– Где ты? – крикнул мистер Уильямс и воздел голову ввысь.

Пенрод лежал животом на крыше сарая и смотрел вниз.

– Ты что там делаешь?

– Ничего.

– Осторожно, – предостерег Сэм. – А то поскользнешься и брякнешься прямо на мостовую. Прошлый раз я чуть не слетел оттуда. Ну, слезай же! Ты что, не идешь на котильон?

– Пенрод не ответил.

– Слушай, – глухо произнес Сэм, – я недавно звонил ему по телефону. Я спросил, как он себя чувствует, и он ответил, что хорошо!

– И я звонил, – сказал Пенрод. – Он мне сказал, что никогда еще не чувствовал такой бодрости.

Сэм засунул руки в карманы и задумался. Тут со стороны кухни открылась дверь, и из нее появилась Делла.

– Мистер Пенрод! – завопила она, приближаясь к ним. – Слезайте оттуда! Ваша мама ждет рас в танцклассе. Она звонила и спрашивала, почему вас еще нет? Там скоро начинают. Слезайте!

– Давай, спускайся, – поддержал ее Сэм. – Опоздаем ведь! Видишь, Морис и Марджори уже едут.

Из-за угла выехал сверкающий лимузин. В нем сидела царственная Марджори Джонс. На ней было бальное платье розового цвета, а на коленях у нее лежал огромный букет роз. Рядом с ней примостился Морис Леви. Заметив Пенрода и Сэма, он заулыбался и махал им рукой, пока автомобиль не скрылся за поворотом.

И тут произошло непредвиденное. Издав какое-то странное мычание, Пенрод взмахнул руками. То ли он не нашел иного способа, чтобы выразить протест, то ли слишком засмотрелся на лимузин и забыл о бдительности, но голова его вдруг исчезла, а двор огласился криками Деллы и Сэма.

Издерганный мистер Бартэ уже собирался, несмотря на отсутствие двух пар, объявить начало котильона, когда в класс вошел Сэмюел Уильямс.

Вскоре после этого миссис Скофилд спешно покинула Детскую танцевальную школу. А мисс Ренсдейл, сияя от счастья, сделала книксен.

– Пятьдесят раз я уже утверждал вам! – яростно закричал мистер Бартэ, не дав ей вымолвить ни слова. – Я не могу ничто менять! Ваш партнер еще способен появиться. С кем же тогда он будет в паре? О! Вы меня с ума спятите! Что вам еще от меня надо! – воскликнул он, увидев, что мисс Ренсдейл снова делает книксен в его сторону.

На этот раз она протянула учителю записку. Согласно предписанию мистера Бартэ, записка была адресована лично мисс Ренсдейл. Содержание ее гласило:

«Дорогая мадам! Пожалуйста, освободите меня от котильона с Вами сегодня днем из-за причины падения меня с крыши.

Ваш искренний Пенрод Скофилд».

В понедельник утром Пенрод пришел в школу с тростью. Она была специально укорочена под рост двенадцатилетнего калеки, и он гордо опирался на нее. О, он отнюдь не скрывал свою хромоту, и, наверное, такая откровенность вызывала негодование у завистников. Но разве может герой избежать зависти? И Пенрод, невзирая ни на что, шел гордо. Он опоздал на двадцать минут, но и это его не заставило прибавить шаг. Он шествовал медленно. При каждом шаге его мужественный рот искажала гримаса боли, и, видя, какое сильное впечатление производит на окружающих, Пенрод был готов страдать еще больше. Одну лишь мисс Спенс ничуть не трогали его муки. Скепсис до такой степени разъел душу этой женщины, что она утратила способность к состраданию. Стоило Пенроду появиться в классе, как она моментально вынесла ему выговор за опоздание, точно речь шла не о раненом, а о самом обыкновенном ученике. Знаменательно, что свое порицание мисс Спенс вынесла столь поспешно, будто не только не желала выслушать объяснение Пенрода, но даже боялась вступить с ним в разговор.

Как бы там ни было, Пенрод до конца учебной недели растянул привилегии, которые доставляло положение хромого. Потом все рухнуло. Это случилось после того, как мистер Скофилд однажды увидел Пенрода, который на всех парах гнался за Герцогом. Тогда родитель отнял у него палку, добавив, что он не замедлит пустить ее в дело, если еще раз увидит, как Пенрод хромает. Это случилось в пятницу вечером. Вот почему уже в субботу Пенроду пришлось ломать голову, что бы придумать на выходные.

Цвели яблони, и утро благоухало. Пенрод быстро вышел из кухни. Его карманы и щеки были чем-то изрядно набиты. Он лихорадочно жевал и заглатывал на ходу большие куски. Вслед за Пенродом из кухонной двери показалась карающая рука в клетчатом рукаве. Рука угрожающе трясла шваброй. Но шустрый Герцог, ловко увернувшись от Деллы, выбежал из кухни с пончиком в зубах и помчался вслед за хозяином. Дверь кухни с треском захлопнулась, поглотив щедрые эпитеты, которыми Делла еще долго награждала как Пенрода, так и его собаку. А сам Пенрод и Герцог уселись на траву и начали расправляться с добычей.

С проезжей части донеслись звяканье сбруи и конный топот. Пенрод взглянул поверх забора и увидел старомодную карету, запряженную парой лошадей. Внутри, развалившись на сиденье, ехал толстый парень. Пенрод знал его. Это был Родерик Мэгсуорт Битс-младший. Они с Пенродом были товарищами по мучениям в Детской танцевальной школе, однако во всем остальном каждый шел своей дорогой. Изнеженный юнец обучался на дому, ибо любящие родственники тщательно оберегали его от грубого влияния окружающей среды. Они бдительно следили за информацией, которую он получал и еще более бдительной проверке подвергались его связи. От лени и неподвижного образа жизни этот увалень до того разжирел, что стал поперек себя шире. Пенрод считал его добродетельным бараном и не испытывал к нему ровно никакого интереса. Но, несмотря на это, Родерик Мэгсуорт Битс-младший был заметной фигурой, ибо принадлежал к влиятельной семье. Пенроду же было суждено распространить эту известность далеко за пределы аристократических кругов.

Мэгсуорт Битсы представляли собой тот род известных семейств, которые считались влиятельными, потому что умели производить впечатление и производили впечатление благодаря тому, что считались влиятельными. Других сколько-нибудь явных достоинств сей благородный клан не обнаруживал, но это не мешало ему считаться самым респектабельным семейством местного общества. Взрослые члены семьи источали корректность, гордились носами одинаковой формы, одевались подчеркнуто элегантно и носили одинаковое выражение на лицах. Выражение, которое сразу давало понять, что Мэгсуорт Битсам известно нечто такое, до чего никто, кроме них, дойти попросту не может. Оказавшись в их обществе, люди начинали испытывать комплекс неполноценности. Они вдруг начинали сомневаться в своем произношении, происхождении и даже в собственных перчатках, которые переставали казаться им чистыми.

Вели себя Мэгсуорт Битсы с окружающими холодно и сдержанно. Сдержанные улыбки, – вот высшая милость, которой они могли одарить, да и то наиболее достойных. Ну, а уж если кто-нибудь из общества совершал неподобающий поступок или промах, или нарушал общепринятые обычаи, или родственник у него сбивался с пути праведного, больше всего несчастный боялся, что это дойдет до Мэгсуорт Битсов. Если бы жители городка попытались разобраться в своих чувствах, они бы неизбежно пришли к выводу, что надоедливое семейство Мэгсуорт Битсов уже много лет угнетает их. Но местное общество пока что не задумалось об этом и неизменно говорило о Мэгсуорт Битсах, как об «очаровательном клане».

Даже самые богатые граждане, – а только такие удостаивались чести принадлежать к знакомым благородного семейства, – добровольно уступили миссис Мэгсуорт Битс роль блюстителя и законодателя нравственности. Ведь именно ее род составлял наиболее длинную часть звучной аристократической фамилии. Она была урожденная Мэгсуорт, и герб Мэгсуортов украшал не только ее почтовую бумагу, но и чайные сервизы, и печные трубы на доме, и матовое стекло кареты, и экипаж, и конскую сбрую. Герба не было только на газонокосилке да на шланге для поливки.

В последнее время фамилия Мэгсуорт приобретала известность и несколько другого рода. Газеты уделяли все больше места некоей Рине Мэгсуорт, которая обвинялась в отравлении восьми человек. Но никто в городе и мысли не допускал, что эта грешница может иметь какое-то отношение к славному семейству. Лишь один человек подозревал обратное, и имя ему было Пенрод Скофилд.