У одного фараона был взрослый сын. Звали его Сатни-Хемуа́с.

Этот Сатни-Хемуас слыл великим мудрецом. Он был самым лучшим лекарем в стране, самым искусным писцом и звездочетом, знал даже те заклинания, которые не были известны верховному жрецу Тота.

Молва о Сатни-Хемуасе облетела весь мир. Во всех городах, на всех языках люди повторяли его имя, передавали его из уст в уста, рассказывали о несравненном мудреце детям. Иноземные кудесники приезжали за советом к Сатни-Хемуасу.

Дом Сатни-Хемуаса стоял в живописном месте на взгорке. Это был высокий просторный дом с увитой плющом террасой, где можно было наслаждаться прохладой в знойные дни, встречать восход Ладьи Вечности поутру и любоваться закатами вечером.

Ни в чем не знал Сатни-Хемуас недостатка. Амбары его ломились, сокровищница была полна; его окружали верные слуги, готовые выполнить любое желание своего господина. У него была красавица жена по имени Мехитуа́сехет.

И только детей не было у Сатни-Хемуаса. Это очень печалило его и его жену.

Однажды Мехитуасехет пришла в храм великого Птаха и обратилась к богу с молитвой.

— О великий Птах! — взывала она, стоя на коленях и воздев руки. — Услышь мою мольбу. Подари мне сына или дочь!

Но каменная статуя безмолвствовала. Вновь и вновь Мехитуасехет оглашала святилище мольбой; много часов простояла она, коленопреклоненная, перед жертвенником. Наконец ее сморил сон. Женщина склонила голову на каменный постамент и задремала.

Но как только она погрузилась в забытье, раздался голос:

— Слушай меня внимательно, Мехитуасехет! Пробудись, встань и иди домой. Завтра утром в твоем доме вырастет стебель дыни. Свари из него питье и выпей.

Мехитуасехет проснулась. Поняв, что это был вещий сон, она возблагодарила Птаха и побежала домой.

На пороге ее встречал Сатни-Хемуас. Он уже давно дожидался ее, сгорая от нетерпения. Увидев бегущую Мехитуасехет, он закричал:

— Радуйся, жена! Мне приснился вещий сон! У нас родится сын! Боги повелели дать ему имя Са-Осирис и предсказали, что он совершит множество великих дел.

Мехитуасехет не стала говорить мужу про то, что ей возвестил голос в храме Птаха. Она прошла в дом. Всю ночь она от волнения не могла сомкнуть глаз и, едва забрезжил рассвет, побежала осматривать комнаты.

В самой маленькой комнате рос дынный стебелек.

Женщина все сделала так, как повелел Птах в вещем сне: сорвала стебелек, сварила зелье и выпила. Год спустя у нее родился сын. Мальчика назвали Са-Осирисом.

Маленький Са-Осирис рос так быстро, что не только лекари и знахари в недоумении разводили руками, но даже сам мудрый Сатни-Хемуас — и тот не переставал удивляться. Когда Са-Осирису исполнился год, все, кто видел его, говорили: «Ему два года», а когда он достиг двухлетнего возраста, всем уже казалось, что это пятилетний мальчуган. Сатни-Хемуас очень любил своего сына и каждый день подолгу играл с ним в саду.

Когда Са-Осирис подрос и окреп, его отдали в обучение в храмовую школу. Но прошло совсем немного времени, и знаний у него было уже гораздо больше, чем у всех его учителей. Еще через год мальчик состязался с лучшими чародеями страны. Сам фараон присутствовал на этом состязании! И умудренные старцы вынуждены были признать полное превосходство Са-Осириса.

Тогда Сатни-Хемуас, слывший величайшим из мудрецов, сам стал обучать Са-Осириса. Однако и он вскоре понял, что учить мальчика попросту нечему: он уже знает все.

Однажды Сатни-Хемуас и его сын Са-Осирис отдыхали на террасе дома. Солнце уже клонилось к западу. Был приятный, тихий вечер.

Вдруг воздух наполнился криками, горестными стенаниями и плачем. Сатни-Хемуас вгляделся вдаль.

Хоронили богатого горожанина. Погребальная ладья везла через Нил роскошный гроб, украшенный золотом. Подле гроба голосили плакальщицы. А вслед за ладьей плыло множество лодок: это друзья и родственники провожали богача в его вечное жилище.

— Посмотри теперь туда, отец, — тронул его за плечо Са-Осирис.

Сатни-Хемуас повернулся и посмотрел туда, куда указывал его сын.

Неподалеку от грузовой пристани в утлой тростниковой лодчонке везли на Запад бедняка. Тело его было завернуто в грубую циновку. И никто не пришел проводить умершего. Только лодочник устало греб веслом, да плачущая вдова сидела рядом.

— О Осирис! — воскликнул Сатни-Хемуас, отводя взгляд от этого тягостного зрелища. — Великий бог Дуата! Сделай так, чтоб мне воздали в твоем Царстве, как воздастся тому богачу, и да не постигнет меня участь бедняка!

— Нет, отец, — возразил Са-Осирис. — Ты получишь в Дуате то, что получит бедняк.

Сатни-Хемуас опешил. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова.

— Не ослышался ли я?! — воскликнул наконец он. — Неужели это слова сына, который любит своего отца?

— Именно так, — промолвил Са-Осирис. — Пойдем.

Он взял отца за руку и потянул за собой. Удивленный Сатни-Хемуас пошел следом за сыном.

Они переправились через Нил и очутились в городе мертвых, среди гробниц и заупокойных молелен. Са-Осирис приблизился к подножию скалы, остановился и прошептал заклинание.

В то же мгновение пустыню потряс страшный грохот. Земля разверзлась, и Сатни-Хемуас увидел огромную пещеру.

— Эта пещера ведет в Преисподнюю, — сказал Са-Осирис и снова потянул отца за руку.

Они вошли в огромный полутемный зал. Здесь, при желтоватом свете факелов, сгорбившись, сидели какие-то люди. Их было так много, что невозможно было сосчитать. Люди сучили веревки из волокна, их пальцы были содраны в кровь, но позади людей стояли ослы и пожирали эти веревки.

Как зачарованный смотрел на это Сатни-Хемуас, пока Са-Осирис опять не потянул его за собой.

— Пойдем дальше, отец, — сказал он шепотом.

Они подошли к двери, которая вела в следующий зал. Сатни-Хемуас толкнул ее плечом. Дверь стала медленно открываться, и вдруг подземелье огласил душераздирающий крик.

Сатни-Хемуас замер, озноб пробежал по его телу. В желтом свете горящих факелов он увидел, что на полу перед ним лежит человек. Нижний шип двери был воткнут в его глаз. Дверь медленно открывалась, и шип так же медленно, с хрустом поворачивался в его окровавленной глазнице.

Сатни-Хемуас содрогнулся и попятился. Весь бледный, он вошел в следующий зал.

У самых дверей стояло на коленях множество людей. Все с плачем молили о прощении. Вдали же, на почетных местах, сидели праведники.

Позади опять раздался истошный крик.

— Что это? — спросил Сатни-Хемуас. — От этого крика кровь стынет в жилах.

— Это еще один умерший открыл двери и вошел в Дуат, — ответил Са-Осирис. — Всякий раз, когда открывается дверь, шип поворачивается в глазу того человека… А сейчас мы войдем в Великий Чертог Двух Истин!

И они вошли в зал Загробного Суда.

Здесь посреди зала на троне царственно восседал сам владыка Преисподней. У трона стояли Тот, Маат и Хатхор. Они следили за тем, как Анубис на весах взвешивает сердца. А в темной пещере, в углу зала, хищно пылали два глаза. Это чудовище Аммат затаилась там в ожидании, готовая, как только бог мудрости огласит обвинительный приговор, броситься на жертву и растерзать ее.

И еще Сатни-Хемуас заметил подле трона Осириса какого-то человека, облаченного в одежды из тончайшего полотна. Запястья его рук украшали золотые браслеты с изображениями богов, а на груди блестел лазуритовый амулет в виде жука-скарабея.

— Отец мой Сатни, — тихо проговорил Са-Осирис. — Видишь ли ты благородного человека, который стоит на почетном месте около владыки умерших? Это и есть тот самый бедняк, которого хоронили безо всяких почестей и везли на Запад в убогой лодчонке, завернутого в грубую циновку. Это он! Его привезли на Суд, взвесили его сердце и нашли, что содеянное им добро перевешивает зло. Но в земной жизни на его долю выпало слишком мало радостей. Поэтому боги велели отдать этому бедняку погребальное убранство богача, которого хоронили с роскошью и почестями. Ты видишь, отец: бедняка поместили среди праведников. Но ты видел и богача, отец мой Сатни! Дверной шип торчит в его глазу. Вот почему я сказал тебе: «С тобой поступят так же, как с бедняком, и да минует тебя доля богача».