И тут снаружи раздался шум. Я расслышал крики, суматоху и топот, даже несмотря на гудение телевизора. Кто-то громко забарабанил в переднюю дверь. Дженис вскочила и быстро вышла в коридор.
Это была первая фальшивая нота — ладно, вторая, если хотите вплести в узор окончание вечерней проповеди. Дженис двигалась слишком порывисто и, кажется, нервничала. На лице ее проступил страх. Не досада. Если бы я услышал такой гомон и стук в дверь в рождественскую ночь, я в первую очередь предположил бы, что ко мне ломятся подвыпившие гуляки, и, наверное, даже не позаботился бы отпирать.
Передняя дверь открылась, у входа забормотали неясно слышные возбужденные голоса. Через минуту Дженис вернулась в гостиную, накинула пальто и бросила Карен ее дубленку:
— Идем.
Карен перевела взгляд с меня на нее.
— Но, мама…
— Идем. У нас есть Обязанности.
Что-то в том, как она произнесла это слово, наводило на мысль о заглавном «О». Карен отпустила мою руку и натянула дубленку. Я приподнялся:
— Я…
— Нет, — отрезала Дженис. — Нет, — повторила она чуть спокойней. — Нам просто надо кое-что сделать. Это займет минуту-две. Оставайся тут с Мартином, составь ему компанию.
Я открыл рот, чтобы возразить: а как же семейный рождественский вечер? — но Карен шагнула ко мне, крепко обняла и поцеловала в щеку.
— Все в порядке, — сказала она. — Все в порядке, Родж. Мама права. Мы скоро вернемся.
Она сжала мои руки, и я почувствовал, как в них сочится речь тела на языке невидимых другим жестов: «Не раскачивай лодку. Просто делай то, что тебе сказано».
Они вышли в коридор и исчезли за закрывшейся дверью.
Со мной одни неприятности — всегда. Трудный я ребенок, спросите хотя бы моих родителей.
Я никогда не был послушным и не делал того, что мне сказано.
Я повернулся к Мартину:
— Эй, что происходит-то?
— Ох… — Он неопределенно пожал плечами и поерзал в своем кресле. — Всего лишь церковные дела. — Мартин не отрывался от экрана еще пару секунд, а потом, видимо, смутно уловил, что я еще не уселся смиренно на место. Он уставился на меня и принялся неуклюже подниматься. — Хочешь чашечку чаю?
— М-м… нет, спасибо, — заявил я, проворно обогнул его и шагнул в коридор.
На стене у лестницы тянулся рядок крючков. На одном из них висела моя куртка. Я снял ее и сунул руки в рукава.
— Куда ты? — проблеял Мартин (простите, простите, я знаю, это звучит жестоко, но именно данный глагол лучше всего описывает голос Мартина в тот миг).
— Пойду посмотрю, не нужна ли им подмога.
— О нет! Не делай этого… — Мартин плелся за мной по коридору, вытянув вялые ручонки, — сейчас он как никогда походил на привидение. — Не надо…
Он все повторял и повторял свое «нет», но и только; думаю, он оставался пассивным так долго, что просто не представлял, ни в малейшей степени не догадывался, как на самом деле не дать кому-то сделать что-то. К тому же после того несчастного случая он пребывал не в лучшей форме, а случай этот, как я иногда подозревал, могла подстроить Дженис, спихнув его с лестницы или что-то вроде того.
— Ох! — проскулил он растерянно, когда я распахнул переднюю дверь и шагнул наружу. Затем створка захлопнулась, и я больше его не слышал.
Снег валил еще гуще, чем прежде. Я ступил на тротуар. Белые хлопья кружили в столбах и конусах света, падающего от уличных фонарей, окон домов и…
Факелов?
Чуть выше по дороге сгрудились в кучу люди. Они кричали. Иглы лучей пылающих факелов пронзали ночь. Из-за поворота неслось еще больше вопящих голосов, еще больше огней скрывалось там. Внезапно группка людей ринулась вперед, за угол, навстречу остальным. Мне показалось, что я заметил в толпе белую дубленку Карен. Однако я увидел кое-что еще. И немало чего. Я увидел взмывшую над головами сжатую чьей-то рукой бейсбольную биту, и сечку, и даже висящий у земли тяжелый кузнечный молот.
Какого дьявола тут творится? Я побежал к повороту и оказался там как раз вовремя, чтобы стать свидетелем встречи двух групп. На секунду мне показалось, что сейчас я увижу уличную драку, но — ничего подобного.
Вместо побоища компании заговорили друг с другом, указывая куда-то пальцами. Затем над людьми взвился одинокий крик. И удвоившаяся толпа вдруг хлынула в узкий проход, втиснувшийся между стоящих почти вплотную друг к другу стандартных домишек.
Я кинулся за ними, пытаясь держаться параллельным курсом. Раздался еще один громкий свирепый вопль, а потом заорал кто-то еще. Снова поднялся гомон, перешедший в визг и проклятия. Затем что-то затрещало, залязгало, и я заметил неясное движение, смутное мелькание — нечто перемахнуло через забор и неуклюже пересекло чей-то задний двор, направляясь прямиком ко мне.
Сперва я видел его нечетко — просто какая-то тень. Наполовину человеческая, наполовину звериная. Фигурой это существо более или менее напоминало мужчину или женщину, но передвигалось вприпрыжку на всех четырех — так бегают собаки. На ходу оно вильнуло, обернулось, споткнулось, кувыркнулось и стало слабо корчиться на бетонированной площадке.
Я подбежал к нему. Из прохода неслись крики, ругань и топот преследователей. Гам усилился, когда охотники достигли изгороди, попытались преодолеть ее, потерпели поражение и передрались между собой, давясь и пихаясь из-за места.
Добравшись до существа, я перевернул его. Оно отдаленно напоминало человека — только вот человеком оно не было.
Кожа его цветом и текстурой походила на кору дерева. Голые руки и ноги наводили на мысль о лапах своими когтистыми пальцами — как у птицы или ящерицы. На существе болтались изодранные лохмотья, больше всего похожие на погребальные одежды, и хотя лицо его оставалось человеческим — лицом юноши, почти мальчишки, — зубы были остры, уши — треугольные, а глаза отсвечивали желтизной.
А еще существу было больно. Оно свирепо рычало и мучительно скулило одновременно. Темная кровь сочилась из глубокой раны на ноге — сочилась сквозь белесые, похожие на шерсть волосы. Одна рука висела — вялая, никчемная, наверняка сломанная. Черные пятна на коже-коре могли быть как синяками, так и частью натуральной окраски существа.
Когда я взял его за здоровую руку и помог подняться, крики загремели еще пуще. Первый из преследователей перевалился через забор и теперь энергично спускался по подъездной аллее. Я видел его раньше, в церкви. Нас представили друг другу, но имени его я не помнил. Рыжий верзила с громовым хохотом и довольной красной рожей. Только теперь он несся в атаку с киркой наперевес, завывая как псих, и выглядел способным на все.
Я потянул существо за собой и кинулся бежать. Не спрашивайте, отчего я не бросил его ко всем чертям. Оно было уродливым, сверхъестественным, странным на вид — просто тварь, а не человек, хотя не это существо, а именно человек с киркой напугал меня до колик в желудке, а я отнюдь не герой. Честно говоря, я стопроцентный дипломированный трус. Той ночью я впервые в жизни встрял в чужую драку. Почему? Потому что знал наверняка, что они забьют и зарубят это создание до смерти, если я не помогу ему, и потому что состояние, в котором оно находилось… Нет, я скажу, и плевать, как это прозвучит. Оно было похоже на раненую собаку. Рычание полностью сменилось поскуливанием и хныканьем. Нет, я не мог бросить его. Никто не смог бы. По крайней мере, так я думаю всякий раз, вспоминая ту ночь. Почти забывая о стае людей на ночных улицах, людей, которые могли бы оставить его. Которые фактически могли совершить с ним нечто худшее.
Что в конце концов и случилось.
Но не сразу. Пока что я бежал, поддерживая раненое существо, волоча его за собой по улице сквозь слепящую завесу несомого ветром снега. Я не знал, куда тащу его; я даже не знал, где нахожусь, не знал территории — в отличие от моих преследователей, а ветер усиливался, и я, даже если бы захотел, не мог разглядеть окровавленную тварь. Я лишь надеялся, что вьюга поможет мне, мешая охотникам. Потому что если они нагонят нас, то, принимая во внимание их настроение, я сомневался, что они озаботятся проведением различий между мной и существом, которому я помогал.