Но, к счастью, Морис был в Атлантик-сити. Размышления исцеленного страдальца были прерваны. Он увидел вдали Марджори. На ней, как и тогда, было несравненное розовое платье, а над головой она держала очаровательный солнечный зонтик. Сердце Пенрода забилось. Она была одна! Значит, никакой Митчи-Митч не омрачит сегодня радости свидания!

Пенрод подчеркнуто неуверенной походкой подошел к забору и в изнеможении прислонился к нему.

– Как живешь, Марджори? – спросил он, и в голосе его звучала томность серьезно больного.

В следующее мгновение ему пришлось удивиться и огорчиться одновременно. Задрав свой прелестный носик, Марджори прошествовала мимо. Она даже не удостоила его взглядом!

Забыв о роли тяжелобольного, Пенрод бросился за ней вдогонку.

– Марджори! – воскликнул он с мольбой. – Что случилось? Ты что, обиделась? Ты что, обиделась? Мы с тобой договорились тогда встретиться на углу, но я, честное слово, не смог прийти! Я болел! Я чуть не умер, Марджори! Ко мне даже доктора вызывали!..

– Доктора!.. – она повернула к нему голову и окинула гневным взглядом. – У нас в доме тоже хватало докторов, и за это я могу поблагодарить только вас, мистер Пенрод Скофилд! Папа сказал, что вы наверное так глупы, что даже в дождь не догадаетесь уйти под навес. Он считает, что только совершенно безмозглый мальчишка мог так поступить с Митчи-Митчем.

– Как поступить?

– А так, что он до сих пор лежит в постели! – продолжала Марджори и ее глаза по-прежнему горели гневом. – Папа сказал, что если вы попадетесь ему в нашем квартале…

– Но что я плохого сделал Митчи-Митчу? – пробормотал Пенрод.

– Вы прекрасно знаете, что сделали Митчи-Митчу! – крикнула Марджори. – Вы дали ему эту мерзкую монету в два цента!

– Ну и что в этом плохого?

– А то, что Митчи-Митч проглотил ее!

– Проглотил?!

– Да, и папа сказал: «Пусть только он попадется мне в нашем квартале»…

Но Пенрод больше не стал искушать судьбу. Он отправился домой. Его сердце ожесточилось, и в нем даже нарастало что-то вроде протеста. Он вдруг понял, что в мироздании есть существенный просчет. Создавая хорошеньких девочек, Всевышнему, по мнению Пенрода, следовало остановиться и не создавать их младших братьев.

В течение нескольких дней после этой истории Пенрод всерьез подумывал о монастыре. Он знал, что монахи должны делать добро, и встал на стезю добродетели. Он спас котят, которых хотели утопить. Присовокупив к ним изрядно поношенные бальные туфли Маргарет, он пожертвовал это одинокому старику, жалкая хижина которого стояла наверху их улицы. Правда, старик оказался существом совершенно неблагодарным, но ближние часто не ценят благодеяний, которые мы им оказываем.

Мистер Роберт Уильямс после короткого перерыва вновь продолжил упражнения на гитаре и, как ни в чем не бывало, наигрывал на веранде. Пенрод, который, в силу своего возраста, не мог столь легкомысленно относиться к наказам отцов, предпочитал держаться на солидном расстоянии от дома Джонсов. К домашним он теперь был ласков и предупредителен. Правда, все это продолжалось совсем не долго, и они даже не успели встревожиться по поводу его здоровья. Потому что уже в конце недели он резко вернулся к старым замашкам.

Начало положил Герцог.

Герцог способен был выгнать собаку, превосходящую его размерами, если она оказывалась на участке Скофилдов. В таких случаях он даже преследовал ее за пределами участка, пока она не скрывалась из вида. Подобное поведение ни в коем случае нельзя объяснить ни отчаянной храбростью Герцога, ни трусостью больших собак. Дело было в другом. Все собачьи драки основываются на предрассудках, верность которым собаки соблюдают даже больше, чем мальчишки. Один же из самых почитаемых собаками предрассудков заключается в том, что любая собака, пусть и самая маленькая, на своей территории непобедима.

Даже моська верит: пусть на ее территорию проникнет слон, она справится с ним. Вывод напрашивается сам собой: большая собака непременно побежит от крохотной шавки, если оказалась на территории, которая граничит с владениями последней. Если большая собака в такой ситуации ответит на нападение, она поступит непоследовательно. Иными словами, она нарушит собачий кодекс, ибо собаки столь же последовательны, сколь и суеверны. Собака не возражает против войны, но она считает, что есть случаи, когда законы чести повелевают убегать. Достаточно пристально вглядеться, с каким выражением улепетывает большая собака, чтобы понять: она полна сознания честно выполненного долга.

Пенрод в таких делах разбирался отлично и знал, что облезлая коричневая собака, которая удирала от Герцога вверх по улице, бежит только из уважения к традициям. Тем не менее он не смог удержаться и начал расхваливать достоинства Герцога хозяину коричневой собаки – толстомордому парню лет тринадцати. Этот парень забрел откуда-то из другого квартала. Раньше Пенрод его никогда не встречал.

– Ты бы попридержал своего линялого кобеля, – сказал Пенрод, перелезая через забор. – Так будет, пожалуй, лучше всего. Поймай его и держи на привязи, пока я не загоню своего во двор. У нас в округе Герцог задрал уже нескольких бульдогов.

Толстомордый парень метнул на Пенрода недоверчивый взгляд.

– Лучше отучи его от этого, – сказал он, – а то он когда-нибудь заболеет.

– От чего это он заболеет?

Незнакомец хрипло рассмеялся. Он посмотрел в ту сторону, куда побежали собаки. Теперь картина изменилась. Коричневый пес уже никуда не бежал. Он спокойно сидел и с выражением сдержанным, но добродушным наблюдал за Герцогом. Тот, в свою очередь, тоже явно умерил свой пыл. Теперь он только лаял и лишь делал вид, что наскакивает на соперника.

– Так от чего это Герцог может заболеть? – спросил Пенрод.

– От того, что объестся мясом дохлых бульдогов.

Фраза эта явно не была импровизацией. Чувствовалось, что толстомордый парень пользовался ею не раз. Но Пенрод ее слышал впервые, и она привела его в восторг. Он запомнил ее слово в слово, и решил, что пустит ее в ход при первой же встрече с хозяином какой-нибудь собаки. От его недоброжелательности по отношению к толстомордому парню не осталось и следа, и он чрезвычайно приветливым тоном осведомился:

– Как зовут твою собаку?

– Дэн. Я тебе советую позвать твоего престарелого щенка. Что касается Дэна, он ест живых собак!

Действия самого Дэна подобных заверений не подтверждали. Как только Герцог перестал лаять, Дэн встал и выразил явное желание завести дружбу с недавним своим гонителем. Видимо, Дэн при этом соблюдал все принятые у собак правила хорошего тона, ибо Герцог благосклонно принял его предложение и сменил гнев на милость. Во всяком случае, оба они с самым дружелюбным видом подошли к хозяевам и уселись подле них так спокойно, точно их связывали годы и годы приятельских отношений.

Поведение собак хозяева не прокомментировали ни единым словом. Оба мальчика лишь молча смотрели на своих питомцев. Пауза длилась несколько секунд. Первым нарушил молчание Пенрод.

– Ты в какую школу ходишь? – спросил он.

– Я-то? – в голосе незнакомца послышалось презрение. – Не знаю, как другие, но я, лично, во время каникул не хожу ни в какую школу.

– А когда каникул нет?

– Тогда я хожу в третью, – резко ответил толстомордый. – Меня там все боятся.

– А почему? – спросил Пенрод.

Третья школа находилась на другом конце города, и для него она была все равно, что чужая страна.

– Почему? А ты приди в третью хоть на денек, сразу поймешь! Твое счастье, если останешься жив!

– У вас что, учителя злые?

Парень презрительно сморщился.

– Учителя! Плевал я на этих учителей! Могу тебя заверить, они сто раз подумают, прежде чем задеть Рюпа Коллинза.

– А кто это такой, Рюп Коллинз?