— А вы очень богаты? — вдруг спросила Ольга, удивленная тем, что он, в сущности, предлагал ей так мало сравнительно с мильоном.

— Во всем и всегда полагайся смело на меня! — ответил Назар Назарович. — В моих руках огромное предприятие. Я сегодня вынул из банка значительный капитал. Возьми то, что я могу дать тебе сейчас, откинь все сомнения и имей в виду только одно: если будешь любить меня, то и при жизни моей, и после смерти ни в чем не увидишь нужды.

Не дожидаясь ответа и только крепко пожав Молотовой руку, он направился к письменному столу и, выдвинув один из ящиков, стал считать.

Ольга Николаевна зорко следила за его движениями и не отрывала взора от кредитных билетов. Каждый из них мог доставить огромное наслаждение, и достаточно было одного, чтобы приобрести прекрасную вещь или платье. А тут их было сколько!

По мере того как Мустафетов считал, глаза Ольги Николаевны все больше разгорались, она все яснее понимала, что и тридцать тысяч — очень много денег. Когда наконец он отсчитал ей триста радужных и совершенно спокойно придвинул к ней всю эту кипу кредиток, она спросила:

— Это в самом деле все мне?

— Это — условие с моей стороны.

— А с моей? — спросила она.

— С твоей?..

Он протянул Молотовой обе руки и встал. У нее закружилась голова. Она кинула еще взгляд на ворох крупных бумажек, а потом кинулась на грудь Назара Назаровича.

Он обнимал ее и сквозь поцелуи наконец спросил:

— Остаешься? Совсем?

— Совсем, да… Только мама…

— Ну, этот вопрос мы уладим. Подожди, я слышу шаги… должно быть, вернулась моя Домна. Я сделаю некоторые распоряжения насчет ужина, и вот тебе отдельная шкатулка для твоих денег. Располагай ими как знаешь!

— Я напишу домой записку.

— Прекрасно! Вот тут в бюваре бумага и конверты. Мы пошлем кучера, если еще не вернется мой Лепорелло. Садись пиши, а я сейчас…

Но не успел Мустафетов договорить, как в передней раздался страшно сильный звонок.

Назар Назарович вздрогнул, затем прислушался, а потом встал и сказал Ольге Николаевне:

— Не беспокойся, я никого не впущу; я даже догадываюсь, кто это.

Он действительно подумал: «Не Роман ли Егорович?» И его догадка оправдалась.

Перейдя в столовую, чтобы видеть оттуда, кто вошел в переднюю, Мустафетов крикнул шедшей из кухни Домне:

— Не отворяй сразу, а спроси сначала кто!

Она так и сделала. Между тем Мустафетов, прислушиваясь, тоже подошел к двери.

— Кто там? — спросила Домна.

— Свой, отворяй, чего боишься! — послышалось в ответ.

Тогда Назар Назарович спросил:

— Роман Егорович, это ты?

— Ну, понятное дело.

Мустафетов приказал Домне удалиться и сам открыл двери.

В переднюю вошел Рогов в таком возбужденном состоянии, что можно было подумать, что он здорово подбавил к давешним возлияниям. Однако от него не скрылось некоторое неудовольствие, выразившееся на лице Мустафетова при его входе. Не стесняясь и даже не справляясь о том, есть ли кто в комнатах, он громко заговорил:

— Ты думаешь, я пьян? Нет, брат, напрасно! С нашего обеда ничего, кроме сельтерской, во рту не было.

— Тише, пожалуйста, там у меня гости, — попробовал остановить его Мустафетов.

— Да, уж вижу, брат, вижу, что не вовремя явился. Я не в претензии, а пришел только доложить, что я снова преобразовался. Старое все кончено, помощник присяжного поверенного Руднев изволил отбыть, а сейчас приехал сюда и остановился в «Европейской гостинице» твой закадыка Роман Егорович Рогов.

Мустафетов смотрел на товарища и невольно улыбался массе драгоценных украшений, которыми тот успел обвесить себя. Пальто и сюртук были расстегнуты, чтобы все это золото ярче бросалось в глаза. У Рогова была надета через шею толстая золотая цепь для часов, перехваченная бриллиантовой передвижкой просто неприличных размеров. В галстук была воткнута изумрудная булавка, тоже усыпанная бриллиантами. Почти на всех пальцах обеих рук, которыми он поминутно вертел перед глазами, любуясь ими, были нанизаны перстни и кольца с драгоценными камнями.

— Когда это ты успел? — спросил Мустафетов.

— Как же, брат, нельзя! Знаешь, надо кое-чем обзавестись. По крайней мере, сейчас видно, что богатый человек идет. Совсем другое уважение.

— Ну, хорошо… Ты, стало быть, теперь поселился в «Европейской гостинице»?

— Да, временно, пока мои не приедут.

— А ты дал знать?

— Нет еще. Хочу завтра, подробно написать и денег отправить.

— А теперь ты куда? — спросил Назар Назарович, явно желая показать этим вопросом, что здесь оставаться ему нельзя.

— Да куда?.. Думал, тебя с собою прихватить и кутнуть на славу.

— Мне невозможно. Пойми, — шепотом прибавил Мустафетов, — я этого дня, быть может, Бог весть сколько времени ждал.

— Понимаю, голубчик мой, понимаю. Ну, что ж делать! Дерну и один на Крестовский. Надо же душу отвести!

— Смотри, только не слишком. А теперь до свиданья! Уж ты меня не держи, дружище… Извини, пожалуйста!

— Помни же — в «Европейской гостинице». Если что понадобится или так просто повидаться — милости просим…

— Хорошо, хорошо!.. Непременно увидимся.

Легкая нервная дрожь пробирала Мустафетова от нетерпения. Он поспешно пожимал руку товарища, в то же время выпроваживая другою, как бы ласково похлопывая его по плечу.

Наконец Рогов ушел. Назар Назарович пошел в кухню и приказал Домне позвать кучера. Когда тот явился, Мустафетов достал из кармана свою визитную карточку, что-то написал на ней карандашом и, отдавая вместе с деньгами, сказал кучеру:

— Поезжай на хорошем извозчике как можно скорее по адресу и отдай вот это дежурному распорядителю. Потом ты там дождешься на кухне и уже вместе с их поваром и заготовленной провизией вернешься сюда. Погоди, по пути отдашь еще одно письмо.

— Слушаю-с!

Вернувшись в кабинет, Мустафетов спросил:

— Ну, что, Оля, готово твое письмо к маме? Я своего гостя выпроводил, и мы теперь совершенно свободны. Через час нам подадут ужин.

— А кто это был?

— Это один мой товарищ и компаньон по делу, — ответил Мустафетов. — Чудак большой руки! Сегодня он получил через мое посредство значительную сумму денег и заезжал, чтобы пригласить меня покутить с ним, спрыснуть получку.

— И вы отказались? — спросила Ольга Николаевна, кокетливо улыбаясь.

— Отказался.

— В таком случае я напишу маме только вот что.

Она взяла листок английской бумаги, написала на нем несколько слов и дала прочесть их Назару Назаровичу, пока сама надписывала конверт.

Мустафетов прочитал:

«Милая мама! Умоляю тебя, не беспокойся: я в совершенной безопасности, и завтра ты все узнаешь. Твоя Оля».

Письмо было отдано кучеру и отправлено по назначению.

Через час в столовой был накрыт стол и подан роскошный ужин. Примерный и с безукоризненной кухней ресторан откомандировал немедленно на квартиру Назара Назаровича одного из своих поваров с помощниками. Были привезены в двух огромных корзинах всевозможные заготовки, и быстро пошла стряпня. Кушанья подавались вкусные, пикантные, приправленные шампиньонами, трюфелями и сервированные с удивительною красотой.

Ольга Николаевна любила тонкую кухню и искрометное шампанское, и ее настроение становилось все веселее.

Между тем Роман Егорович успел примчаться на резиновых шинах наемной коляски, сменившей лихача, в загородное увеселительное заведение. Он вошел в общий зал с таким победоносным видом, что гулявшие попарно хористки и другие дамы сразу поняли, насколько в этом госте горело желание разгуляться вовсю. Роман Егорович смотрел кругом, выбирая, кому бы подмигнуть глазом. Лакеи предлагали ему стол. Он расположился на самом видном месте.

Украшения его еще ярче блестели от света электрических ламп. Попарное шествие все учащалось перед его столиком. Одна очень красивая девушка, с огромными глазами и темными густыми ресницами, с маленьким, точно выточенным носиком, уже третий раз проходила мимо, обнимая за талию какую-то невзрачную подругу. Рогов поймал взгляд первой и простым движением руки пригласил ее присесть к столу. Она не заставила себя долго просить, но не села, а остановилась перед ним.