– Не скажу! – твердо произнес Митчи-Митч и, видимо, решив подтвердить слова делом, пнул джентльмена в лодыжку.

Чувства Пенрода подверглись серьезному испытанию, и ему пришлось потратить немало драгоценных минут, чтобы справиться с крепнущей ненавистью к Митчу. Окажись поблизости мистер Роберт Уильямс, он живо провозгласил бы, что все младшие братья возлюбленных подобны стихийному бедствию. Но его тут не было, да и вообще, видимо, каждому приходится решать этот вопрос в одиночку.

– Ай-ай-ай! – воскликнула Марджори и с показной строгостью, в которой было больше от ласки, нежели от наказания, схватила Митчи-Митча за руку. – А Морис Леви уехал с мамой в Атлантик-Сити, – добавила она, оттягивая братца подальше от Пенрода.

– Подумаешь! – ответил Пенрод, напряженно наблюдая за Митчи-Митчем. – Многие летом ездят в места получше. В Чикаго или еще куда-нибудь…

Это было вопиющей неблагодарностью. Ну, можно ли было умалять достоинства Атлантик-Сити, когда именно благодаря этому курорту мисс Джонс встретила его сейчас столь приветливо! Конечно и аккордеон тут сыграл свою роль. Может быть, даже и пакетик, выглядывавший из его кармана оказал какое-то влияние на прекрасную Марджори. И все же совсем не следовало сбрасывать со счетов Атлантик-Сити.

Что касается пакетика, то он был начинен карамелью. Пенрод приобрел его по пути в аптеке, а чувства его к Марджори были столь глубоки, что он до сих пор умудрился не вскрыть лакомство. А, между тем, это был пятнадцатицентовый пакетик, полный самых разнообразных чудес. Там были лимонные и коричные леденцы, зубодробительные карамельки, лакричные палочки и затвердевшие от времени шоколадки с начинкой.

Он протянул пакетик Марджори.

– Бери, сколько хочешь, – сказал он, – и это была отчаянная щедрость.

– Пенрод Скофилд! – воскликнула Марджори. – Я и не думала, что ты такой хороший мальчик!

И тут Пенрод понял, что сердце ее оттаяло.

– Бери, бери, – повторил он небрежно, – у меня сегодня много денег.

– Откуда?

– Достал, – неопределенно ответил он и, соблюдая возможную осторожность, протянул зубодробительную карамельку Митчи-Митчу.

Тот налетел на нее, как хищник, и тут же засунул в рот.

– Ты умеешь играть на нем? – не очень внятно спросила Марджори, ибо рот у нее был набит конфетами.

– Хочешь сыграю?

– Она кивнула, и глаза ее радостно заблестели.

– Собственно, для этого он и пришел. Откинув голову и мечтательно закатив глаза, он с видом заправского музыканта растянул аккордеон и приготовился извлечь замечательное телячье мычание, в котором, главным образом, и заключалось очарование инструмента. Но именно в этот момент гораздо более громкий вой напрочь заглушил изумительный звук.

– Иа-а-а! Йа-а-а! Иа-а-а! – вопил Митчи хором с аккордеоном.

Но, видимо, посчитав, что выражает протест против аккордеона недостаточно громко, он пошире открыл рот и тут же выронил карамельку. Конфета упала в пыль. Митчи с ревом нагнулся, чтобы поднять ее, но Марджори опередила его. Она наступила на конфету ногой. Пенрод тут же протянул Митчи-Митчу другую карамельку такого же качества, но тот со злобой вышиб ее у него из рук. Он хотел свою конфету. Он уже испробовал ее на вкус и считал, что лучше быть не может.

Марджори отошла чуть в сторону. Митчи-Митч мигом бросился к месту падения зубодробительной карамели и, не счищая того, что на нее налипло, засунул в рот. Сестра закричала от ужаса и кинулась спасать его от верной инфекции. Пенрод помогал ей. Он держал Митча, а Марджори извлекала конфету. Когда их совместные старания, в ходе которых Митчи больно укусил Пенрода за большой палец, наконец, завершились успехом, Пенрод получил еще одну травму. Митчи зажмурился, топнул ногой, заревел и неожиданно снова лягнул Пенрода.

Пенрод полез в карман и извлек оттуда медяк достоинством в два пенса. Он протянул его Митчи-Митчу.

Вид большой, круглой и блестящей монеты примирил Митчи-Митча с окружающими. Он тут же перестал реветь и одарил своего недавнего врага взглядом, исполненным собачьей преданности.

Теперь Пенрод завоевал право поступать, как ему заблагорассудится. Не испытывая больше ни малейшего сопротивления со стороны Митчи-Митча, он начал играть на аккордеоне. Эти чудные звуки доставляли равное удовольствие, как даме его сердца, так и ему самому. Никогда еще Марджори не была так благосклонна к нему! Никогда еще они не были так дружны! Они разгуливали взад-вперед по улице. Они грызли леденцы. Вскоре он начал учить ее игре на аккордеоне. Она оказалась способной ученицей и очень быстро научилась извлекать столь же чудесные звуки, как он. Так минул божественный час, о котором могли только мечтать личности вроде Доброго короля Рене Анжуйского. Митчи-Митч тоже по-своему наслаждался. Он подружился с Герцогом. Время от времени он принимался скакать вокруг сестры и ее воздыхателя. При этом он брал Пенрода за руку и смотрел на него взглядом, в котором светились доверие и любовь.

Свистки, возвещавшие полдень, не нарушили идиллии в этой маленькой Аркадии. Только когда миссис Джонс в третий раз позвала Марджори и Митчи-Митча домой, Пенрод решился уйти.

– Я могу прийти сюда после обеда, – сказал он, прощаясь.

– Меня не будет дома. Я иду в гости к малышке Ренсдейл.

Пенрод расстроился. Но Марджори именно этого и хотела. Увидев, что он не обманул ее ожиданий, она объяснила:

– Там будут одни девочки.

Лицо Пенрода озарилось улыбкой.

– Марджори…

– Что?

– А ты бы хотела, чтобы я там был?

Она смущенно отвернулась.

– Марджори Джонс! – снова донесся голос из дома. – Сколько раз я тебя должна звать?

И Марджори, так и не посмотрев на Пенрода, пошла по направлению к дому.

– Тебе бы хотелось? – не отставал Пенрод.

Дойдя до калитки, она резко повернула голову и, глядя на него через плечо, сказала скороговоркой:

– Да! Приходи завтра. Я жду тебя на углу. Аккордеон не забудь!

И Марджори побежала домой. А Митчи-Митч махал Пенроду рукой до тех пор, пока не скрылся за входной дверью.

Окрыленный Пенрод шел домой. Он сиял от счастья и вел себя так, точно это шагал не мальчик в сопровождении маленькой собаки, а целая праздничная процессия. Во всяком случае, не всякая процессия в состоянии произвести столько шума, сколько распространял вокруг себя Пенрод. Когда это праздничное шествие остановилось в столовой, вся семья Скофилдов уже сидела за ленчем.

– Проклятие! – взревел мистер Скофилд, хватаясь за голову. – Ты можешь хоть секунду помолчать. Мало мне твоего пения, так ты еще и шумишь! Марш за стол! Нет, сними сначала эту дрянь! – показал он на аккордеон. – Пойди выброси его в помойку. Откуда ты это взял?

– Что взял, папа? – кротко спросил Пенрод, пряча аккордеон за дверью столовой.

– Эту прокля… эту подержанную гармошку.

– Это не гармошка, это аккордеон, папа, – гордо возразил Пенрод. Он заметил, что Маргарет и Роберт Уильямс, которого пригласили на ленч, покраснели.

– Меня не интересует, как ты это барахло называешь, – сказал раздраженно мистер Скофилд. – Я спрашиваю, где ты взял его?

Пенрод обменялся взглядами с Маргарет и прочел в ее глазах тревогу. Она незаметно покачала головой. Пенрод преданно посмотрел на мистера Уильямса. Он, наверное, был бы очень удивлен, увидев себя в зеркале. Сейчас его лицо приняло точно такое же выражение, с каким взирал на него самого Митчи-Митч. А между тем преданные взгляды Митчи-Митча вызывали в душе Пенрода изрядное отвращение.

– Мне дал его один человек, – ответил Пенрод и тут же поймал на себе обожающий взгляд Маргарет. Она откинулась на спинку стула и взирала на брата ласково, как никогда. Его благодетель тоже явно почувствовал себя лучше.

– Наверное, он до сих пор рад, что избавился от этой мерзости, – сказал мистер Скофилд. – А кто это такой?