1913 Акростих восьмерка Федор Федорович, я Вам Фейных сказок не создам: Фею ресторанный гам Испугает — слово дам. Да и лучше рюмок звон, Лучше Браун, что внесен, Есть он, все иное вон, Разве не декан мой он?! 1914 «Мне на ваших картинах ярких…» Ольге Людвиговне Кардовском Мне на ваших картинах ярких Так таинственно слышна Царскосельских старинных парков Убаюкивающая тишина. Разве можно желать чужого, Разве можно жить не своим… Но и краски ведь то же слово, И узоры линий — ритм. 1914 Надпись на переводе «Эмалей и Камей» Как путник, препоясав чресла, Идет к неведомой стране, Так ты, усевшись глубже в кресло, Поправишь на носу пенсне. И, не пленяясь блеском ложным, Хоть благосклонный, как всегда, Движеньем верно-осторожным Вдруг всунешь в книгу нож… тогда Стихи великого Тео Тебя достойны одного. 1914 Мадригал полковой даме И как в раю магометанском Сонм гурий в розах и шелку, Так вы лейб-гвардии в уланском Ее Величества полку. 1914 Надпись на «Колчане» От «Романтических цветов» И до «Колчана» я все тот же, Как Рим от хижин и шатров До белых портиков и лоджий. Но верь, изобличитель мой В измене вечному, что грянет Заветный час, и Рим иной, Рим звонов и лучей настанет. 1915 «Ты, жаворонок в горней высоте…» Ты, жаворонок в горней высоте, Служи отныне, стих мой легкокрылый, Ее неяркой, но издавна милой Такой средневековой красоте. Ее глазам — сверкающим зарницам, И рту, где воля превзошла мечту, Ее большим глазам, двум странным птицам, И словно нарисованному рту. Я больше ничего о ней не знаю, Ни писем не писал, ни слал цветов, Я с ней не проходил навстречу маю Средь бешеных от радости лугов. И этот самый первый наш подарок, О жаворонок, стих мой, может быть, Покажется неловким и случайным Ей, ведающей таинства стихов. <1916> Надпись на книге «Колчан» У нас пока единый храм, Мы братья в православной вере, Хоть я лишь подошел к дверям, Вы ж, уходя, стучитесь в двери. 1916 Командиру 5-го Александрийского полка В вечерний час на небосклоне Порой промчится метеор. Мелькнув на миг на темном фоне, Он зачаровывает взор. Таким же точно метеором, Прекрасным огненным лучом, Пред нашим изумленным взором И вы явились пред полком. И, озаряя всех приветно, Бросая всюду ровный свет, Вы оставляете заметный И — верьте — незабвенный след. 1916 «Что я прочел? Вам скучно, Лери…» Что я прочел? Вам скучно, Лери, И под столом лежит Сократ, Томитесь Вы по древней вере? — Какой отличный маскарад! Вот я в моей каморке тесной Над Вашим радуюсь письмом. Как шапка Фауста прелестна Над милым девичьим лицом! Я был у Вас, совсем влюбленный, Ушел, сжимаясь от тоски. Ужасней шашки занесенной Жест отстраняющей руки. Но сохранил воспоминанье О дивных и тревожных днях, Мое пугливое мечтанье О Ваших сладостных глазах. Ужель опять я их увижу, Замру от боли и любви И к ним, сияющим, приближу Татарские глаза мои?! И вновь начнутся наши встречи, Блужданья ночью наугад, И наши озорные речи, И Острова, и Летний Сад?! Но ах, могу ль я быть не хмурым, Могу ль сомненья подавить? Ведь меланхолия амуром Хорошим вряд ли может быть. И, верно, день застал, серея, Сократа снова на столе, Зато «Эмали и камеи» С «Колчаном» в самой пыльной мгле. Так Вы, похожая на кошку, Ночному молвили: «Прощай!» И мчит Вас в Психоневроложку, Гудя и прыгая, трамвай. 1916 «Вы дали мне альбом открытый…» Вы дали мне альбом открытый, В нем пели струны длинных строк, Его унес я, и сердитый В пути защелкнулся замок. Печальный символ! Я томился, Я перед ним читал стихи, Молил, но он не отворился, Он был безжалостней стихий. И мне приходится привыкнуть К сознанью, полному тоски, Что должен я в него проникнуть, Как в сердце ваше, — воровски. |
