…Котик, котик, красный ротик… белое поле… черные овечки…
Щенки, утята, котята, цесарки…
— Я потушу свет? Скоро двенадцать, — говорит мама.
— А? Что? Нет, мама, подожди. Я не сплю, я повторяю про себя.
Бижу клубочком свернулся под одеялом.
— Может, если бы я что-нибудь пел… Есть такая песня про лошадей, я знал ее, что-то такое про однозвучный колокольчик…
Он начинает мурлыкать, пытается что-то напевать, но у него ничего не выходит…
— Чего тебе вздумалось с транзистором возиться? — кричит мама из другой комнаты. — Выключай, двенадцать уже.
В самом деле, где-то у соседей слышится голос диктора:
— Шестой сигнал будет ровно в двадцать четыре часа. Наша передача закончена. Спокойной ночи!
— Ничего себе, спокойной, — бормочет Бижулика, чувствуя усталость в каждой жилке, как в той сказке про зеленые яблочки… И над волнами сна, который обволакивает его и все больше увлекает в свои глубины, раздается слабое бормотание:
— В сказках — да, в сказках про лошадей речь… про всяких лошадей — которые говорят, глотают пылающие угли, летают…
Мне надо бы сказку рассказать, по порядку… Ведь я знал столько сказок про лошадей… Жил-был кот в сапогах… Нет! Жила-был а золотая рыбка… Нет, петух!., свинкин сын… щенок… Да нет же, двенадцать воронов… лебеди… дикие утки… цесарки… цесарки… цесарки…
Бижулика заснул. И в бок ему уперся корочкой учебник по истории, открытый на странице с картинкой, где Александр Македонский сидел верхом на Буцефале.
ВЕЛИКОДУШИЕ
ВИКУ ПРОСНУЛСЯ РАНО. Снег лежал на подоконнике чудесной ангорской кошкой, и казалось, что именно эта его белизна, изобилие и покой располагают к щедрым душевным порывам. А может, и запах остывающей в кладовке сдобы. И, конечно, многое другое: гладкая простыня, мягкие радужные краски ковра на стене, волшебная пляска снежинок в зеркале шифоньера… Да еще полученная накануне книга, что лежит на ночном столике, раскрытая на странице с дарственной надписью: «Моему доброму другу и однокласснику Вику Кутие от Санду».
Вику лежит в постели, делая круговые движения большими пальцами ног и наслаждаясь переполнившей его сердце радостью.
— Мне надо тоже что-нибудь подарить Санду. Только не книгу. Что-нибудь особенное, подходящее. Может, две книги? Ведь завтра Новый год. Каких только замечательных вещей не дарят по этому случаю. Вот, на одной лишь странице «Информации», соскользнувшей на пол у ножки кровати, чего только ни предлагают: клипсы, всякую косметику, атласные пижамы, шапки… Великодушие, как легкий ветерок, надувает паруса воображения мальчика. Может быть, подарить шапку, которую забыл у нас когда-то дядя Джику? Натуральная овчина с подделкой под волчий мех! И вдобавок еще что-нибудь, обязательно что-нибудь еще. Гвоздику, а то и две…
Идет снег. Вику делает круговые движения пальцами ног и на каждом их повороте, как с ярмарочного колеса счастья, льются каскадом подарки для Санду, парные, даже если и разрозненные. Например, брючный ремень и ремешок для часов. Брюки у него есть определенно. Но часы для ремешка? Подарить ему часы? Это идея! Но ее надо дополнить… Он подарит ему пару часов… Отчего же не подарить?
Идет снег. При таком чистом, невинном снегопаде нельзя быть мелочным. Он тянется к телефону. Тот сразу же отзывается гудком. Звонок резко обрывается, как будто возвещая приближение друга.
— Санду, завтра — Новый год! Я сразу об этом вспомнил как проснулся. Я хочу сделать тебе подарок, особенный подарок. Я столько думал, ты и представления не имеешь, как много всего я перебрал. Что я придумал? Нет, это сюрприз! Ты никак не догадаешься… Ну ладно, скажу… Я подарю тебе — знаю, ты будешь очень рад — я подарю тебе пару часов. Как не надо?! И не думаю! Ну, разумеется, пару. Я сегодня приду к тебе…
— Пару часов?! Нет, это невозможно, я не приму! — слышится в трубке прерывающийся от волнения голос друга.
Но Вику Кутие великодушен. Он опять начинает чертить круги пальцами ног, все быстрее и быстрее.
— Ну, почему же? Пусть будет пара. Так лучше. И знаешь какие? С десяти до двенадцати. Как раз пара часов! Ну, пока!
Он кладет трубку. На дворе идет снег. В доме пахнет сдобой, тепло и уютно.
«Какой чудесный день! — размышляет Вику и великодушие разливается в нем, как финал органного концерта.
— Я способен подарить своему другу даже больше. Даже три часа. Да, я так и сделаю. Пробуду у него до часу, а может — почему бы и нет? — даже останусь обедать!»
И Вику мигом вскакивает с постели.
ХАММУРАБИ
ОКОПАВШИСЬ ЗА ПАРТОЙ, КАК В ТРАНШЕЕ, спрятавшись за естественным укрытием — самым плотным соучеником, сидящим впереди, Еудженица из пятого «А» чувствует себя пехотинцем перед вражеской атакой.
«Спросит! Сейчас спросит! А я даже темы нового урока не знаю… Ух, закрыл журнал, на сегодня пронесло», — облегчено вздыхает она и выпрямляется, вспотевшая, но торжествующая. Слава тебе, Богиня невооруженной пехоты, атаки сегодня не будет. И вдруг она морщится, словно от зубной боли: учитель спрашивает, не вызывая к доске, с места. Еудженица снова съежилась за своим укрытием и, зажмурив глаза, ждет случайную пулю какого-нибудь вопроса.
«Только бы не в меня!» Она слышит шаги учителя и прижимается к парте — словно камбала ко дну морскому.
«Вави… как? Вавилоняне? Это еще что такое? Народ, который был да весь вышел?! Ну и запутанная же эта история! Но он не должен догадаться, что я не знаю,» — и маленький стратег принимает отчаянное решение использовать все ресурсы маскировки.
«Буду тянуть руку при каждом вопросе. Я! Я! Я знаю, товарищ учитель. Когда они жили? Откуда мне знать? Я! Я скажу!» И, привстав с парты с поднятой рукой, она кажется натянутой пращей, из которой вот-вот вылетит… ответ.
«Пронесло, пронесло, — радуется девочка, — он спрашивает тех, кто не поднимает руку. Хи-хи… Какие они вели войны? А разве они их вели? Хоть бы не меня… Я! Я! Ох, на меня смотрит… Уронить карандаш под парту… Наклониться.»
Стратег исчезает под партой. Поднимает карандаш и, согнувшись в три погибели, нервно грызет его. Ух, кто-то ответил. Она появляется из-под парты и стратегически, старательно отряхает запылившиеся коленки.
«Кто такой Хаммураби? Откуда мне знать? Ох, все пропало, он опять на меня смотрит! Теперь — уронить пенал и собирать перья, огрызки карандашей, точилку, резинку… А пока пусть отвечают другие…»
— Мне сказать?
Еудженица с невинным видом поворачивается к соседу сзади, справа, слева… «Мне?»
Да, тебе. Пехотинцу нанесён смертельный удар. Он поднимается, бледный, нерешительный, и потерянно мямлит:
— Ха… Хамуба… Хамабу… Не могу… Не знаю.
НЕИЗВЕСТНЫЕ
— ЧТО БЫЛО СЕГОДНЯ В ШКОЛЕ?
Ах, чего там только не было! Сначала была алгебра и эта несчастная четверка[1]. Итак, первое «неизвестное», устрашающе блуждавшее в туманном небе последних недель, воплотилось наконец в цифру, состоящую всего из двух перечеркнутых палочек, как прививка на руке: 4. Все произошло проще и обыденнее, чем это ему представлялось, — так иногда во сне, долго-долго падая в пропасть, ты отделываешься всего лишь легкой царапиной. Теперь все успокоилось еще по крайней мере недели на две! Эта несчастная четверка, которой он ждал с таким ужасом, как страшного пса, бросающегося на вас, оскалив зубы, подлетела вежливо, чуть ли не просительно, на волнах мягкого усыпляющего учительского голоса:
— Ладно, поговорим в другой раз… сейчас тебе и потолок не поможет.
По правде сказать, он, Билибока, никогда не мог проникнуть в смысл этих проклятых алгебраических знаков, все они были для него чужды и непонятны — словно какие-то предметы, непроницаемые для него ни по смыслу, ни по природе. Правда, иногда кажется, что ты начинаешь что-то понимать, более ловко скользить по льду среди всех этих цифр и букв, но тут корочка льда подламывается, ты идешь ко дну и видишь над собой лишь черный, непроницаемый потолок. И как это ужасно — все время барахтаться в холодной, ледяной воде, когда остальные резвятся наверху, прыгают, делают пируэты, вскрикивают от удовольствия… Впрочем, и четверка по-своему хороша на данный момент: она вытаскивает тебя на поверхность, ты можешь глотнуть свежего воздуха, передохнуть немного и погреться на солнышке, хоть и подслеповатом, ты становишься таким, как все, и не ждешь каждую минуту того ужасного «неизвестного», которое может оказаться всего лишь блошиным укусом, но ты-то думаешь, что это граната, в любую минуту готовая взорваться и разнести тебя в прах.
