— Ты уезжаешь? — выдохнула она.

— Не смотри так печально, мне будет еще тяжелее покинуть тебя.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

— Тогда будь со мной! — выкрикнул Жан-Поль, схватив Аву за плечи. — Будь со мной!

— Не могу, — хрипло простонала она. — Хотела бы, но не могу.

— Тогда что мне здесь делать?

— Не знаю. По крайней мере мы вместе.

— Да, но какой ценой?

— Я не могу жить без тебя, Жан-Поль. Пожалуйста, не оставляй меня.

— Я не могу жить с тобой, если мне нельзя тобой обладать, — грубо бросил Жан-Поль. — Я мужчина, Ава. Un homme qui t'aime[16].

— Et je suis une femme qui t'aime[17].

Жан-Поль с удивлением посмотрел на Аву:

— Ты говоришь по-французски? Боже, а я-то думал, что знаю о тебе все. — Он нежно провел пальцем по ее щеке и коснулся подбородка, словно хотел запомнить каждую черту.

— И я никогда тебя больше не увижу?

Он ласково вытер ее слезы.

— Не знаю.

— Ты не можешь покинуть меня. Сейчас, когда сад только начал расцветать. Все, что мы создали вместе…

— Будет напоминать тебе обо мне. — Жан-Поль язвительно рассмеялся. — Возможно, это убедит тебя приехать и остаться со мной. — Он крепче прижал Аву к себе. Она почувствовала, как бешено колотится его сердце, вдохнула тот особый запах, его запах, который хотела запомнить навсегда. Она закрыла глаза, но слезы текли по щекам, капая на рубашку Жан-Поля.

— Что я скажу Филиппу? — спросила она.

— Скажешь, что мне все надоело.

— Не хочу, чтобы он плохо о тебе думал.

— Тогда скажи ему, что мне пришлось уехать из-за женщины. Всегда проще разбавить ложь частицей правды.

— Ох, Жан-Поль, останься, пожалуйста, я тебя умоляю, — шептала Ава, сознавая, что это бессмысленно. — Что скажет твой отец?

— Мне все равно.

— А как же наследство?

— Я превращу сад при замке в настоящее чудо и покажу ему, на что способен.

— Но мы только начали заниматься садом. Тебе еще многому предстоит научиться.

— Значит, мне придется учиться самому.

— Ты не увидишь свой деревенский сад в полном расцвете.

— Меня не волнует деревенский сад, я думаю только о тебе. Я не увижу тебя в полном расцвете, и это разбивает мне сердце. — Он снова поцеловал Аву.

На этот раз она закрыла глаза и приоткрыла губы; в этот миг никакие доводы рассудка не смогли бы ее остановить.

Вбежав в дом, Ава бросилась на постель и расплакалась как ребенок. Ее губы горели от прощального поцелуя под деревом, ей хотелось навсегда запомнить его вкус. Неужели она больше никогда не увидит Жан-Поля? Жан-Поль стал частью Хартингтон-Хауса, без него усадьба опустеет. Ава подумала о деревенском садике, который только начал расцветать, и зарыдала. Это была мечта Жан-Поля. Его творение. Но ему не придется любоваться им, это несправедливо.

Что она скажет детям? Они тоже любят Жан-Поля. Он стал членом семьи. Теперь Ава, как никогда прежде, была полна решимости родить еще одного ребенка. Родить ребенка — значит, сжечь за собой мосты. Ребенок всегда будет напоминать ей, где ее место. Арчи, Ангус и Поппи весь день в школе. Чем же ей заполнить часы одиночества, если не в саду, который они так бережно выращивали вместе с Жан-Полем? Каждое растение будет напоминать ей о нем. А что, если ее тоска окажется слишком сильной? Что, если она окончательно потеряет рассудок, забудет о чувстве долга? Если любовь сведет ее с ума, как Дейзи Хоуптон, и она не сможет остановиться? Нет, новорожденный младенец быстро приведет ее в чувство.

Ава не представляла себе, как объяснит Филиппу и детям внезапный отъезд Жан-Поля. Она решила сказать, что француз поехал навестить мать. А если он вдруг изменит решение, то всегда сможет вернуться. Как же она надеялась, что он передумает. Ава сообщила детям новость вечером на кухне, делая вид, что поглощена приготовлением томатного соуса с базиликом для спагетти. Дети ее выслушали и тут же принялись оживленно обсуждать куда более важные вопросы, вроде домика под длинным обеденным столом в холле. Ава склонилась над кастрюлей, пытаясь сдержать слезы. Дети никогда не узнают, чем ей пришлось пожертвовать ради них.

Ава приготовила сырное суфле и зажарила фазана, гоня от себя мысли об отъезде Жан-Поля. Дети все утро играли в холле вместе с собаками; соорудив себе убежище, они то ныряли в него, то выныривали, чтобы стащить со стола книги. Ава готовила под звуки радио, но от песен кантри, которые ей нравились больше всего, у нее наворачивались на глаза слезы, поэтому вскоре она переключилась на четвертый канал Би-би-си. Когда Филипп вернулся к ужину, дети уже лежали в постелях. Поцеловав мужа, Ава вручила ему бокал подогретого в печи красного вина. При виде улыбающегося лица Филиппа в дверном проеме она лишь укрепилась в мысли, что жертва была не напрасной. Какой бездушной женщиной надо быть, чтобы бросить мужа и детей, сбежав во Францию.

Но сознание, что решение принято правильно, не притупляло боль. Ава пыталась выбрать подходящий момент, чтобы сообщить новость Филиппу. Важнее всего скрыть свои чувства. Ее могли выдать слезы, выражение глаз, краска стыда, дрожащие губы и подбородок. Ава не умела притворяться, актриса она была никудышная. В школе ей поручали самые простенькие роли вроде привратницы, кухарки или «человека толпы». А теперь от нее требовалось показать актерское мастерство, достойное «Оскара», и на это у нее не хватало таланта. Ава решила не заводить за столом разговор о Жан-Поле, а выложить последние события, когда станет загружать посудомоечную машину после суфле, стоя спиной к мужу.

— Дорогой, Жан-Поль уехал на время домой, повидаться с матерью. — Произнесенное вслух имя заставило Аву зажмуриться. Ее горло сжалось, лицо покраснело, к глазам подступили слезы. Она выпрямилась, отвернувшись к окну, откуда на нее смотрело собственное печальное отражение.

— Хорошо, — отозвался Филипп. — Знаешь, я все думал насчет твоего предложения устроить себе каникулы.

— Да?

— По-моему, мы оба заслужили небольшую передышку. Твоя мама могла бы приехать и присмотреть за детьми?

— Я надеялась, что их возьмет к себе Тодди.

— Ну нет, у нее своих забот полон рот.

Ава наконец пришла в себя и обернулась. Достав из духовки фазана, она сняла крышки с кастрюль, где тушились овощи.

— Уверена, мама с радостью побудет с внуками, а дети обожают Хайнца, — заговорила она, с облегчением чувствуя, что лицо уже не пылает от смущения. — Мы попросим миссис Андервуд приходить и готовить, так что маме не придется беспокоиться о еде. А Тодди будет приглядывать за ними. Может, она даже пригласит к себе мальчиков на вечер-другой, чтобы дать маме передохнуть.

— Прекрасно.

— Когда ты хочешь поехать? — Они наполнили тарелки едой и сели за стол.

— В конце мая. Дети будут проводить целые дни в школе, так что Верити останется только будить их по утрам, а потом забирать после школы и укладывать спать. Думаю, недели нам хватит.

У Авы вытянулось лицо. Ей не хотелось оставлять детей.

— Неделя — это слишком долго.

— Семь дней? Нет, ты должна как следует отдохнуть.

— Пусть будет пять, дорогой. Я вся издергаюсь, а дети будут без нас скучать. Мы можем уехать в понедельник и вернуться в пятницу, чтобы провести дома выходные.

— Решать тебе.

— Да, так будет лучше. Пять дней. Куда мы поедем?

— Предоставь это мне. Может, в Тоскану или в Испанию. Я подумаю.

— Спасибо. — Ава тяжело вздохнула.

— С тобой все в порядке, Кустик? Вид у тебя невеселый. — Филипп сжал руку Авы, обеспокоенно заглянув ей в лицо. — Ты чем-то расстроена?

— Нет, тебе показалось, — бодро возразила Ава.

— Ты по-прежнему думаешь о четвертом ребенке?

— Да, он не выходит у меня из головы.

— Это тебя и тревожит.

— Нелегко принять решение.

— Да, вопрос серьезный. Но у тебя в запасе масса времени на размышления. Не стоит огорчаться. Если ты действительно хочешь еще одного малыша, Кустик, я за. Ты же знаешь, я ни в чем не могу тебе отказать. И пусть это принесет тебе радость, а не лишние тревоги.