Эд отрицательно покачал головой. При этом конец кляпа еще глубже проник в горло. У Эда начались позывы на рвоту, из глаз хлынули слезы. Он постарался втянуть их носом и осторожно вдохнуть. В голове мелькнула мысль, что заговорить человека до смерти – чертовски изощренный способ убийства.

– С вами все в порядке? – спросил Фрэнк.

Эд снова энергично покачал головой.

– Если я выну кляп, вы будете вести себя тихо?

Эд так же горячо закивал. Фрэнк думал, казалось, целую вечность, но наконец решился и вынул кляп. Эд несколько раз глубоко вдохнул. Фрэнк стоял рядом с мокрым кляпом наготове.

– Рассказывайте дальше, – попросил Эд, когда снова смог говорить.

Но прежде чем продолжить рассказ, Фрэнк поднес стакан с вином к губам Эда и помог ему сделать несколько глотков, затем заставил съесть ложку супа и снова дал запить вином. Он кормил Эда до тех пор, пока горшочек не опустел, потом сел на свое место и, набрав в рот вина, покатал его там, прежде чем проглотить.

– Потом к нам присоединилась Линна. Не помню, как она выглядела, помню лишь, что на ней был ворсистый халат. Она присела на кровать рядом с Луи, и меня потрясло их сходство: одинаковые губы, глаза, волосы.

За минуту до ее прихода мы с Луи смеялись, но стоило появиться Линне – и меня словно не стало в комнате. С каждой минутой я испытывал все большую неловкость, хотя и не мог понять, в чем дело.

«Ну, мне надо идти», – сказал я наконец.

«Придешь еще?» – спросил Луи.

«Я принесу тебе домашнее задание, если Линна не придет в школу в пятницу».

«Нет, я спрашиваю, придешь ли ты просто так?»

Линна улыбнулась. Мне очень хорошо была знакома эта улыбка. Так улыбались на перемене ребята, перед тем как начать дразнить меня.

«Да, приходи еще, Белли», – сказала она.

«Белли? Животик? – Луи переводил взгляд с нее на меня. – Это они так тебя дразнят?»

«В лучшем случае», – ответил я и тут же испугался: что, если он спросит об остальных кличках?

«А как они дразнят меня?» – внезапно спросил Луи.

«Очкариком! – ответила Линна и добавила: – В лучшем случае».

Она посмотрела на меня и снова улыбнулась своей дразнящей улыбкой.

«Я могу прийти в пятницу. Не важно, пойдет Линна в школу или нет», – сказал я.

И пришел. И потом приходил. Не регулярно, когда получалось. В конце следующего года Луи наконец смог несколько месяцев сам ходить в школу, и оказалось, что я по крайней мере подготовил его к худшему.

Фрэнк помолчал, дал Эду выпить еще глоток вина, потом доел суп и снова наполнил стаканы.

– Лучшее вино из моего погреба. Идеальной выдержки. Я хранил его для особого случая. Думаю, момент наступил – Фрэнк Берлин на исповеди. Что вы об этом думаете?

– Оно того стоит. Но еда была бы куда приятнее, если бы я мог есть сам.

Фрэнк покачал головой:

– Лучше я буду думать о том, что рассказываю, чем о том, что вы на меня вот-вот накинетесь. Если бы я верил, что вы сможете сохранить самообладание, то повел бы вас вниз и угостил по высшему разряду, как того требует последний в жизни ужин. – Он отломил кусочек лепешки и стал медленно жевать. – Тем летом все переменилось. Линна повзрослела, не постепенно, как обычно взрослеют девочки, а как-то сразу. В мае она уже была прелестной девушкой, а в июле – очаровательной женщиной. Теперь большую часть времени Линна проводила не с Луи, а с Жаклин или сама по себе. Луи стал еще более одинок, чем прежде, и я подолгу торчал у него в комнате.

Мы с Луи тоже изменились – вытянулись. Я вырос на шесть дюймов, не прибавив при этом в весе, и в течение нескольких следующих лет был скорее крупным, чем толстым парнем.

С Луи произошло то же, что с Линной, – из мальчика он сразу превратился в мужчину. И в какого красивого! Я любил наблюдать за ним – как он ходит, как жестикулирует во время разговора, любил слушать, как он говорит – медленно, словно обволакивая тебя сладким сиропом. До сих пор, взбивая какой-нибудь густой соус, я вспоминаю его голос.

Господи, я любил его! Но я никогда ему об этом не говорил. Разве можно было признаться в этом своему лучшему и единственному другу? Ведь тогда я потерял бы его навсегда.

Однажды мы купили у лоточника в парке пирожки с мясом и присели на парапет у реки неподалеку от его дома. Вокруг никого не было, и вдруг, без предупреждения, он наклонился и поцеловал меня. За несколько мгновений мое лицо, должно быть, сменило полдюжины оттенков красного. Я думал, он меня разоблачил и дразнит, но тут почувствовал, как он языком раздвигает мои губы, как обнимает меня… – Фрэнк помолчал. – Вам противно это слушать, не так ли?

– Нет.

– Тогда удивительно? Мне кажется, кроме страха, вы испытываете еще какое-то смутное чувство. А что вы ощутили, когда впервые целовали Хейли Мартин?

– Восторг, – признался Эд.

– Тогда вы испытали лишь малую толику того, что испытал я, целуя Луи де Ну. Видите ли, то был мой первый поцелуй, и я обожал Луи. Поверьте, любовь не различает мужчин и женщин, девочек и мальчиков. Моя любовь была такой же, как у всех, только немного более трогательной. Да, трогательной, – повторил он. – Понимаете, я был слишком молод, чтобы распознать искусный поцелуй. В противном случае я бы удивился, каким образом мальчик, который редко ходит в школу, научился целоваться так. Позднее в тот же день, когда Луи затащил меня к себе в комнату, я должен был бы удивиться, где он научился так трахаться. Только то, чем мы занимались, я никогда не называл этим грубым словом. Я называл это сближением, любовью. «Трахаться» – так говорит нынешняя молодежь. Либо они честнее в своих чувствах, либо чувства у них просто отсутствуют.

В течение следующего года мы сливались в экстазе при первой же возможности, а их было немало. Мы осмелели, но не смелость разрушила наши отношения, а жара.

Тот август побил все рекорды жары в городе, привычном к пеклу. Даже при работающем кондиционере в комнате Луи можно было разве что с трудом дышать. Проведя вместе несколько часов, мы решили принять душ, потом передумали и сели в ванну.

У Анри была огромная ванна на ножках в виде звериных лап. Мы наполнили ее до краев прохладной водой и добавили пену, которую прихватили у Линны. В тот день Анри не должно было быть дома. Линна с Жаклин тоже куда-то ушли, и мы дурачились, намыливали друг друга и наконец по-настоящему возбудились. Только мы начали, как дверь распахнулась.

На пороге стояла Линна. Я спрятался за занавеску, но на меня она даже не посмотрела. Она вперила взор в брата. Было в ее лице нечто такое – не могу объяснить, что именно, но я сразу понял: они с ним были близки, и не раз.

Она что-то сказала и повернулась, собираясь уйти, но тут на пороге возник Анри де Ну. Он грубо оттолкнул ее, не обратив ни малейшего внимания на то, что она сильно ударилась о стену.

Линна убежала, оставив нас с Анри. Когда ушел и Анри, у меня был разбит нос и сломана пара ребер. Этого я, впрочем, тогда даже не заметил, потому что Луи лежал на полу, подтянув ноги к груди, и стонал. Один глаз у него заплыл. Я потянулся к нему, но он ударил меня по руке.

– Уходи, – сказал он.

К тому времени Луи регулярно посещал школу. Мы все еще каждый день сидели за одним столом во время обеда, но вне школы я больше никогда к нему не подходил. Думаю, он все понял, поскольку ни разу не спросил, почему я его сторонюсь.

Я был единственным ребенком в семье, поэтому, наверное, никогда не смогу постичь той любви-ненависти, которая может существовать между братом и сестрой. Грех кровосмешения всегда казался мне чудовищным, быть может, потому, что на его фоне мои собственные прегрешения представлялись менее ужасными.

После окончания школы наши пути разошлись. Я начал работать в тетушкиной таверне, дела постепенно переходили под мой контроль. Иногда я вспоминал о Луи, но так и не посмел ему позвонить.

Фрэнк снова замолчал, потягивая вино, потом налил еще стаканчик. Казалось, он забыл о присутствии Эда.