!

Шульце и Матц без всякой симпатии посмотрели на корчащегося от боли Метцгера.

— Ты же видишь, как мне ужасно плохо, — прохрипел Мясник.

— Вижу?! — воскликнул Шульце. — Мне не нужно ничего видеть — я это чую своим носом! Ты здесь так страшно навонял, что от этого все волосы на голове старины Матца закрутились бы колечками — если бы только на его лысой голове был хотя бы один волосок!

— Избавь меня от своих шуточек, Шульце, — простонал Метцгер, вытирая капли пота со своего лба огромной вялой рукой. — Здоровенный гамбургский верзила вроде тебя просто не способен понять, как может быть плохо другому человеку.

Шульце вспыхнул.

— Послушай, Метцгер, — воскликнул он, — нам надо поговорить о другом. Что-то стряслось с «Вотаном» в Бельвилле. Отсюда хорошо видно, как там горит несколько домов и идет ожесточенная перестрелка. А воздух полон дыма и осколков снарядов. Я думаю, нашему батальону там приходится очень жарко!

— И что же я в этой связи должен сделать? — уставился на него Метцгер.

— Здесь под твоим началом стоит несколько танков Pz-IV. Просто разреши им вступить в бой, — заявил шарфюрер.

— Да, отдай приказ им как можно скорее выступить на помощь «Вотану», — сказал Матц. — Пара 75-миллиметровых орудий этих танков может решить исход дела!

Метцгер всплеснул обеими руками, в каждой из которых были зажаты длинные рулоны туалетной бумаги:

— Черт бы вас побрал, вас обоих! Вы что, не видите, как я страдаю? Такое чувство, словно у меня в животе перекатывается с десяток ручных гранат, которые в любой момент могут взорваться!

— С таким ублюдком, как ты, что-то подобное давно должно было случиться, — проронил роттенфюрер Матц так, чтобы Мясник не слышал его. — Надеюсь, от одного такого взрыва из тебя вылетят все твои прокладки и сальники.

Метцгер, который не расслышал, что он сказал, между тем продолжал:

— Послушайте меня, я не могу дать приказ этим танкам выйти из боксов и вступить в бой по двум причинам. Первая — и самая главная — причина заключается в том, что оберштурмбаннфюрер Гейер строго-настрого приказал мне никуда не отпускать эти танки и не разрешать им ввязываться в бой без его личного, четко и ясно выраженного приказания. Вторая причина — это то, что экипажи танков составлены из необстрелянных зеленых юнцов. Это — самые настоящие сопляки. От них столько же пользы, как от пустой бутылки — пьянице. Они же ничего не знают, ничего не умеют. И перестреляют друг друга еще раньше, чем англичан!

— Но, господин гауптшарфюрер, — попытался возразить терпеливо слушавший его Шульце, — возможно, господин оберштурмбаннфюрер Гейер просто не в состоянии отдать вам сейчас приказ отправить эти танки на помощь батальону «Вотан». Насколько мы можем судить, он находится в самом центре кровавой заварушки в Бельвилле, и вполне вероятно, что не может поднять даже головы — вокруг него так и свистят британские пули.

Метцгер громоподобно испустил газы. Было видно, как его желудок раздирают страшные конвульсии.

— Оставьте меня в покое, — прохрипел он, — я чувствую, как приближается очередной приступ. — Он вцепился руками в стенки сортира, словно боясь, что его самого в любой момент может сдуть собственными газами. На лбу Метцгера вздулись вены. Глядя на взмокшую от пота рубашку Мясника, облепившую все его огромное тело, Шульце видел, как под ней конвульсивно сокращаются мышцы живота.

— Святый Боже! — благоговейно произнес шарфюрер. — Мне кажется, ты вот-вот родишь, Метцгер!

— Если бы я только мог найти того дрянного француза, который сварил это пиво, из-за которого меня сейчас разрывает на части, — всхлипнул Мясник, — я бы расколол одну из тех бутылок, в которые он наливает свое пойло, и отрезал бы ему яйца этой «розочкой»! — По его измученному лицу струился пот.

— А ведь какой бы это был шанс для тебя, Метцгер! — воскликнул Шульце, старательно маскируя истинное выражение своего лица. — Давай все же поговорим о танках, которые имеются в твоем распоряжении. Я уже понял из твоих объяснений, что их экипажи — сплошь необстрелянные необученные юнцы, у которых еще молоко на губах не обсохло. Но ведь здесь собрались мы — три опытных танкиста. — Шульце ударил себя кулаком в грудь. — И мы могли бы сами сделать все как надо. — Он подался вперед, буравя Метцгера пылающими глазами: — Только представь себе: ты мог бы благодаря этому навсегда войти в историю батальона СС «Вотан»! О тебе бы писали потом: гауптшарфюрер Метцгер, в тот момент, когда он мучительно страдал поносом, бесстрашно бросился в битву под Дьеппом. Когда взрывом ему оторвало одну ногу…

— …То он поднял ее с земли и, размахивая ею, как дубинкой, врезался с ней прямо в гущу отвратительных британских томми, — подхватил роттенфюрер Матц.

— А когда новым взрывом оторвало его белокурый кочан, то он зажал его себе под мышкой и замер по стойке «смирно»…

— И оторванная голова прокричала: «хайль Гитлер!», перед тем как он покачнулся и уже окончательно упал замертво — гауптшарфюрер Метцгер, единственный победитель грандиозной битвы под Дьеппом!

— Ну что, герой, ты хочешь жить вечно? — воскликнул Шульце.

Однако Мясника было не так-то просто убедить одними лишь словами.

— Вы можете трепаться, пока у вас не отвалятся языки, — буркнул он. — Но я не позволю этим проклятым танкам хотя бы на сантиметр сдвинуться с места, пока не получу на этот счет совершенно ясный и четкий приказ оберштурмбаннфюрера Гейера — и точка!

Стало ясно, что все усилия Шульце и Матца пропали даром. Шарфюрер с грустью взглянул на своего приятеля:

— Я вижу, что у нас совсем ничего не получается, Матци. Поэтому давай-ка побыстрее выберемся отсюда, пока этот ублюдок, лицо которого уже позеленело от собственной вони, не отравит нас своим бздохом!

Они выскочили из унтер-фюрерской уборной. Выйдя на улицу, Шульце остановился и взглянул на побережье. Солнце уже вставало над горизонтом, окрашивая его в ярко-розовый оттенок. На фоне этого розового неба в воздух поднимались два огромных столба черного дыма — в том самом месте, где располагались основные здания и сооружения Бельвилля. Позади же, в подернутых легкой туманной дымкой морских просторах, можно было явственно различить серо-стальные силуэты военных кораблей. Было очевидно, что операция британских коммандос по высадке на французское побережье была в самом разгаре, а части батальона СС «Вотан» еще не успели достичь расположения батареи Геббельса.