Танкред оказался хитрее, изворотливее, он или предугадал его действия, или просто все понял – недаром все время игнорировал его за ужином. Даже когда Сегренальд протянул ему белоснежный платок, чтобы тот обтер пролитое вино, барон не глянул в его сторону, с каменным видом ожидая, пока старый Харнет сподобится подковылять к нему и сделать всю работу. Так и сидел несколько минут в запачканном камзоле, пока слуга не явился в обеденный зал после какого-то очередного поручения. Уже тогда маркиз Луазар исполнился отчаянием, ожиданием неизбежного и чувством обреченности.

Его перебинтованные руки дрожали, но уже не от боли ожогов, а голос был неровен и подчас срывался на чрезмерную визгливость или же исходил хрипотой. Этого тоже нельзя было не заметить. Как и его повышенного внимания к жене. Никогда он еще так не ухаживал за ней в этом зале, никогда не выказывал стольких знаков любви и привязанности, кроме как наедине. Запуганный родственник Танкреда Бремера не мог спокойно сидеть подле своей ни о чем не подозревавшей супруги, такой чистой и лишенной пороков. Глядеть, как она весело и невинно обменивается шутками и извечными женскими сплетнями с Гвинет и Кэтрин, было выше его сил. Его любимая Луиза. Его маленькая нежная леди… Хранн Великий, если хотя бы один волосок упадет с ее головки, он этого не переживет. А эта округлость живота супруги, что выступает из-под ее платья! Где-то там, внутри, сидит его ребенок – его храбрец-сын или красавица-дочка, – дитя, которому суждено появиться на свет здесь, в зловещем Бренхолле, под мрачными сводами черных аркад на глазах всех этих убийц и лжецов в бархатных одеждах, что глядят с запыленных картин и гобеленов, его предков Бремеров. Сегренальд сделал бы все, чтобы спасти свою жену и ребенка, – именно они были для него истинной семьей, а не те десятки витиеватых, но безликих имен на древе «Славного и древнего рода Бремеров», коих Танкред не упускает ни единого случая вспомнить и превознести на словах.

Тогда, за ужином, маркиз действительно предавался отчаянию, но сейчас он был готов. Готов ко всему, к любой неожиданности. И пусть он сегодня отдаст богу душу, главное, что его беременная жена будет жива, главное, что с каждым вылетающим из-под колес кареты мгновением он, способный заразить опасностью и ее, укатывает все дальше. Мстить из-за него племяннице Огненный Змей не станет, почему-то в этом маркиз Луазар был уверен.

– Сегренальд, – прервал молчание Танкред, – отчего ты не скажешь ни слова! Молчишь, точно я везу тебя прямиком на каменоломни за какое-то ужасное преступление.

«Верно подмечено, – мысленно согласился родственник Огненного Змея. – Как раз о каменоломнях я и не подумал. Кто когда-нибудь узнает, что я затерян в шахтах среди каторжников? Превосходный сундук, куда можно упрятать подальше от глаз очередную сломавшуюся куклу».

Маркиз не ответил, и барон продолжал:

– Неужто ты до сих пор обижаешься на меня из-за столь незначительных ожогов? – Казалось, удивлению Танкреда не было предела. – Быть может, мне удастся их залечить. Позволь, я погляжу на твои руки…

Огненный Змей наклонился к родственнику и схватил его за запястья. Заботой в этом жесте и не пахло – это напоминало пытку. Сегренальд в голос зарычал от боли.

– Заберите руки прочь! – Душа маркиза и без того пребывала в таком смятении, что он уже не задумывался, как глава семейства может воспринять его грубый ответ. Ему стало откровенно все равно. – От вас мне ничего не нужно! Не прикасайтесь ко мне!

– Ну-ну, мой дорогой Сегренальд. Не нужно так говорить, прошу тебя. – Танкред отчего-то и не думал впадать в гнев, напротив, его голос – странное дело – слегка потеплел, и в нем появились нотки уже неподдельного внимания. – Да, я признаю, что причинил тебе… некоторую боль. И я прошу тебя, прими мои искренние извинения. Но должен тебя уверить, дорогой Сегренальд, что ты, и никто иной, первым должен был понять весь смысл моего поступка.

– Да, я прекрасно понял. – Маркиз и не думал успокаиваться. Лицо Танкреда выражало заинтересованность – он не перебивал. – Вы меня едва не убили только ради того, чтобы доказать своему гостю силу вашего безграничного влияния в стенах Бренхолла! Пестрым и широким жестом вы не оставили, должно быть, у него и тени сомнения, что любая провинность каждого в вашем окружении будет мгновенно и жестоко наказана. Но при этом я всегда полагал, что уже давно перестал быть мальчишкой, выпоротым в качестве показной отцовской строгости. Я, выходит, опасно заблуждался, что имею при вашем дворе, Танкред, кое-какие привилегии и заслуживаю уважения. А вы унизили меня, словно грязного простолюдина, перед каким-то чужаком!

– Ах, мой дорогой Сегренальд, ты настолько умен и рассудителен, что, без сомнения, смог различить саму суть. Но должен тебя заверить, что тот мой гость сам требовал подтверждения моего, как ты выразился, влияния, и, увы, мне пришлось бы его доказывать в любом случае. И поверь мне, прошу тебя, что, будь на твоем месте даже Олаф, моя рука бы не дрогнула. Того требовали обстоятельства, того требовал момент. Я еще раз приношу тебе свои извинения, Сегренальд. Я даже вытащил тебя в такой час из постели и затеял всю эту поездку во многом ради этого разговора. Кто-то даже полагает – ты можешь поверить в такое?! – что муки совести мне не присущи, а со стыдом нас так и вовсе не представляли друг другу. Они ошибаются! И мне действительно стыдно перед тобой за свой поступок. Прошу тебя, Сегренальд, что я могу сделать ради твоего прощения?

Маркиз Луазар задумался. Спокойные и рассудительные речи барона привели его в замешательство. Еще минуту назад он полагал, что его везут либо убивать, либо заковывать в каторжный ошейник. Теперь же ночь преподнесла ему тревожную неожиданность в виде столь не присущих Танкреду заверений.

«Интересно, – подумал Сегренальд, – а вообще кто-нибудь когда-нибудь слышал от этого человека слова извинений? Что же это все может значить? Неужели барон говорит правду, а меня так и не раскрыли? Неужели уже скрученная петля на моей шее распадается, и я могу рассчитывать на глубокий вздох облегчения? Или же коварный и подлый Огненный Змей все знает до мельчайших подробностей и сейчас играет со мной, как кошка с мышью?»

Отлично зная Танкреда Бремера, маркиз Луазар сделал вывод, что второй вариант более вероятен. Что ж, он тоже умеет играть роли и притворяться.

– Расскажите мне о вашем госте. Я не выдам вашей тайны. Я просто хочу увериться, что моя жертва, – он кивнул на перебинтованные руки, – была не напрасна. Этот мрачный эльф, приславший вам ту жуткую голову в ларце. Что у вас с ним могут быть за дела? Он ведь чужак да еще, как я понял, редкостный проходимец и безжалостный убийца – кто же присылает отрубленные головы?! И что вы обсуждаете с ним?

Танкред рассмеялся:

– Твое любопытство, Сегренальд, когда-нибудь сыграет тебе плохую службу. Но раз уж я обещал выполнить любую твою прихоть ради прощения, изволь… Мой гость прибыл издалека, чтобы стать мне верным союзником, но все обернулось совсем по-другому. Голод прикормленной птицы оказался сильнее, чем я ожидал, и одних моих хлебных крошек ей стало мало. Подавай ей, видишь ли, мою собственную кровь и плоть. Подавай ей мое гнездо! Птичка оказалась амбициозной и хищной…

– Но их ведь только четверо! – с наигранной наивностью воскликнул Сегренальд. – Что они вам смогут сделать?!

– О, их намного больше, и они совсем близко. Быть может, в эти мгновения десятки их, а может, и сотни неотрывно глядят на стены Теала и плетут в мыслях козни против меня или претворяют в жизнь очередную подлость. Но я сам виноват – нужно было осмотрительнее выбирать тех, кого приглашаешь в свой дом. Знай я тогда, чем все обернется, даже на полет стрелы не подпустил бы к землям баронства этот сброд.

– Быть может, пора противостоять им?!

– И что же ты предлагаешь, мой храбрый Сегренальд?

– Я предлагаю трубить армейский сбор, начать призывать добровольцев. Не побоюсь предположить, что можно было бы ввести в Теале комендантский час, усилить посты стражи и участить патрули. Направить разъезды по всем дорогам, обыскивать деревню за деревней, поле за полем, но найти и отловить всех чужаков. Послать лесничих и следопытов в дебри Утгарта – быть может, эльфы скрываются под сенью древних деревьев.