— Простите? Вы прибыли. Не желаете выйти?

Дот поднялась, пихнула меня, и я наконец заставил свои затекшие ноги заработать. Мы ступили на платформу, шикарно одетая троица залезла в машину, дверь задвинулась, и капля заскользила во мрак.

Я ощутимо продрог: под потолком гулял ветерок. В отличие от грубого камня туннелей под домом стены и потолок здесь были гладко оштукатурены. Над аркой красовался резной барельеф, изображающий преклонившего колени человека в чем-то вроде римской или греческой тоги, с книгой на сгибе одной руки и с факелом в другой. Четко прорисовывались высокий лоб и длинный прямой нос. Он напоминал охранника в Центральной, типа по фамилии Писарькевич, только выглядел гораздо умнее. С потолка, из ламп, похожих на россыпь лягушачьей икры, сочился золотистый свет.

— Что теперь? — спросил я.

Дот направилась к сводчатому проходу.

— Что нам терять?

За аркой оказался ведущий вверх пандус, петляющий примерно через каждые сорок шагов, что твои «русские горки». Пара женщин в платьях не хуже чем у той, которую мы видели на платформе, прошли мимо нас в противоположную сторону. Мы попытались напустить на себя такой вид, будто нам здесь самое место, хотя волосы Дот представляли собой сальное крысиное гнездо, а я был в джинсах, кедах, с суточной щетиной на щеках, и изо рта у меня несло виски и жвачкой.

На третьем повороте стало светлее. Впереди раздавались голоса, отдающие эхом, как будто разговаривающие находились в очень большой комнате. Мы добрались до последней арки, пол пошел вниз, и мы шагнули в зал.

Я и не предполагал, что существует столько оттенков мрамора.

Размерами это место могло потягаться с любой станцией метро. Полы в огромном помещении были сплошь из отполированного камня, сводчатый потолок возвышался над нашими головами на сотню футов, у дальней стены маячило с дюжину греческих пилястр. Яркое солнце сияло за высокими окнами, разместившимися между колонн, и лучи его падали на корзины цветов и огромные пальмы в горшках. В зале стояло несколько палаток вроде информационных стоек, а еще — зарешеченные прилавки, какие встречаются в старомодных банках: за ними сидели вежливые кассиры в бледно-зеленых рубашках и обслуживали клиентов. Но делами тут явно занимались не все. Среди людей с портфелями попадались группки из трех-четырех персон с высокими стаканами со светлым напитком в руках или особы, изящно облокотившиеся на стойку и болтающие с персоналом кабинок. В одном углу мужчина в зеленом костюме наигрывал джаз на великолепном рояле.

Это было нечто среднее между Центральным вокзалом и бальным залом Бильтмор-хауза.[43] Дот и я застыли перед этим великолепием, как пара впряженных в плуг лошадок при звуках котильона. Мраморный пол попирало сотни две рассеянного по залу народу, и каждый — в ладно скроенном городском костюмчике. Даже на одетых по-домашнему были легкие брюки за сотню долларов и кашемировые свитера, небрежно накинутые на плечи. От этого места просто разило деньгами.

Дот стиснула мою руку и потащила в комнату. Она заметила стол с фонтаном и сотней выстроившихся в ряд на белоснежной скатерти бокалов. Розовый мраморный херувим с губками, изогнутыми как лук купидона, лил прозрачное вино из кувшина в сосуд у себя под ногами. Дот передала мне один из стаканов, другой взяла себе и подставила его под падающую из кувшина струю.

Она сделала глоток:

— Неплохо. Попробуй.

Пока мы пили вино и глазели на окружающих, к нам подошел мужчина в форменной рубашке с приколотым на грудь латунным значком с именем «Брэд».

— Не желаете ли умыться и освежиться? Умывальник там, — предложил он, указав на еще одну мраморную арку. Говорил он с британским акцентом.

— Спасибо, — ответила Дот. — Сперва мы желаем промочить горло.

Мужчина подмигнул ей:

— Что ж, когда вы хорошенько промочите горло, вы сможете смело пользоваться им, чтобы позвать меня, а я чем смогу — помогу. — Он с глупой ухмылкой повернулся ко мне. — Это относится и к вам, сэр.

— Чтоб тебя, — буркнул я.

— Уже, — ответил он и удалился.

Я поставил бокал на стол.

— Давай убираться отсюда.

— Я хочу пойти посмотреть, что там, — возразила Дот.

«Умывальник» оказался анфиладой комнат, где нас встретили молодая женщина в зеленом по имени Элизабет и молодой мужчина в зеленом по имени Мартин. Вам надо привести себя в порядок, сказали они, и разлучили нас. Я не собирался ни во что встревать, но Дот, кажется, совсем потеряла голову — она пошла с Мартином. Поворчав немного, я позволил Элизабет проводить меня в маленькую гардеробную, где она раздела меня и подала халат. Затем последовали душ, стрижка, сухая сауна, массаж. Между сауной и массажем принесли еду, что-то вроде сырной кесадильи,[44] только много лучше всего, что я когда-либо пробовал. Пока я ел, Элизабет оставила меня одного в комнате с задернутым шторой окном. Я отодвинул занавеску и выглянул наружу.

Окно с огромной высоты смотрело на город, не похожий ни на один из знакомых мне городов. Он был как картинка из детской книжки: то ли что-то персидское, то ли что-то японское. Изящные зеленые башенки, величественные купола, длинные низкие постройки вроде нефритовых пакгаузов. Солнце безжалостно струило жар на горожан, которые передвигались по улицам между прекрасных домов медленными тяжелыми шагами, опустив головы. Я увидел группку из четырех мужчин в пурпурных рубахах, тянущих повозку; я увидел мужчин с палками, гонящих стайку детей в парк; я увидел грохочущие автомобили, проезжающие мимо усталых дорожных рабочих, вздымая тучи желтой пыли, такой густой, что я словно почувствовал на языке ее привкус.

Дверь за моей спиной открылась, и в щель просунулась голова Элизабет. Я уронил штору так поспешно, как будто меня застали за мастурбацией.

— Время массажа, — сообщила женщина.

— Ладно, — сказал я и пошел за ней.

Затем меня привели туда, где уже сидела Дот, крошечная в своем огромном махровом халате, с чистыми и расчесанными волосами, с отливающими розовым перламутром ноготками. Сейчас ей можно было дать не больше четырнадцати.

— Миленькая стрижка, — сказала она.

— Где наша одежда? — рявкнул я на Мартина.

— Мы принесем ее вам, — ответил он и сделал знак одному из мальчишек на побегушках. — Но сейчас пройдемте со мной.

Они усадили нас перед огромным монитором и продемонстрировали каталог одежды, какой вы не найдете вне «Нейман-Маркуса».[45] На экране, точно бумажные куколки, крутились наши фигурки, которые можно было одевать как угодно, и ты видел, как будешь выглядеть. Дот блаженствовала, как свинья в луже.

— А во что нам это обойдется? — спросил я.

Мартин расхохотался так, словно я отмочил удачную шутку.

— Как насчет пары шелковых рубашек? — предложил он. — Вы хорошо сложены. Они вам точно понравятся.

К тому времени, как нас разодели в пух и прах, вернулся мальчишка с двумя большими зелеными пакетами с ручками.

— Что это? — спросила Дог, беря свой.

— Ваша старая одежда, — ответил Мартин.

Я взял свой пакет. Потом посмотрел в зеркало. На мне была синяя рубашка, длинный серый галстук, завязанный тугим изящным узлом, эбеновые запонки, серый переливающийся шелковый пиджак и широкие черные слаксы со стрелками, отутюженными так, что ими можно было бы колоть лед. А еще — замшевые ботинки, мягкие, точно кожа младенца, и удобные, как будто я разнашивал их три месяца. Я выглядел потрясающе.

Дот облачили в платье цвета шампанского с глубоким круглым декольте, светлые туфли-лодочки, простую золотую цепочку и серьги, поблескивающие в ее темных кудрях. Она слабо пахла фиалками и выглядела лучше обеденного перерыва на шоколадной фабрике.

— Надо убираться отсюда, — прошипел я ей.

— Спасибо, что заглянули! — хором продекламировали Элизабет и Мартин. Они проводили нас до двери. — Заходите еще!