— Вот и пришла весна, — сказала Матильда. — Скоро установится хорошая погода.

— Время любви, — пробормотала Флори.

Она уселась около матери.

— Уверены ли вы в том, что Бернар Фортье будет подходящим мужем для Жанны? — спросила она с заинтересованностью, оправдывавшей внезапность ее атаки.

— Почему бы и нет, дочка?

Молодая женщина рассказала ей, как повел себя с нею Бернар и как она была вынуждена его спровадить.

— И только-то? Это не так уж серьезно, дорогая. Этот юноша еще молод, полон пыла. Его интересуют одна за другой все женщины, попадающиеся ему на глаза. Не вижу в этом ничего необычного.

— Не кажется ли он вам слишком легкомысленным?

— Самую малость… чуть-чуть! Ему едва за двадцать, вы же понимаете. Он порхает от одного цветка к другому. Без всяких последствий. Когда сделает окончательный выбор, он успокоится. По крайней мере, я на это надеюсь!

— Видите, вы и сами в этом не уверены!

— Можно ли когда-нибудь быть уверенной в подобных делах?

— Он действительно нравится Жанне?

— Мне кажется, что да.

— Вы так думаете, или же вам хочется так думать?

— Я задавалась этим вопросом, Флори, и до того, как вы об этом заговорили. Да, это правда, мы с вашим отцом хотели бы видеть устроенной нашего романтичного ребенка, который может, если мы не охраним его от этого, пойти по плохой дорожке. Между этим намерением и тем, чтобы отдать ее в руки первому встречному, лежит громадное пространство. И если вы считаете, что мы его не преодолели, то знайте, что мы до этого думали и о других молодых людях, сыновьях друзей или родственников, которые, как нам казалось, могли бы в один прекрасный день стать хорошими супругами и неплохими компаньонами в деле. Всех их она отвергла. Вот и все, что я могу об этом сказать.

Воцарилось молчание. Внизу слышались голоса слуг, хлопотавших около лошадей на конюшне, и доносился голос женщины, скандировавшей детскую считалку.

— Невинно одно лишь детство, — сказала Матильда. — А потом приходится играть в свою игру!

Флори смотрела в окно.

— Я только что встретила Рютбёфа, — объявила она спустя минуту. — У него печальное настроение и жалкий вид.

— Он говорил с вами?

— Да. Он показался мне совершенно потерянным. Почему его прогнали отсюда?

— Ваш отец очень опасается несчастной судьбы для Жанны, которая не идет ни на какие компромиссы.

Молодая женщина помрачнела.

— Старшие дочери доставили ему столько огорчений, что ему простительна такая непримиримость, — признала Флори не без меланхолической нотки в голосе. — Мы должны казаться ему пугалами…

— Кларанс ведет жизнь святой, дочка! Вы, со своей стороны…

— О, мама! Что до меня, так я снова впала в свой грех!

Она разрыдалась. Ее решимость уступала поглощавшей ее потребности быть откровенной.

Она все рассказала. О Гийоме, о вернувшейся страсти, о бешеной страсти, об увядающей страсти, об упреках, о новых падениях, о визите каноника, о данных ею обещаниях, о том, как трудно было их выполнять…

Матильда взяла руку дочери и держала ее в своих влажных ладонях.

— Я знала, по крайней мере отчасти, о том, что вы только что мне рассказали, мое дорогое дитя, — заговорила она наконец. — В другой раз я расскажу вам, как об этом узнала. Дело не в этом Главное, что вы снова мне доверяете. Я так страдала, думая, что навсегда утратила ваше доверие!

— Значит, каждая из нас страдала от этого, мама!

— Не будем больше к этому возвращаться. Теперь все будет по-другому: мы будем преодолевать все трудности вместе, Флори. Отныне вы будете не одиноки в борьбе с собственными слабостями, в борьбе с тем, чье безумие грозит вас погубить! Верьте мне, дорогое мое дитя, мой дядя прав: нужно порвать!

Король с армией высадился в июле в Йере.

Галеры, большие парусники, галионы выбросили из своего чрева на берег Прованса, в ленном владении Шарля Анжуйского, брата короля, пеструю, беспокойную и шумную толпу людей, в которой тюрбаны, бурнусы, кольчуги, камзолы и доходившие до плечей капюшоны смешивались самым невероятным образом.

Прибрежную полосу земли буквально наводнили не нашедшие себе места в порту Ориан бесчисленные ящики, сундуки и мешки всех размеров, между которыми, что называется, яблоку было негде упасть: тканные золотом сукна из Египта, шелк-сырец с Кипра, тафта из Тира, антиохийская парча, хлопчатобумажные ткани, выделанные на станках Дамьетты, тростниковый сахар, имбирь, перец, мускатный орех, корица, гвоздичное масло, арабские лекарства, которые очень ценились врачами франкских стран: опий, алоэ, камфара; драгоценные красители: киноварь, пурпур, индиго; ладан, драгоценные камни, жемчуг, золото, серебро, слоновая кость, сандаловое дерево, амбра, сарацинские ковры, кипрские, латакийские, тортозские и иерихонские вина, сирийский фаянс, стеклянные изделия из Дамаска, суданская медь, вплоть до саженцев экзотических деревьев — граната, апельсинового, лимонного, персикового, фигового и овощей: зеленых дынь из Сафета, разных сортов спаржи, лука-шарлота и баклажанов — чего только не было среди гор этих грузов!

Над рейдом висел резкий запах специй, овечьих шкур и мускуса.

Обосновавшимся в Йерском замке королю и его двору пришлось некоторое время подождать лошадей, которые должны были прибыть из Франции, но задерживались.

Каждый из прибывших воспользовался этим, чтобы побродить по земле, покинутой пять лет назад, и акклиматизироваться после дальних странствий. Им предстояло узнать много нового, а многое и позабыть.

А затем началось медленное восхождение на возвышенности и долгий путь через все мирное королевство — королевство без главы вот уже два года, после смерти матери короля и регентши, королевы Бланш Кастильской, — которое мудро ожидало возвращения своего сюзерена.

Арно Брюнель и его молодая жена входили в свиту короля. Джуния открывала для себя новую землю, ее обычаи, новое для нее небо. Открывавшиеся ей пейзажи, сменявшие друг друга вдоль дороги, по которой вилась бесконечная вереница, состоявшая из эскорта короля, армии, слуг, повозок с багажом, под жарким солнцем летнего дня, позволяли ей создать представление об этой неизвестной стране, куда ее привела любовь. Она наблюдала, размышляла, мало разговаривала на людях, но задавала тысячи вопросов мужу. С нею ехали две служанки-египтянки, не знавшие ни слова из языка этой чужой страны, в которой им отныне предстояло жить. Они были рядом с госпожой всегда — и когда ее несли на носилках, и на биваках, — окружая ее своими заботами. Их присутствие позволяло ей не отказываться от того, к чему она привыкла на покинутой ею родине, разговаривать с ними на родном языке. Компанию ей составляли также несколько других молодых женщин, турчанок, жительниц арабских стран, и африканок, ставших женами крестоносцев.

Триумфальное шествие через провинции короны повсюду встречали радостно. Города, деревни, небольшие городки, замки, старинные усадьбы, аббатства, монастыри оспаривали честь оказать приют Людовику IX и его свите. Вступление в города обставлялось торжественно, празднично, с парадами и танцами (Джуния очень любила танцевать), звучали речи и устраивались пиры. Невозможно было более полно выразить верность подданных своему королю. Часть почестей доставалась и членам его свиты, и это был первый контакт Джунии с государством, подданной которого теперь стала она благодаря своему браку. Она этому искренне радовалась, опираясь на верную руку Арно.

В субботу пятого сентября они прибыли в Венсенн, шестого король отправился в Сен-Дени, где присутствовал на благодарственном молебне и щедро раздавал привезенные с собой подарки.

В понедельник седьмого кавалькада вступила в Париж. Король, ждавшая ребенка королева и все трос их детей, приехавшие с ними из Палестины, где они родились, с большой помпой прошли через крепостные укрепления столицы.