Приехав с вечеринки, я медленно кралась по спящему дому. Вдруг невесть откуда выплыла призрачная фигура. Я подпрыгнула от страха, но это оказался Лео.
— Ма, слышь, дай пятеру, а то мы, типа, там, с пацанами завтра, ну, типа того.
В переводе на взрослый английский это значило: «Не одолжишь ли ты мне пять фунтов, мама? Мы с ребятами хотим завтра вечером пойти погулять». Чувство вины за развратные мысли, порхающие в голове, заставило меня безропотно выплатить родительскую пошлину. Потом я пошла и смыла макияж — как всегда, ибо всем известно, что если этого не делать, то сгоришь в аду, — и плюхнулась в кровать к храпящему мужу.
— И явились они огромною толпой, и были антибиотики разделены между ними, — пробормотал он во сне.
Странно, я так привыкла делиться с Грегом всеми новостями, что с трудом удержалась, чтобы не растолкать его и не разболтать самую поразительную из последних сплетен: я только что встретила удивительного и восхитительного мужчину.
Проснулась я в приподнятом настроении. Я нежилась в воспоминаниях о предыдущем вечере, разбирала их на кусочки, словно ребенок, растягивающий удовольствие от запретной шоколадки перед ужином. Моя радость немного поутихла, когда я вспомнила, что сегодня — обычный рабоче-учебный день. На кухне, как всегда по утрам, лениво перемещалась Беа, как раз тогда, когда всем надо было пошевеливаться. Меня это страшно раздражало. Я ввалилась в кухню и начала разыскивать чайник.
— Грег, чайник, — отрывисто бросила я.
— Вуаля! — воскликнул он и снял его с холодильника с таким видом, будто вытащил кролика из шляпы.
— Может, тебе стоить тренировать память не на тех вещах, которые необходимы всем нам? Может, избавишь нас от своих гребаных выступлений хотя бы по утрам? — разозлилась я.
— Мама! — раздался возмущенный голос Китти из-за груды пачек с хлопьями.
Я взглянула на кухонные часы.
— Китти, прекрати. Закон о ругательствах вступает в силу только с семи сорока пяти утра.
Китти высунулась из-за хлопьев, чтобы взглянуть на меня.
— Кто-то сегодня очень злой, — протянула она. — Кто-то вчера напился?
— Так, полиция нравов проснулась, — пробормотала я. — Вообще-то я выпила один бокал шампанского, что могут подтвердить свидетели.
Беа улыбалась. Такое зрелище мне доводилось видеть не чаще, чем ортодоксального еврея, устроившего пикничок со свиным шашлыком у Стены Плача.
— Беа, с тобой все нормально? — уточнила я.
— Да-да, сегодня я такая счастливая. Моя подруга Зузи приезжает из Чехии. Ничего, если она несколько дней поживет со мной, пока не найдет работу? — спросила Беа и уставилась на меня немигающим взглядом воинственной няни. Этого взгляда боятся все работающие матери. Он словно говорит: «Соглашайся со всеми моими просьбами, а не то я свалю и оставлю тебя, тетенька, в полном дерьме». Я поняла, что дрыгаться бесполезно.
— Да, Беа, конечно. Правда, ты могла бы нас и предупредить. И это всего на несколько дней, учти.
— Ну ты ее и запугала, — издевательски прошептал Грег, проходя мимо.
— Лео встал? — спросила я.
— Я его уже пять раз будила, — отреагировала Беа. — В семь, семь десять, семь двадцать, полвосьмого…
— Спасибо, Беа, я поняла. Может, попробуешь еще раз? Уверена, на этот раз получится.
Я прорвалась сквозь баррикады из пачек хлопьев, которые Китти выстроила вокруг себя. Она как раз вошла в тот возраст, когда у девочек начинает вырабатываться эстроген и они становятся страшно стеснительными, так что Китти даже не хотела, чтобы кто-то видел, как она ест. Я стала расчесывать ей волосы, стараясь как можно аккуратнее распутать колтуны.
— Ай! — как всегда, закричала Китти. — Ты нарочно больно дерешь!
— Естественно, — ответила я. — Я девять месяцев тебя вынашивала и прошла сквозь болезненные роды только ради того, чтобы отомстить, расчесывая колтуны.
В кухню ворвалось раздраженное нечто и с недовольным пыхтением начало прокладывать себе путь к холодильнику. Это наконец встал Лео.
— Доброе утро, зайчик, — поздоровалась я.
— Чё? — огрызнулся он, словно я его перебила.
— У меня нет ни одного чистого носка! — заорал сверху Грег.
— Чудесно, я теперь еще и за носки отвечаю, — прошипела я.
Ненавижу утро. Ненавижу просыпаться, заставлять всех остальных просыпаться, собираться в школу, самой собираться на работу… Вдруг запищал мой мобильник.
— Ну что еще такое? — пробормотала я. — Неужели так трудно оставить меня в покое? — Я открыла телефон и прочитала сообщение: «Думаю о тебе. Ты очень красивая. Иван».
На улице было просто прекрасно. Чистое голубое осеннее небо, деревья всевозможных оттенков: розовые, красные и коричневые; листья нежно порхали по ветру; на земле, словно сияющие драгоценности, величественно переливались каштаны; их кожура металась по дорожкам вместе с брошенными прохожими обертками от бутербродов. Подняв каштан, я почувствовала, какой он твердый и гладкий, и вспомнила, как в далеком детстве рано утром убегала в парк, чтобы первой собрать новый урожай. Как и утром, мне стало казаться, что передо мной открыты все двери на свете. Дама-с-голубями прервала мои размышления.
— Что, довольны нынче собой, а, миссис Мадам? — ехидно спросила она.
Ну вообще-то да, подумала я про себя и поспешила в кафе — хотела встретиться с Рути и выпить кофе до первого пациента.
— Черт возьми, да ты отлично выглядишь! — воскликнула Рути, увидев меня. — Прямо сияешь! Ну-ка рассказывай, кто этот вчерашний красавчик?
— Какой красавчик? — невинно переспросила я.
— А скажи, ангелочки и вправду такие симпатичные, как говорят?
— Ты это о чем? — не поняла я.
— Ну, в твоих облаках, где ты витаешь! Господи, Хло, ты с тем же успехом могла бы татуировку на лбу выбить: «Трахни меня»!
— Что, все так плохо?
— Ага. Ну ладно, рассказывай уже, — кивнула она.
Я поведала ей про Ивана, чувствуя себя при этом шекспировской трепетной девицей, познавшей первую любовь. Даже произнося его имя, я заливалась густой краской. Круассан меня не заинтересовал, и я по глоточку, словно температурящий ребенок, прихлебывала капучино.
— Только умоляю тебя, Хло, будь осторожна, — предостерегла меня Рути. — Тебе есть что терять.
— Я же еще ничего не сделала. Даже не ответила на его эсэмэску. Послушай, я в курсе, что у меня типичный кризис среднего возраста — тетке за сорок захотелось доказать, что она еще о-го-го, что есть еще порох в пороховницах. Но, знаешь, вообще-то это довольно приятно — встретить человека, которому я кажусь красивой и интересной.
— Но ты не обязана только из-за этого прыгать к нему в постель, — заметила Рути. — Ты бы лучше подумала, почему ты с собственным мужем не спишь.
— Тебе надо было стать психотерапевтом, Рути.
— Что, книжки читать, анализировать всех подряд? Да ни за что. Да и все равно меня, кроме семьи и друзей, никто не волнует. Я не ты, мне совершенно не хочется исцелить весь мир.
— Так что мне делать? — вернулась я к волнующей теме.
— Ничего. Лучше не дергайся.
— Ты права, — признала я.
По пути домой я написала Ивану ответ: «Я тоже была рада нашей встрече». Отправив его, я тут же об этом пожалела. До чего официально. Я тоже была рада нашей встрече. Мне не хватает практики. Я разучилась это делать. Я даже не была уверена, что это за «это» такое.
У дома меня поджидали ПП и ее дочка Джесси, мини-клон мамы. Они были в одинаковых длинных юбках и обтягивающих коротеньких топиках, подчеркивающих идеальные груди, узенькие талии и плоские животы. А вот за длинными юбками скрывалась тайна: тяжелые ноги с толстыми щиколотками, только начавшими формироваться у Джесси и давно привычными у ПП. Это был ее секретный изъян, единственное, что отдаляло ее от совершенства. Она удачно скрывала этот недостаток, но мы, девчонки, ходившие вместе с ней в одну школу, за глаза звали ее «бревнышком» и втайне благодарили то божество, что наделило ее хоть одним дефектом. Именно это позволило нам относиться чуть благодушнее к ее невероятной красоте. ПП легко и просто избежала моды на мини-юбки, выбрав сначала путь хиппи с их длинными юбками и расклешенными брюками, а потом и вовсе примкнув к феминисткам, не из-за идеологии, конечно, а ради моды. Тяжелые ботинки и штаны из грубой ткани решили все ее проблемы.