15 февраля 1882 года на «процессе двадцати» Николая Васильевича приговорили к смертной казни, которая 17 марта была заменена вечной каторгой.
В казематах Алексеевского равелина жандармы поместили Клеточникова, неизлечимо больного чахоткой в самую промозглую камеру, лишив его даже прогулок.
В июле 1883 года Николай Васильевич объявил голодовку. На седьмой день протеста, когда Клеточников уже не мог двигаться, его накормили принудительно щами из кислой капусты и грубой, плохо проваренной ячневой кашей.
Через три дня, 13 июля 1883 года, Николай Васильевич скончался в страшных муках от воспаления кишечного тракта и был тайно захоронен под именем Григория Ивановича Завитухина.[208]
Гордыня — ступень к эшафоту
Тем временем, за усердие на внутрикамерной ниве борьбы с терроризмом, жандармы решили, что засиделся Окладский в казематах.
26 июня 1882 года по команде было подано предложение об использовании Ивана Фёдоровича в ловле заговорщиков «на воле». Министр внутренних дел одобрил затею, и 25 октября 1882 года директор департамента полиции дал указание коменданту Петропавловской крепости о секретном этапировании Окладского под фамилией Иванова в распоряжение начальника Тифлисского губернского жандармского управления.
В Тифлисе Окладский-Иванов стараниями начальника ГЖУ получил паспорт на имя Ивана Ивановича Александрова и под этим именем 25 апреля 1883 года был зачислен секретным сотрудником Тифлисского губернского жандармского управления с окладом в 50 целковых.
На ниве сыска Окладский-Александров на Кавказе трудился столь результативно, что в октябре 1888 года Директор Департамента полиции Петр Николаевич Дурново (1845–1915) затребовал его в столицу. В Петербурге окладец Ивану Фёдорычу подняли до 150 рубликов и под личиною Ивана Александровича Петровского с псевдонимом «Техник» через агента Миллера-Ландезена ввели в разработку участников кружка Неонилы Константиновны Истоминой.
В мае 1890 года все участники кружка Истоминой были арестованы Охранкой, в связи с чем Окладский-Петровский в 1891 году по прошению самого премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина «за исключительные заслуги в деле политического сыска» был помилован и одарён званием почетного гражданина.
Обласканный милостью государевой Иван Федорыч ещё больше усердствовал на ниве политического сыска. А Государь Император, в свою очередь, по всеподданнейшему докладу его министра в 31 день июля 1903 года всемилостивейше соизволил пожаловать личному почетному гражданину Ивану Александровичу Петровскому звание потомственного почетного гражданина.
Окладский «… жил удивительной, даже не двойной, а тройной жизнью. На заводе знали механика Ивана Александровича Петровского — седобородого почтенного мастера, строгого к подчиненным, очень важного и сухого.
Соседи по особнячку знали почтенного Ивана Александровича — человека с достатком, солидного домохозяина, главу семьи, который жил тихо, замкнуто, но ни в Окладский И Ф чем предосудительном замечен не был, отличался большой религиозностью и исправно посещал церковные службы.
А на Фонтанке, в белом здании министерства внутренних дел, где сбоку помещалось охранное отделение, имевшее свой особый подъезд и дополнительно черный выход во двор, знали «Техника», незаменимого провокатора, умевшего ловко втираться в революционную среду, быстро завоевывать доверие и ловко вынюхивать нужные адреса, фамилии, явки, планы.
В охранке, кроме того, знали, что «Техник» пользуется особым расположением его высокопревосходительства господина министра внутренних дел, вхож к нему в дом и известен своими заслугами самому самодержцу всероссийскому, царю польскому, королю финляндскому и прочая, и прочая, и прочая…».[209]
Так бы «по накатанному» до скончания века и нёс бы свою секретную службу Иван Фёдорыч. Да вот беда, революция всё ж случилась. Из каторг и тюрем стали возвращаться «крестнички» Окладского. Опасаясь разоблачения и мести, Иван Фёдорыч подался в бега. Годочка три погоремычил по России-матушке, да и воротился в свой питерский домик с огородиком. Потаился маленько для приличия, а понявши, что его никто не ищет — осмелел. Да не просто осмелел, а чувство реальности утратил: стал похваляться своим участием в покушении на Александра II!
Тут всё и открылось.
В 1924 году Окладский был арестован, а 20 января 1925 года во второй раз — уже Советской властью приговорён к смертной казни, которая, опять-таки, во второй раз была заменена десятью годочками лишения свободы, обернувшимися Ивану Фёдоровичу пожизненным заключеньицем…
***
Проигравший — всегда виноват.
Только вот доказательств провокаторства Окладского не представлено. Стал на путь исправления — да! Сотрудничал с властями и, защищая Закон, предавал суду заговорщиков — да! Но в провокации не уличён!
…Судейкин
уже в марте 1881 года прибыл в С.-Петербург и с присущим ему рвением приступил к разработке цареубийц и прочих террористов.
Для понимания «рабочей атмосферы» в которую Георгий Порфирьевич окунулся, заступив на новую должность, необходимо отметить, что ещё до убийства Александра II ряд лиц, участвовавших в подготовке этого преступления (копцы подкопа), были арестованы за революционную деятельность и подвергнуты внутрикамерной разработке. Так, Баранникова арестовали 25 января 1881 года, на следующий день арестовали Колодкевича, а 27 февраля 1881 года — Желябова и Меркулова Василия Аполлоновича.[210]
Задержанный с поличным на месте цареубийства Николай Рысаков уже 02 марта 1881 года дал жандармам исчерпывающие показания обо всех известных ему конспираторах. 03 марта 1881 года при аресте застрелился Саблин, однако его соучастников — жену Гесю Гельфман и Тимофея Михайловича Михайлова — удалось задержать. Перовскую арестовали 10 марта, Фроленко и Кибальчича — 17 марта 1881 года.
Суд был скор, но справедлив — в 6 часов 20 минут утра
29-го марта 1881 года особое присутствие правительствующего сената приговорило Желябова, Перовскую, Кибальчича, Рысакова, Гельфман и Михайлова к смертной казни.[211]
Однако розыск и аресты цареубийц продолжались: 21 апреля задержали Ланганса, а спустя недельку взяли Суханова и Дегаева. Только вот улик против последнего отчего-то не нашлось, и через две недельки Сергея Петровича отпустили на свободу под залог в 2 000 рублей.
Какую роль в розыске и разработке вышеназванных лиц сыграл Судейкин, сейчас выяснить вряд ли возможно. Однако известно, что Георгий Порфирьевич завербовал содержащегося в Петропавловской крепости Меркулова, который уже 14 апреля 1881 года начал давать правдивые показания и в последующем использовался во внутрикамерных разработках сокамерников, негласных опознаниях арестованных, отказывающихся представиться, и пр.
Предчувствуя, что в суде его бывшие сотоварищи отнесутся к нему, мягко говоря, недружелюбно, Василий Аполлонович заранее, 26 января 1882 года, обратился с прошением в Особое присутствие Сената, в котором ходатайствовал, чтобы «на суде во время перерывов не сажали миня [так и подлиннике; также перепутаны аз и ять] в месте с другими подсудимыми».[212]
15 февраля 1882 года на «процессе двадцати», основываясь на показаниях Гольденберга и Меркулова, к смертной казни были приговорены: Александр Дмитриевич Михайлов, Колоткевич, Суханов, Клеточников, Фроленко, Исаев, Емельянов, Тетерка, Лебедева, Якимова; к бессрочным каторжным работам: Баранников, Арончик, Морозов, Ланганс; к 20-летним работам — Тригони, Люстиг, Фриденсон, Златопольский, Терентьева. Относительно Люстига и Фриденсона суд постановил ходатайствовать о замене назначенного им срока: первому — 4 годами, а второму 10 годами. Смертная казнь была применена только по отношению к Суханову, остальные были помилованы.
