— Кто же вы, сеньор? Вы победили двух герцогов, одного за другим, а я не упомню, чтобы подобное происходило на каком-либо турнире. Назовитесь!

— Мое имя — Опечаленный Любовью, — сказал незнакомец глухим голосом и наотрез отказался поднять забрало, объяснив, что дозволит сделать это либо Сивилле, либо той девице, которая держит его в плену.

Герцога де Пера оттащили к трону Сивиллы и там высекли плетьми, без всякой жалости и снисхождения. Кармезина, зная, что когда-то герцог де Пера надеялся жениться на ней, не захотела причинять ему еще горшую боль и на время наказания побежденного закрыла лицо платком. Но на самом деле она подглядывала и тайком улыбалась, потому что в продолжение порки герцог де Пера корчил, по ее мнению, преуморительные рожи.

А император сказал, подавая свой кубок слуге, дабы тот наполнил сосуд вином:

— Вот это рыцарь! Погодите, он еще и севастократора заставит принять порку.

Принцесса бросила платок на землю и отрезала:

— Вот уж никогда!

Император поднял бровь, но промолчал, не став спорить с дочерью. А императрица проговорила:

— Не опасно ли для севастократора сражаться с таким сильным противником? Когда я виделась с сеньором Тирантом в последний раз, он был очень болен и его нога все еще имела покрасневший и воспаленный вид. Я предлагала лекарю срезать на этой ноге все волосы, потому что волос лишает кожу силы. И когда некоторым мужчинам требуется дополнительный источник силы, они сбрасывают лишние волосы с головы, — это ли не доказательство того, как премудро устроены Господом вся природа и человеческое тело! — Тут государыня повернулась к принцессе и добавила: — Отправьте какую-нибудь соблазнительную девицу из числа своих приближенных. Пусть та спросит у рыцаря, как его зовут. Потому что сдается мне, это кто-то из иоаннитов… а может быть, Ипполит де Малвеи? Хотелось бы выяснить в точности.

Принцесса обернулась к одной из своих девушек и показала пальцем на незнакомца. Та встала и тотчас направилась к нему, держа в руке яблоко.

— Моя госпожа присылает вам это угощение, сеньор, — сказала девица.

Рыцарь взял яблоко и завязал его шарфом, а шарф прикрепил к доспеху.

— Я благодарю вашу госпожу, — ответил он. — И непременно съем залог ее милости, как только одержу третью победу и по праву займу трон Сивиллы.

— Остерегайтесь, как бы это яблоко не проглотил кто-нибудь другой, — молвила девица. — Потому что этот другой — самый лучший рыцарь на свете, и сейчас он намерен выступить против вас.

— Я не боюсь, — ответил незнакомец.

— Назовите ваше имя, — потребовала девица.

— Почему я должен назвать вам мое имя, если уже отказался сделать это?

— В обмен на яблоко, — пояснила девица.

— Самое дорогое дается самой дорогой ценой, — сказал рыцарь. — И чем выше цена, тем ближе вашему сердцу купленное. Моя родина — запад, а мой зверь — горностай.

Девица ничего не поняла из этих слов, но в точности передала их Кармезине; та задумалась и в конце концов рассудила так:

— Это франк.

— Полагаю, один из рыцарей святого Иоанна, — сказала императрица. — Что ж, это многое объясняет.

— Что именно? — осведомилась принцесса.

— Его скрытность, — сказала императрица. — Рыцарям Святого Иоанна запрещено участвовать в турнирах и прочих развлечениях. Они ведут почти монашескую жизнь, за тем исключением, что берут в руки оружие и выходят в бой. Но против христиан они никогда не поднимают оружия.

— Как много вам известно, матушка! — воскликнула принцесса.

Их разговор оборвали трубы. Тирант вышел на ристалище и встал напротив соперника.

— Надеюсь увидеть вас побежденным, — сказал ему севастократор. — И знайте, что одержать верх над таким прекрасным соперником я сочту великой честью.

Рыцарь молча наклонил голову, и они разъехались, а затем помчались друг на друга. Тирант увидел, как незнакомый рыцарь поднимает копье острием вверх, и тоже отвел копье, не пожелав нападать на противника, который отказывается от атаки.

Они проскакали мимо друг друга и остановились. Тирант подозвал к себе герольда и попросил передать незнакомому рыцарю, что сильно оскорблен его поведением.

— Спросите его, почему он отказывается от поединка со мной? Не потому ли, что я ношу титул севастократора? В таком случае пусть титул его не смущает! Мы вышли на ристалище не ради титулов, но ради доблести, так что незачем проявлять ненужную вежливость.

Услышав это послание, незнакомец ответил:

— Положим, я сделал это из вежливости. Но, если он будет настаивать, я поступлю с ним как с остальными! И вряд ли севастократору это понравится.

Тирант вскипел. Командуя армией, он подолгу обдумывал каждое решение, но на турнире в подобной осмотрительности не было никакой нужды; здесь Тирант чувствовал себя как рыба в воде, потому что на турнирах прошла вся его ранняя юность и половина детства.

— Что ж, — медленно произнес он, — подобная вежливость довольно оскорбительна.

По распоряжению севастократора им подали самые толстые копья, какие только нашлись. Противники снова погнали коней, сближаясь, но незнакомый рыцарь опять в последний момент уклонился от боя и поднял копье. Это сбило севастократора с толку, и он промахнулся.

— Вот хитрец этот незнакомый рыцарь! — сказал император, которого происходящее задело за живое. — Неужели он полагает, будто сможет долго дурачить нас? — И государь подозвал к себе нескольких рыцарей, наказав им: — Как только его поединок с севастократором закончится, хватайте лошадь незнакомого рыцаря под уздцы и не позволяйте ему уехать.

Так они и поступили и скоро привели безымянного к императору. Он сидел в седле спокойно и не чинил препятствий тем, кто его пленил.

Император сказал:

— Что ж, сеньор, вы победили всех, за исключением севастократора, с которым отказались сражаться. Наверное, у вас были на то свои причины! Хотя, если бы вы опустили свое копье, как полагается, севастократор сумел бы отомстить вам за поражение и позор двух герцогов.

— Возможно, — глухо отозвался незнакомец.

Принцесса улыбнулась ему, а император вдруг крикнул своим людям:

— А ну, снимите-ка с него шлем! Довольно он нас тут дурачил!

И рыцарь не успел и руки поднять, как с него уже стащили шлем.

Перед императором, его супругой и всеми дамами и сеньорами явилось лицо Диафеба. Он улыбался чуть смущенно, но без всякого страха, как улыбается, напроказив, любимое младшее дитя в семье.

— Та-ак!.. — протянул император. — Так вот кто морочит нам голову!

— Простите, государь, — сказал Диафеб с ложной покорностью.

Эстефания во все глаза смотрела на своего возлюбленного. Его образ вдруг затуманился, расплылся, и Эстефания потеряла сознание. Она упала на руки принцессе, очень бледная и бездыханная.

Кармезина испуганно похлопала ее по щекам и попыталась влить в ее онемевшие губы немного вина. Наконец Эстефания пришла в себя.

Император обернулся к девицам, потому что они очень шумели, и спросил, что произошло и отчего Эстефания вдруг упала.

— У меня слишком узкое платье, государь, — пробормотала герцогиня Македонская.

А Диафеб горделиво тряхнул смятыми локонами и прямиком направился к трону Сивиллы. И уж там его приветили: усадили на трон, принялись расчесывать ему волосы, обтирать лицо и носить угощение. Диафеб восседал с самым важным видом и принимал все почести так, словно сызмальства привык к подобному обращению.

Тирант не знал, плакать или смеяться. Выходка кузена оказалась для него полной неожиданностью. Тирант всегда считал, что Диафеб, при всей его склонности к озорным проделкам, не способен на подобный подвиг. Тем более что герцоги действительно были довольно серьезными противниками.

Когда все зрители достаточно насладились триумфом Диафеба, а герцогиня Македонская, распустив на платье шнуровку, утешилась сладким угощением, принесли факелы. Скоро начало темнеть, и состязания продолжились при свете пламени. Несколько пар рыцарей сражались пешими, и разнообразие ударов, которыми они обменивались, было так велико, что каждый поединок мог бы считаться особенным произведением искусства.