Однако Матильде показалось, что она заметила какое-то совершенно необычное возбуждение в выражении лицо невестки.

Служанка принесла глиняный кувшин с холодной, только что из колодца, водой, кружку миндального молока и серебряный бокал.

— Пока вы утоляете жажду, я расскажу вам большую новость.

— Мне не терпится ее узнать.

— Здесь только что была Флори. Я никогда не видела ее в таком состоянии! В руках у нее было письмо… письмо от Филиппа!

— Наконец-то!

— Словно не верила своим глазам, не могла понять его содержания, она просила меня прочитать его вслух. Он пишет, что несмотря на время и на все свои усилия ему не удается ее забыть, что он никогда не думал, что любовь может выдержать такие потрясения… что он обязан признаться себе в том, что не перестал ее любить.

— Слава Богу!

— Филипп сообщает ей также, что находится в Париже, куда приехал, чтобы встретиться с ней как можно скорее. Он будет на свадьбе Жанны, дабы семья и все друзья узнали об их примирении.

— На это я даже не надеялась.

— После этого они уедут в Тюиссо, вместе с Агнес, которую Филипп также согласен взять к себе.

Дверь распахнулась, словно от порыва грозового ветра. И в тот самый момент, когда действительно на западе разразился гром, в комнату ворвалась сияющая Флори.

Она в очередной раз расплакалась, но даже не стала вытирать слезы.

Она дышала так, словно прибежала откуда-то издалека… Но разве она и впрямь не прошла за эти девять лет длинную дорогу?

— Филипп согласен меня простить! Можно ли быть более великодушным? Зная обо всем, что произошло, несмотря на то, что я принесла ему столько горя, он готов забыть недобрые годы и думать лишь о том, что нас с ним связывает!

Где-то там, под ветвями деревьев смертоносного леса, возможно, бродит, страдает тень Гийома… Здесь же, в Париже, он был забыт…

— Вот видите, мое дорогое дитя, я же говорила, что не следовало терять веры!..

Матильда прижимала к груди растерянное существо, одновременно дрожавшее, плакавшее и улыбавшееся.

— Нынешний день святого Жиллеса будет вдвойне счастливым, — проговорила она вполголоса. — Каждая из обеих наших дочерей обопрется на руку своего мужа.

Гром словно сорвался с цепи. Раскаты его приближались. Вслед за сильнейшей вспышкой раздался сухой, разрушительный грохот. Молния ударила где-то совсем рядом.

Захныкал проснувшийся Тибо. Джуния бросилась к нему, взяла сына на руки и стала укачивать, нежно напевая ему в ухо, не разжимая губ, какую-то грустную песню, окрашенную незнакомыми для остальных интонациями, таинственными и безмятежными.

Глядя на нее, Матильда и Флори одновременно подумали о невысказывавшихся вслух чаяниях… Ведь Шарлотта давно предупредила невестку, что та больше не сможет родить. Действительно ли это так? Будущее покажет. В эти милосердные часы молодая женщина не желает допускать ни малейшего омрачения поселившегося в ней ликующего счастья. Позднее… потом увидим… потом…

Дождь прекратился. Зарницы вспыхивали все дальше и дальше. Грозовые раскаты замирали, как бы растворяясь в журчании бежавших по улицам ручьев воды, смывавших и уносивших куда-то городскую пыль и миазмы словно вспотевшего города.

— Тибо уснул. Вы не хотите, мама, взять его на руки, пока его не уложили в кроватку?

Матильда осторожно приняла посапывавшего внука, прижала к себе теплое тельце, пахнувшее ароматизированной водой.

Все три женщины склонились над спящим воплощением самой невинности, освещенные лучом солнечного света, прорвавшимся внезапно между тучами.

Теперь через открытое окно были видны большие куски голубого неба. Птицы отряхивались от воды, выкупавшись в лужах, и снова принимались за свои песни. С крыш и с веток деревьев капала вода. Хорошая погода возвращалась в промытый, сверкавший на солнце крышами, зеленевший садами город. Сад Брюнелей дышал запахом земли и мокрой травы, листвы и овощей в огороде.

— Вместе с хорошей погодой к нам возвращается радость после тяжелых лет, дочки, — проговорила Матильда. — Я так счастлива!

На руках у нее мирно спал Тибо. Она с улыбкой направилась осторожными шагами к колыбели, положила ребенка, поправила одеяльце и выпрямилась.

— Как он хорош! — сказала она, возвращаясь к Флори и Джунии. — Красив как…

Острая боль перехватила ее дыхание, пронзила сердце. Ужасными тисками стиснуло грудь, крепко сжались зубы. Она пошатнулась, в голове мелькнула мысль: «Это конец? Господи, я твоя рабыня, но я еще не все сделала…» Матильда потеряла сознание и упала бы на залитый солнцем пол, если бы Флори не бросилась к ней и не поддержала ее. Джуния помогла золовке прислонить обмякшую Матильду к колыбели. Голова ее откинулась назад, глаза были закрыты, вокруг них появились серые круги, ноздри сузились…

Обморок был недолгим.

— Господи! Мама, что с вами случилось? Вы бледны как полотно!

— Пустяки, просто голова закружилась…

«Молчать. Не говорить ни слова об этой ужасной боли в сердце, такой внезапной. Не тревожить никого… и в особенности Этьена!»

— Вам нужно отдохнуть, — сказала Джуния.

Боль уходила, оставляя за собой громадную усталость и ощущение глубокой разбитости.

— Обещайте мне не двигаться, — говорила Флори, помогая ей улечься, — Я пошлю к вам Маруа и велю подать ужин в комнату.

— Я буду осторожна, доченька, потому что хочу быстро поправиться. Нужно, чтобы ко дню свадьбы вашей сестры я была в порядке.

Ей это удалось. Ценой покоя, дорого стоившего ее деятельной натуре, она поправилась довольно быстро и смогла закончить без осложнений последние необходимые приготовления.

Она не заметила, как прошли две педели, включая и праздник святого Людовика, который вся страна отпраздновала вместе с королем.

Тридцать первого августа к вечеру все было готово.

Приняв вечернюю ванну, чтобы снять усталость, а также еще раз все обдумать в предвкушении завтрашних хлопот, Матильда, облокотившись на подоконник в своей комнате, пока Маруа расчесывала и заплетала ей волосы на ночь, смотрела, как ее домочадцы ходили по всяким делам взад и вперед по двору, освещенному заходящим солнцем.

Было почти свежо. Тяжелые знойные дни лета ушли в прошлое. Дышалось легче, воздух отдавал тонким ароматом меда. Лето кончалось. В небе, в сиянии которого уже чувствовалось что-то от осени, проплывали вполне безобидные облака. Завтра, в день свадьбы, погода должна быть хорошая…

Приехавший накануне из Труа Этьен проверял порядок в конюшнях, который должен быть безупречен. Вернувшись от Марка, Мари, часто навещавшая беспомощного сына Рипо, забывшего о своем несчастье за сочинением небесной музыки, расцеловалась с отцом и тут же куда-то убежала.

В свою очередь появились рука об руку Филипп и Флори, сделали какие-то свои дела и ушли, обменявшись приветствиями с встретившейся им Матильдой. Они отправились на временную квартиру, снятую Филиппом до отъезда в Тюиссо. Пока еще тайные, их встречи уже через несколько часов перестанут быть секретом. Все узнают, что обманутый супруг ее простил, что жизнь снова пустила корни в их очаге.

В ворота вошел своим быстрым шагом Бернар Фортье. Его сопровождал неизвестный.

— Смотрите-ка! Вот и приглашенный на свадьбу друг из Турина. Его ждали, — сказала Маруа, с любопытством глядя, как и Матильда, на то, что происходило внизу, и не переставая при этом ловко манипулировать гребнем и щеткой.

— Я совсем забыла о нем!

— И тем не менее вот он, собственной персоной.

— Эти итальянцы — настоящие капканы для девушек!

Жанна вышла из залы, направляясь к своему жениху. Вновь прибывший обернулся к ней. В косых лучах закатного солнца отчетливо различались черты его лица.

— Как видно, этот смазливый парень пришелся по вкусу нашей барышне!

Потому ли, что у этого пьемонтца смуглая кожа, черные волосы и красивое лицо? Или же потому, что он так пристально смотрел на Жанну? Матильда не могла не вспомнить о другой неожиданной встрече, также в день свадьбы… Но Бернар это не Филипп, а главное, этот иностранец не Гийом… Ничто и никогда не повторяется в точности, и следует остерегаться опрометчивых сравнений… Однако внимание, с которым гость разглядывал будущую супругу своего французского друга, давало пищу для размышлений…