И Лорен невольно прижала ладонь к горячей щеке. Он протянул рапиру Леонарду, и это вернуло ее к действительности. Леонард сделал несколько выпадов в сторону Хораса, и Лорен поспешно шагнула вперед. Но Алекс улыбнулся ей, словно успокаивая, как если бы понял ее опасения. Все опасения. Это короткое безмолвное общение испугало Лорен. Он понял.

— Очень хорошо, парень, — сказал Алекс, когда Леонард сделал выпад.

— Я тоже хочу попробовать! — заявил Руперт.

Так и пошло — Руперт, потом Хорас, потом остальные. Лорен увлеченно смотрела, как каждый из них поворачивался к Алексу, чтобы узнать, правильно ли держит оружие, удовлетворен ли Алекс его приемами. Она поняла, что они тоже любят его, и губы ее изогнулись в улыбке. Прислонившись к стене дома и наблюдая за мальчиками, Лорен почувствовала, что боль потихоньку уходит из сердца. И вдруг испугалась. Она не должна так думать. Лорен повернулась и быстро пошла прочь.

Не проходило и дня, чтобы Алекс не появлялся в Роузвуде, обычно проводя время в обществе кого-нибудь из детей. Насторожившейся было миссис Питерман он объяснил, что наблюдает за ремонтом в Данвуди. Лорен не поверила в это, но промолчала. Она никак не поощряла его, однако не просила уйти, как, например, в Блессинг-Парке. Вообще-то ей следовало это сделать, но слова застревали в горле.

Он появлялся каждый день, своим присутствием успокаивая Лорен, и очаровал буквально всех. Даже миссис Питерман смягчилась, хотя до сих пор винила его в том, что Лорен отказала мистеру Голдуэйту. На лужайке перед домом он учил Лидию современным танцам, в качестве аккомпанемента напевая мелодию своим звучным баритоном. Бедняжка так восхищалась им, что едва не падала в обморок, и ни разу не вспомнила о мистере Рэмси Бейнсе, пареньке, за которого решила выйти замуж, когда вырастет. Он привез Теодору две книжки — про пиратов и приключенческую. Помог Руперту поднять изгородь, поваленную скотиной. Давал Леонарду покататься на Юпитере. За ужином дети только и говорили, что о мистере Кристиане и приключениях, которые ему довелось пережить. О том, как он поднимался на горы, исследовал джунгли и встречался со странными людьми, одетыми в юбочки из травы.

Ее тянуло туда, где находился он, и она ничего не могла поделать, но держала его на почтительном расстоянии. Поначалу почти не разговаривала с ним, чтобы не выдать свои чувства и не предать Магнуса. Но устоять перед Алексом было невозможно. Через несколько дней она начала робко отвечать на его болтовню. Он спросил, что она намерена предпринять в Роузвуде, и она поделилась с ним своей мыслью, отвергнутой Магнусом, о том, чтобы организовать молочное хозяйство и менять собственную продукцию на другие продукты питания и мануфактуру. Вопреки ее ожиданиям он заявил, что это замечательная мысль, согласившись с ней, что Роузвуд не может полагаться только на урожаи зерна, которого может не хватить. Он сказал, что знает человека, разбирающегося в молочном хозяйстве, который, если она захочет, поможет ей поначалу. Лорен почувствовала, что улыбается, слушая его, что его молчаливое одобрение ободряет и восхищает ее.

Она даже набралась храбрости и спросила его о Сазерленд-Холле. Он воодушевился, говоря о своем доме, насмешил ее рассказами о трех братьях-озорниках, вечно затевавших что-то. Время от времени, когда она была рядом, он небрежно отводил локон с ее виска или касался ее щеки. Его прикосновения пугали ее, она опасалась, что не устоит перед ним, и старалась не оставаться с ним наедине.

Очевидно было, что ее сдержанность не задевает его. Он то приглашал ее прогуляться, то предлагал проехаться с ним на Юпитере или побывать вместе в Пемберхите. Это было опасно и в то же время соблазнительно. Она заставляла себя думать о Магнусе. Напоминала себе, что Алекс должен быть сейчас в Лондоне на закрытии парламентской сессии, а не в Данвуди и не в Роузвуде, где он попусту терял время.

На карту поставлено слишком многое — эти слова Лорен без конца про себя повторяла словно заклинание.

С каждым днем она любила его все больше и больше и оттого все сильнее смущалась. Она пыталась думать о Баварии, о Магнусе, о своем положении невесты, однако не решалась заглянуть в будущее. Но не мечтать она не могла. И тут пришло письмо от Пола.

Брат писал, что они с Итаном приедут в конце недели. А также сообщал истинную причину внезапного разрыва между леди Марлен и Сазерлендом: герцог влюбился в некую титулованную даму, до этого сезона никому не известную в лондонском свете. Короче, брат сообщал, что о ней ходят злобные сплетни.

Казалось бы, этого достаточно, чтобы Лорен утвердилась в своем решении выйти за Магнуса, но дальше Пол сообщал, что свет озабочен судьбой закона о реформах, уже принятого палатой общин. К несчастью, писал Пол, согласно общему мнению, без поддержки Ризов и Кристианов у этого закона очень мало шансов пройти через палату лордов; теперь, конечно, эта поддержка маловероятна, а потому закон о реформах мертв. И он пустился в рассуждения о своих планах возродить этот закон к жизни, начав с их родного прихода. Он решил добиваться места в палате общин, как только наладит дела в Роузвуде.

Письмо Пола Лорен сожгла. Оно напомнило ей о ее истинном положении за пределами Роузвуда. Вместо того чтобы быть в Лондоне, где в нем очень сильно нуждаются, Алекс здесь. Вместо того чтобы использовать свое влияние в палате лордов и провести через нее реформы, способные изменить положение в стране, он учит Лидию танцам. Господи, если бы даже она разорвала помолвку с Магнусом и последовала за Алексом, что практически невозможно, надеяться ей не на что. Она погибнет, как и предсказывали ей Магнус и Пол. Станет для Алекса постоянным источником осложнений, бельмом на глазу графа Уиткома и его семьи. Никто не будет относиться к Алексу серьезно после скандала, который, очевидно, разгорается в Лондоне. И все из-за одной ночи. Одной волшебной, сказочной ночи.

Алекс галопом мчался в Пемберхит; натянув поводья, внезапно остановил Юпитера перед городской конюшней. Быстро спешился и раздраженно бросил поводья конюху вместе с несколькими монетами. Он зашел в тупик. Чего только он не делал, чтобы завоевать расположение Лорен. Все напрасно. Если за ногу ее Tie цеплялся кто-то из детей, на страже оказывалась миссис Питерман. Этой особе вряд ли стоило беспокоиться: Лорен всячески избегала оставаться с ним наедине. Он даже не мог утешить себя тем, что она хоть немного смягчилась. Вчера она от всей души смеялась, когда Леонард угодил в него мячом. Он отвлекся от игры, потому что на лужайке появилась Лорен в своем бледно-голубом платье, и схлопотал удар по голове.

Да, она смеялась, но пройтись с ним не захотела. Он чуть ли не умолял ее, что джентльмену не к лицу. «Пойдемте прогуляемся, Лорен. Просто прогуляемся, и ничего больше», — говорил он. Она побледнела, опустила глаза и ответила, что не может. Когда он попросил объяснить почему, она провела кончиком башмака по земле и промямлила, что Магнус этого не одобрил бы. Как будто этот проклятый немец здесь, в Роузвуде, а не за тридевять земель!

Приходится смотреть в глаза утраченным возможностям. Черт побери, он и смотрит, и почти не спит по ночам. Что же теперь ему делать? Не может же он до бесконечности жить в Данвуди. Ему не хватает обычного человеческого общения, если не считать лесничего и его жены, которых он почти не видит. Поскольку благодаря Лорен ему нечем себя занять, он бегает из комнаты в комнату как помешанный.

Как это ни неприятно, но он уже стал подумывать о том, что она на самом деле питает к Магнусу какие-то чувства. Означает ли это, что она больше не любит его, в чем клялась ему в ту ночь после оперы?

Такая неопределенность доводила его до безумия. Надо сделать еще одну попытку, и если она тоже окажется безрезультатной, значит, надежды нет и он должен уехать. Сначала в Лондон завершить кое-какие дела, а потом покинуть Англию и отправиться путешествовать. Все что угодно, лишь бы освободить душу от Лорен.

Он шел по главной улице, размышляя, где можно найти гардении в этом Богом забытом городишке.