— Я тоже. Хотя, по правде говоря, мне безразлично, кто родится. Я жду просто появления любимого существа. Больше мне ничего не нужно.

— Арно хочет сына!

— Этьен тоже. Эти мужчины неисправимы!

Они все еще смеялись, когда вошла Шарлотта. Она раз в неделю заходила посмотреть, как развивается беременность, за которой следила все время.

— Здесь, я вижу, не скучают, — заметила она, целуя по очереди обеих женщин. — У меня же все совсем по-другому.

— По-прежнему трудно с Жираром?

— Я потеряла всякую надежду на его расположение ко мне, дорогая. Нет, дело не в его поведении, а в том решении, о котором он сообщил мне вчера вечером: он намерен вернуться в Испанию ради умерщвления плоти и остаться там навсегда!

С этими словами она сняла свой плащ и взяла в руки небольшие пузырьки, которые по ее указанию Джуния держала в закрытой шкатулке. Она посмотрела мочу на свет свечи.

Матильда порадовалась тому, что золовка сосредоточилась на другом предмете, и еще раз возмутилась про себя безумием Жирара. Она дала себе слово, еще со времени того бала во время карнавала, не оставаться с ним наедине, но не могла избежать встреч в дни, когда собиралась вся семья и когда он неизбежно присутствовал. Кроме того, она получала совершенно бредовые письма, сильно портившие ей настроение. В рассудке этого несчастного человека что-то сломалось, расстроилось, и он цеплялся за свою несбыточную мечту с упорством одержимого… Знать о том, что он находится в Испании, было бы для нее большим облегчением.

Шарлотта измеряла пульс у Джунии.

— Все хорошо, — проговорила она через минуту с удовлетворенным видом. — Вы подарите нам превосходного малыша.

Она уложила женщину на кровать с колонками, стоявшую в углу комнаты, опытной рукой ощупала ее живот и медленно помассировала его медленными кругообразными движениями.

— Прекрасно, предлежание у него правильное, и он, как и полагается, дает о себе знать своими толчками, — добавила она, удовлетворенно покачивая головой. — Все идет нормально.

— Вы не пообедаете с нами, сестра? Мы как раз садимся за стол.

— Вы же знаете, дорогая, как я люблю бывать с вами. К тому же в больницу я должна вернуться только к девяти часам.

С того времени как она стала регулярно посещать Джунию, эта общая трапеза стала обыкновением, и докторша была рада возможности восстановления покоя и сил в доме брата, в атмосфере мира и надежности, которых она была лишена в своем доме. В ее честь Арно с женой присоединялись к родителям, что придавало большую полноту этим моментам чисто семейного общения.

Уже был подан пирог с голубятиной, когда метр Брюнель заговорил о Бернаре Фортье.

— Утром я получил письмо из Италии о возвращении в ближайшее время этого молодого человека, — сказал он, приперчивая только что попробованную начинку. — Он, видно, добился там хороших результатов и пишет о своих делах в тоне, позволяющем думать, что он доволен своими успехами.

— Он сообщил дату приезда в Париж?

— Нет. Но не позже февраля.

— Уже второе февраля, — заметила Мари.

— Но он, может быть, сначала поедет в Блуа, ведь он живет там, — сказала Матильда.

— Если не ошибаюсь, речь идет о том самом молодом суконщике, чье имя довелось часто слышать в этом доме после моего возвращения?

Арно лишний раз отметил пор себя, как отсутствие человека лишает его представления обо всем, что происходило, о связях, намеках, вполне понятных другим, пока он находился где-то далеко.

— Это очень приятный юноша, — сказала Шарлотта, принимаясь за пирог. — Он всем здесь понравился.

Жанна покраснела и страшно рассердилась. За целый год она очень мало слышала о Бернаре и не переставала твердить себе, что пьемонтские девушки очень хороши собою…

— Как я понял из его письма, он намерен приехать прямо в Париж, — продолжал Этьен. — О Блуа он даже не упоминает.

— Стало быть, у него есть о чем с вами поговорить, — предположила Мари с невинным видом, бросив на сестру взгляд, в котором невинности было гораздо меньше.

— Возможно. Посмотрим.

Сам Этьен так же не чувствовал такой уверенности в намерениях молодого человека, как год назад. В нескольких своих письмах за это время суконщик писал главным образом о своем деле, о том, чему научился в Турине, но не было ни одного намека на то, что он сохранил хоть какое-то особое воспоминание о Жанне, ни признаков того, что его эта тема еще интересует.

— Знаете, кого я встретил утром на улице Сен-Жак? — неожиданно спросил Арно.

Он склонился к Джунии, изящно расправлявшейся со специально приготовленной для нее курицей, приправленной шафраном. Она никак не привыкала к блюдам из свиного мяса и предпочитала скорее поститься, нежели питаться мясом этого нечистого животного.

— Речь идет об еще одном персонаже семьи, о котором вам пока не известно, дорогая. И так будет еще долго, так много у нас всяких родственников!

Он обнял располневшую талию жену, поцеловал висок в завитке черных волос. Радости любви делали веселым и задорным беспокойного студента, каким был когда-то Арно.

— О ком вы говорите? — поинтересовалась Матильда.

— О Гертруде, мама, ни больше ни меньше!

— Я думала, что она вместе с Обри и Изабо уехала далеко из Парижа.

— Они все трое уехали сразу же после суда. Мне это хорошо известно. Я специально следил за этим, — проговорил метр Брюнель.

В доме на улице Бурдоннэ никогда не говорили об этой троице, так злополучно замешанной в том, что случилось с Кларанс. Артюса Черного повесили, а Гертруду приговорили всего к шести месяцам тюрьмы. Перед судившим ее судом она превосходно сыграла роль жертвы. Ловко используя угрозу насилия, которой она подверглась, она объявила о своей полной невиновности. Висевшее над нею обвинение в сообщничестве было снято с учетом той роли, которую она сыграла при аресте преступника, разыскивавшегося за совершенные им преступления. Кроме того, представившись невинной девушкой, обманутой негодяем, она добилась того, чтобы ее действия в попытке совершения убийства подпали под понятие необходимой обороны, и это обвинение также было снято. Таким образом, она отделалась довольно легко. По меньшей мере, в глазах закона. Публика реагировала иначе, и аптекарей обязали закрыть лавку и покинуть столицу, чтобы успокоить возмущенных парижан.

Они вместе с Гертрудой уехали и поселились в небольшой деревне на берегу Уазы, как всем казалось, навсегда.

— Что она может здесь делать? — вздохнула Шарлотта. — Ее лишили права учить детей, это было ей запрещено официально. Я думала, что она просто помогает отчиму готовить микстуры и другие лекарства, которые могут понадобиться добрым людям этого глухого уголка.

— Может быть, она в Париже лишь проездом.

— Скорее наоборот, — заметил Арно. — Она прогуливалась в компании каких-то подозрительных типов, которые бывали у Рютбёфа перед моим возвращением. Мне показалось, что она великолепно чувствовала себя среди них, и я не удивился бы тому, что она намерена еще раз попытать счастья в нашем городе.

— Подозрительные субъекты ее никогда не пугали, это хорошо показала ее история с Артюсом Черным. Если не ошибаюсь, деревенская жизнь, к которой ее вынудили, довольно быстро должна была стать ей в тягость. Как только она сочла, что слухи об ее авантюрах улеглись, она поставила себе одну цель: возобновить свои прежние связи.

— Не будем забывать о том, что она приписывала себе поэтические способности и писала стихи, качество которых приходилось оценивать ей самой.

— Но что же сталось с Изабо и Обри…

— К счастью, у нас теперь есть и новые члены семьи, — заявил Арно, снова наклонившись к Джунии, которую поцеловал в щеку.

— И будут другие! — добавил метр Брюнель с заговорщицкой улыбкой в сторону невестки.

Как и все остальные, он был очарован молодой женщиной. Между ними установились окрашенное сердечностью взаимное уважение, вызывавшее порой подозрение в кокетстве. Этьен любил смешить Джунию, что подчеркивало приятную сторону его характера, другая сторона которого, — думала Матильда, — оставалась всегда не менее заметной.