Гомерический хохот из-за столика напротив встречал каждую "остроумную" фразу.
Посетители трактира быстро раздвинули столы и скамейки поближе к стенам, освобождая место для драки, и заняли места поудобнее.
А-Хи не спеша, вразвалочку подошло ко мне, резко выбросило вперёд кулак, целя мне в лицо, и очень удивилось, когда удар не достиг цели: я легко ушёл от него, нанеся ответный удар справа под рёбра. Бепо скорчило свирепую рожу и принялось размахивать руками как ветряная мельница: практически никакой техники, всё за счёт силы и массы. Однако наёмники при виде этого пришли в восторг и принялась криками подбадривать своего бойца.
Не могу сказать, что А-Хи было для меня достойным противником. Я провёл несколько контратак, а сам при этом не пропустил ни одного удара. В бою со мной у бепо шансов на победу не было совершенно, и оно очень скоро это начало понимать. Однако отступить ему мешали и гонор, и сказанные слова. Зверски рыкнув, А-Хи выхватило откуда-то сзади из-за пояса мощный кастет, растопырившийся четырьмя короткими обоюдоострыми лезвиями, и попыталось достать меня им, то тыкая, то нанося рубящие удары. С каждой его атакой я отпрыгивал назад, всё больше приближаясь к стоящей в центре зала массивной деревянной колонне, пока не прижался к ней спиной. Увидев это, А-Хи злорадно усмехнулось и нанесло "смертельный" удар, целя мне в переносицу. Я отклонил голову и, перехватив его руку, с силой дёрнул на себя. Лезвия кастета глубоко воткнулись в дерево колонны.
- Драться надо честно, - наставительно произнёс я и резким движением крутанул вбок зажатый в дырке кастета мизинец бепо. Раздался противный хруст, и мой противник взвыл нечеловеческим голосом. Я чуть отступил назад и поставил точку в этом представлении, ударив с разворота А-Хи пяткой под ухо. Колени бепо подогнулись, и оно рухнуло бы на пол, если бы не рука, застрявшая в торчащем в столбе кастете. Оно осталось стоять на коленях с задранной вверх рукой и упавшей на грудь головой. С голого затылка яростно щерилась в потолок татуированная летучая мышь-вампир. Из открытого рта наёмника тонкой струйкой вытекала кровь и расплывалась на полу вязкой лужицей. В зале повисла удивлённая тишина.
- Если ещё есть желающие на поединок - записывайтесь на вторник, - объявил я. Находиться здесь мне больше не хотелось. Я вернулся в фургон и завалился спать.
Впрочем, достаточно наглядный урок всё же не пошёл на пользу. Поздней ночью всё те же наёмники попытались украсть Асура: я проснулся от его тревожного сигнала. Зрением бепса я наблюдал, как четверо вооружённых дубинами наёмников, подсвечивая себе потайными фонарями, почти бесшумно проникли в наш фургон. Подняться с лавки и наломать бока стражникам-ворам - в сложившейся ситуации это было бы проявлением высшего гуманизма с моей стороны. Но их неуёмная алчность вкупе с наглостью так разозлили меня, что я не стал этого делать. И Асур сам разобрался с обидчиками. В результате, по моим предварительным прикидкам, всем четверым предстоит очень долго лечиться, а двоим после этого ещё и сменить профессию: калек в городскую стражу не берут.
Хотя Окотэра давно осталась далеко позади, сетрик не переставал погонять волов, стараясь как можно дальше уйти от этого непонятного и страшного города. Меня слишком тряская езда начинала раздражать. Ситуация изменилась на противоположную: раньше я просил Кавни ехать быстрее, а теперь, наоборот, уговаривал его не торопиться:
- Сам посуди: в дрогоуты окотэрских бепо не пускают, а это значит, что они волей-неволей должны каждый вечер возвращаться к себе, чтобы ночью не стать добычей крысобак. А за полдня они уже нас никак не догонят!
- Так-то оно так, - вроде бы соглашался сетрик, - да ведь, как известно, бережёного Оба... Тпр-руу! Вот бедняга!
Прямо на дороге, подстелив под себя ветхий коврик и поджав ноги, сидел и медитировал молодой монах в красной рясе. Прямо перед ним лежали двое чёток, а между ними - небольшой камушек и пустой, судя по виду, маленький полотняный мешочек. Под правой рукой располагалась дорожная сума.
- Чего это он здесь расселся? - поинтересовался я. - И почему "бедняга"?
- Так ведь... молитва Последнего Камня!
- И что?
- Так ведь что здесь получается... Отправился, значится, этот самый монах в паломничество, посетить Урочище Девятирога...
- Откуда знаешь, что он паломник? И почему именно в Урочище?
- Так куда ж здесь ещё идти! Больше, кроме как в Урочище Девятирога, некуда. А паломник - потому что вот же они, Чётки Святых Шагов! И в тех, и в других по полдюжины дюжин бусинок. Идёт он эдак вот, светлые думы думает, гимны божественные напевает да на каждый шаг, чтобы со счёту не сбиться, правой рукою бусинку откладывает. А как дойдёт черёд до набольшей бусинки, так он одну бусинку на других чётках откладывает, на тех, что в левой руке. А как и здесь до набольшей дойдёт черёд, то следует ему Малое Восхваление Обоим сотворить да один камушек из счётного мешочка выбросить. Камушков тех спервоначалу тоже полдюжины дюжин кладётся. И как только, значится, до последнего камушка в мешочке дело дойдёт, обязан он прямо в том месте, где его это событие застанет, сотворить Большое Восхваление. А на это целые сутки требуются. Начал, к примеру, с утречка - утречком следующим закончит. Вот так и будет сидеть с закрытыми глазами и восхвалять.
- Сутки?! Здесь?! А как же крысобаки?!
- То-то и оно, что крысобаки... Вот я и говорю: бедняга! Молодой, видать, глу.. э-э... неопытный. Другие-то, когда через Божью Столешницу идут, камушки-то внимательно подсчитывают! Ежели совсем мало - один-другой - остаётся, так они в ближайшем дрогоуте по двору кругами походят-походят, а потом там же и молятся.
- Всё ясно. Значит так: хватаем его под мышки и грузим в фургон!
- Нельзя, никак нельзя! Очень большой грех - святого человека во время молитвы тревожить!
- Беру этот грех на себя!
- Ну, коли так...
Мы с Кавни с двух сторон подхватили монаха и, дождавшись, пока Зи перенесёт в фургон коврик и причиндалы, загрузили туда же святого отца, который при этом и ни слова не произнёс, и даже глаза не открыл.
- Я пойду в фургон Годо, мы будем репетировать, - предупредил я девушек. - А ты, Зи, сегодня не вздумай мешать святому отцу - очень большой грех тревожить его во время Восхваления Обоим!
Предупреждение не было излишним: Зи обычно интересовало не то, во что мужчина одет, а то, что под этой одеждой скрывается. К тому же культ Того и Другого клятвы целибата не предусматривает.
А я отправился к нашему "чародею". В детстве, помнится, любил я почитать журнал "Юный техник", на последней странице обложки которого знаменитые иллюзионисты - Игорь Кио, Амаяк Акопян - делились с читателями секретами некоторых фокусов. Самых простеньких, конечно. Однако думается, с их помощью Годо может стать самым знаменитым волшебником Ланелы. Местным, так сказать, Копперфилдом.
Своё медитирование монах и в самом деле закончил только утром следующего дня, неподвижно просидев внутри фургона более суток. И тут же "наехал" на Кавни с претензией: как, дескать, мы посмели тревожить лицо духовного звания во время Святейшего Общения? Естественно, сетрик всё свалил на меня. Поэтому монах, к которому, как он настоятельно требовал, следовало обращаться не иначе как "святой брат Сиоло-Тото из монастыря Святых Деяний Того и Другого", уже второй час бранил меня за святотатство и пытался уличить в ереси и инакомыслии, заставляя меня уже пожалеть о том, что вчера наши фургоны не объехали этого фанатика стороной.
- Да как ты не можешь понять? - уже в который раз пытался я ему втолковать. - Если бы мы тебя оставили...
- Ты говоришь неправильно! - перебивал меня он. - Ты должен сказать: "Да как ты не можешь понять, святой брат Сиоло-Тото из монастыря Святых Деяний Того и Другого...", а потом уже продолжать свою мысль. Иначе ты выказываешь неуважение к Тем, Кому я служу. Тебе понятно?
