Труп как-то скособочился, но глаза открылись.

— Она меня убила, — произнес он. — Это было в уксусе.

Мы посмотрели на Джен. Она не шевелилась.

— Ты убила меня, — повторил труп. — Ты и Чарли. Уксус, да?

— Он врет, — сказала она. — На самом деле это не он.

— Нет, я, — ответил труп.

— Не он.

Она набросилась на некроманта:

— Тебе заплатили, чтобы ты устроил здесь представление, нашел кого-нибудь сказать это. Кого-то другого.

Покойник пробормотал:

— Ты смотрела, как я падал.

— Это не он, — твердила она. — Я бы его узнала.

— Он, — повторил его отец. — Можете мне поверить.

— Ты врешь, лживый ублюдок.

Джен повернулась к некроманту:

— Сколько тебе платит этот старик?

— Точно он, — заявил некромант. — Все совпадает.

— Докажи мне! — закричала она. — Докажи нам, что это он. Потому что такого не может быть.

— Это я, — настаивал покойник. — Я докажу — скажу то, чего не знает никто из живущих.

— Не трудись, — бросила она.

— Я скажу, — ответил он.

Мы ждали.

Он повернулся и осмотрелся вокруг. Обшарил взглядом толпу. И повернулся ко мне. Мертвец повернулся, поднял склизкую руку и поманил меня.

— Ты оставила этого парня сторожить меня ночью. Сидеть рядом. Он заснул, — сказал он.

Она посмотрела на меня. Все смотрели на меня.

Я покачал головой.

Попытался уйти, но толпа стояла плотной стеной.

Покойник сказал Джен:

— Ты оделась лаской, в шкуру ласки. И пришла за мной. Он остановил тебя, тогда ты наслала на него сон.

Некромант поднялся и с любопытством посмотрел на меня, как будто увидел что-то. Он протянул руку, прося толпу расступиться, и произнес:

— Выйди вперед.

Хотелось бежать прочь. Но все ждали. Я не мог просто повернуться и убежать. Все ждали. Так что я сделал пару шагов вперед.

Встал рядом с мертвецом. Некромант осмотрел меня.

Покойник говорил своей жене:

— Ты и твои сестры звали меня по имени. Я слышал, как вы говорили: «Джим. Приходи к нам на пир, Джим».

— Это мое имя, — вмешался я. — Меня зовут Джим.

— Много кого зовут Джим, — ответил покойник. — И я был одним из них. Ты спал, Джим, я был мертв, и они звали меня.

Но ты встал первым. Ты пошел с ними. Сон подобен смерти. Они пировали твоим лицом.

— Это… — Я не узнал собственный голос. — Я этому не верю.

— Они скрыли содеянное, — продолжал мертвец.

— Это…

Некромант протянул руку и коснулся моего лица, нежно, любовно. Снял мой нос. Сделанный из воска.

— Нет, — качнул головой он. — Это правда. Смотри.

У меня не было носа. Его съели.

Я чуть не упал, но меня поддержали чьи-то руки. Восковой нос лежал на асфальте.

Он протянул руку и сжал мою щеку.

— Я еду домой, — сказал я. — Давайте оставим все как есть, пока я не доберусь домой. Оставьте как есть…

Но он оторвал мое ухо и бросил на землю.

— Все будет хорошо, — говорил я. — Мне нужно лицо. Можно сшить. Врачи помогут. Я пойду к врачу. Когда приеду домой. Когда я приеду домой, они меня увидят и…

Но некромант все продолжал ковырять у меня вокруг глаз, один за другим отрывая куски лица и бросая их на землю, казалось, все слеплено из воска, и куски падали, я видел свои ресницы, лежащие в грязи, чувствовал, как плоть, слой за слоем, срывают со щек, лба, подбородка, и больше не знал, кто я, куда я еду, как я доберусь домой и доберусь ли когда-нибудь.

Может быть, ты входишь в комнату, прохладную и темную, испещренную тенями, которые отбрасывают парчовые занавеси и прозрачные покровы на зеркалах. Пол под ногами каменный и грубый, и, может быть, она там — скромно устроилась, босая, в углу. Возможно, ты думаешь про себя: пат Sibyllam quidem cumis ego ipse oculis meis vidi…[63] Вполне вероятно, что вращающиеся тучи и раздавленные рубины этих древних слов проносятся сквозь твое сознание, как ястреб на охоте, весь из стальных крыльев и когтей. Ты видишь, как она откидывает с лица длинную темную прядь, и на какой-то миг ее профиль становится тем самым классическим фантомом, который ты и ожидал увидеть. Но она моложе, чем ты думал, и у нее нет морщин — примет мудрости, и нет складок-оригами на гибкой, как у журавля, шее, и серебряные стрелы не пронизывают ее волосы. Кожа у нее гладкая, изгибы фигуры, как у арфы. И вот сейчас, после того как ты все-таки добрался до нее, молодость и эти ясные глаза пугают тебя, и ты не хочешь знать, что она предскажет.

Она кладет руки на бархатную скатерть стола, свет косо струится из запыленного окна этой высокой башни и освещает ее, как манускрипт, как язык из пыли, золотой и зеленовато-синей. Ты не хочешь, чтобы она открывала рот, ты уверен, что в нем будут порхать ночные мотыльки и воронята, там, за этими ужасными устами. Рот, вот чего ты боишься, этого подобия некой двери, этой расщелины, уходящей глубоко в синий глетчер. О малыш, она разбудит все твои тайные ночные страхи; она — змея, что преследует тебя в длинных коридорах, она — насмешница-луна. Ее руки натянули семь тысяч луков из ясеня, и каждый из них оставил след на твоей печени. Она завывает, колеблет, обжигает роговицы твоих глаз; из своего уютного уголка она владеет всеми путями к себе, о которых ты когда-либо знал. Будь она старше, было бы лучше — ты бы смог примириться со старой каргой. Сумей ты угадать день ее смерти по морщинам на шее, она не была бы такой устрашающей. Но ее шея — само совершенство, длинная и гибкая, и из нее будут вылетать летучие мыши, распевающие арии, и совы, подобные скрипичным ключам. Она — тьма, закутанная в тело из света, такого всеобъемлющего и плотного, что ты можешь погрузить в него руки и очиститься на целый век вперед.

Она неподвижна, зато ты вздрогнул, ты обошел ее по кругу, и упал, и бежал, и снова упал. Она — ось, и ты держишься на ней, как тяжелый медный маятник, и твоя дуга — это светящаяся черная линия на дне мира. Из твоих ступней выросли корни и приковали тебя к земле перед ней; могучие канаты ее молчания вынырнули из земли, как играющие тюлени, и ты хочешь шагнуть ей навстречу, но не можешь. Ты заплатил за вход, и на это время она твоя. Ее рот, округлый и ясный, как хрустальный шар, куплен, чтобы выдохнуть звезды в твою ладонь и разорванные в клочья асфодели в твою грудь. Он полон стрекоз. От их жужжания ты пьянеешь, и ты колеблешься, желая на какой-то миг повернуться, бежать и спрятаться в любой пещере, что примет тебя. Но эта сводящая с ума прядь, этот локон темноты, блеск ее волос, скользнувших по щеке, как рана, навеки удержат тебя рядом с ней. Она снова откидывает их назад — бессмысленно бежать, — и эта долгая волна течет по ее шее.