Когда я приехала, папа сидел в кабинете. Повсюду валялись какие-то бумажки, все свободные поверхности занимали чашки из-под чая и кофе. Папа ходил туда-сюда, его лицо походило на заросший сад: торчащие волосы, густые брови, свисающие до ресниц. Ему было семьдесят девять, и в тот день он выглядел на свой возраст. На меня накатила волна ужаса — так всегда бывало, когда я понимала, что однажды мне придется жить на этом свете без него.

Кругом громоздились нотные тетради, исписанные черными «птичками». Папа сыграл для меня новую аранжировку одной из своих известных композиций. Он готовился к гала-концерту, посвященному самому знаменитому его мюзиклу по мотивам «Принца и нищего» Марка Твена — его любимой детской книжки. В десять лет он увидел экранизацию этой истории и окончательно в нее влюбился.

Моя мама обожала Эррола Флинна. Они с папой познакомились весной 1958 года, и через три месяца после этого он пригласил ее в кинотеатр «Эверимен» в Хэмпстеде. На Хэлс-стрит они попили чаю с булочками в заведении, которое тогда называлось «Булочная Шерри». Через несколько лет пекарь Луис выкупил здание и переименовал булочную в свою честь. Папа с мамой сидели в заднем ряду кинотеатра и, как и все парочки, держались за руки и целовались. Когда пошли финальные титры, папа встал на одно колено и спросил, выйдет ли она за него замуж. Самый интимный момент он вынес на публику, которая в умилении им аплодировала. Мама же сразу потащила его к телефонной будке, чтобы сообщить новость своей родне.

— Я всего-то упомянул, что, возможно, когда-нибудь мы могли бы пожениться, а она уже заставила меня вступать в переговоры со всеми ее тетушками и дядюшками, — подшучивал потом папа.

Я любила слушать истории про то, как мои родители впервые встретились, влюбились и поженились; как все дети на свете, я считала, что судьба свела их вместе с единственной целью — чтобы родилась я.

— А ты скучаешь по маме? — Я уже давно хотела, но не решалась задать папе этот вопрос.

Я видела, что каким-то удивительным способом мамина смерть освободила папу, позволила ему начать жизнь заново и самому стать новым человеком. Правда, такое перерождение вполне могло сопровождаться чувством вины, но об этом я могла только догадываться.

— Иногда, — ответил папа. — Нам было хорошо вместе. Я частенько беседую с ее фотографией о Китти и Лео.

На стене позади папы висела фотография — мама в роли Одетты в «Лебедином озере» за год до их знакомства. Мама стояла на пуантах в позе «арабеск» — вытянув идеальной формы ногу вперед, скрестив руки на груди, переплетя пальцы и нагнувшись вперед. Вокруг головы красовались перья, а на лице читалось такое наслаждение, какое бывает только у артиста на пике творчества. Встречаться с человеком, блестяще выполняющим свою работу, само по себе приятно, не говоря уж о том, что мама была потрясающе красивой. Ничего удивительного, что папа в нее влюбился. Внизу на пианино, прямо под маминой фотографией, стояла еще одна, на которой я сняла папу пять лет назад на Рождество. Он улыбался, глядя, как дети открывают подарки, и лицо его было преисполнено нежности. По этой фотографии сразу было видно, какой же он славный, веселый и добрый.

Папа проследил за моим взглядом, изучающим фотографии на стенах.

— Когда долго живешь с человеком, начинаешь воспринимать его как брата или даже как соседа, правда ведь? — произнес он.

Я подумала о Греге. Я знала в нем каждую черточку. Знала, как, сосредоточившись, он чешет бровь, как кивает, когда смеется. Эти знакомые черты вызывали во мне не страсть, а смесь раздражения и любви.

— Интересно, все ли супруги к этому приходят? — задумчиво спросила я.

— Мне кажется, чтобы избежать этого, нужно чертовски много трудиться. Поэтому мы с Хельгой и держали наши отношения в тайне столько лет. Гораздо дольше, чем это необходимо. У нас нет особых доводов против совместной жизни, но и за не очень-то много. Мы с ней уже побывали в браке, завели детей. Мы не хотим воспринимать наши отношения как должное. Из-за постоянных расставаний встречи все еще волнуют и радуют нас; мы счастливы, когда видимся после очередной разлуки.

— Должно быть, это здорово. А я вот чувствую, что рутина моногамии будет сопровождать меня веки вечные, пока смерть не разлучит нас. Аминь. В юности чувствуешь, будто будущее принадлежит тебе целиком. А в старости понимаешь, что на самом деле у тебя есть только прошлое, — горько произнесла я.

— Господи, Хло, да ты ведь еще совсем молодая женщина! — поразился папа.

— Ну, в космонавты меня уже не возьмут.

— Да тебя вроде бы космические путешествия никогда не интересовали.

— Ну и что. Не в этом дело. Просто теперь я, даже если захочу стать космонавтом, им не стану. — Сказав это, я почувствовала, как по щекам побежали слезы. — И поп-звездой мне тоже не стать, — зачем-то добавила я.

— Я знаю, зайка. Сложно смириться с тем, что возможностей у тебя становится все меньше. А я вот все еще пытаюсь понять, чем же буду заниматься, когда вырасту, — сказал папа и обнял меня, а я положила голову ему на плечо, словно маленькая девочка. Меня поразило, насколько же хрупким он стал. — Заводи этот свой роман, если он поможет тебе стать счастливей, — посоветовал папа. Как любой родитель, он всегда знал, что натворил его ребенок. — Но будь осторожна. У тебя теперь будет две совершенно разные жизни — постарайся их не смешивать.

— Разложить все по разным ящичкам? — спросила я, и папа кивнул. — Это у меня хорошо получается.

— Просто, когда заводишь роман на стороне, — продолжил папа, — он становится чем-то вроде пригорода возле твоего мегаполиса. Очень соблазнительно гулять по зеленой загородной травке, не обращая внимания на город. Но без твоей заботы он очень скоро опустеет.

— Я понимаю, о чем ты, — кивнула я. — Но я, образно выражаясь, счастлива на своем шезлонге в солнечном пригороде. Можно я еще немножко там поваляюсь, половлю момент и все такое? — Часть меня еще не до конца поверила, что я обсуждаю свою измену с отцом, но он был таким мудрым и деликатным человеком, что разговор протекал легко и непринужденно.

— Хорошие и приличные люди иногда совершают поступки, которые сами еще вчера бурно осуждали, — улыбнулся он. — Можно всю жизнь прожить несчастным, боясь обидеть окружающих. Конечно, нужно делать все, что в твоих силах, чтобы не причинить боли родным и близким, но, уж прости меня за банальность, жизнь коротка. Иногда я смотрю на себя в зеркало и думаю: что это за старик? А потом понимаю, что это я сам. Ты стареешь, и с этим уж точно ничего поделать нельзя. — Обняв, папа погладил меня по голове. — Ты просто помни, что по сравнению с единственной альтернативой старость наверняка лучше.

— С какой еще альтернативой?

— Со смертью.

Ах да. Я решила, что поэтому мне и надо проводить время с Иваном, пока это еще возможно. «Хорошо в могиле, братцы, / Тихо, крыша не течет, / Но с любимыми встречаться / Лучше где-нибудь еще».

Маковый рулет по рецепту Володиной мамы

Для теста:

3 1/2 чашки муки;

1 щепотка соли;

2 столовые ложки мелкого сахара;

2 чайные ложки сухих дрожжей;

3/4 чашки молока;

цедра 1 лимона;

120 г масла;

1 желток, взбитый с водой для глазури.

Для начинки:

3/4 чашки плюс 1 чайная ложка мака;

1 столовая ложка сахара;

2 столовые ложки меда;

1 чайная ложка масла;

цедра 1 апельсина;

цедра 1 лимона;

белки от двух яиц.

Для приготовления теста смешайте в миске муку, соль и сахар. Туда же добавьте сухие дрожжи. В центре сделайте углубление. Положите в кастрюлю масло, лимонную цедру, добавьте молоко и держите на огне, пока масло не растает. Затем немного охладите смесь и добавьте ее к сухим ингредиентам. Замесите тесто, выложите на присыпанную мукой доску и месите 10 минут, пока оно не станет эластичным и гладким. Переложите тесто в чистую миску, накройте влажным полотенцем и поставьте в теплое место на 45–50 минут. Тесто должно увеличиться в объеме примерно в два раза. Тем временем приготовьте начинку.