Селеста решительно покачала головой.

– Во всяком случае, духи, которым я поклоняюсь, в этом помочь не могут, – сказала она с отвращением.

Когда чай был готов, жрица взяла чайник, две чашки и повела Хейли во дворик позади дома. Высокий деревянный забор защищал дворик от ветра, а увитая виноградом решетка над головой представляла собой живую крышу. В углу, огороженном сеткой, черно-белые голуби тихо заворковали при виде хозяйки.

– Ложитесь, – сказала Селеста. – Мне нужно приготовить алтарь. А потом я через вас поговорю с Линной.

Хейли послушно вытянулась в шезлонге, потягивая чай.

Селеста повернула выключатель, расположенный на стене за дверью, ведущей в дом, и над их головами зажглись маленькие яркие лампочки, словно звезды на небе. В их тусклом свете Хейли увидела возвышающееся до самой виноградной крыши резное деревянное распятие. Рот Христа был искажен в предсмертной агонии; казалось, Иисус готов из бездны мучений вознестись на небеса, а лампочки, будто ангелы, указывают Ему путь.

Иисус снисходит к тем, кто творит добро, и к тем, кто делает для этого все, что в их силах, подумала Хейли. Ей следовало приготовиться к испытанию – в том, что ее ждет испытание, она не сомневалась, – но она слишком устала. Отставив пустую чашку, Хейли прикрыла глаза и тут же погрузилась в глубокий сон.

Селеста пошла в дом, надела ярко-красный балахон и тюрбан, потом вернулась во дворик и поставила перед алтарным крестом ритуальную жертвенную чашу. Поскольку Хейли просила ее этого не делать, она не стала приносить в жертву животное, а лишь опустила в чашу ладони, сделала надрез на руке, окропила чашу собственной кровью и включила запись священных барабанов.

– Отец Легба, открой дверь, чтобы мы могли пройти. Папа Легба, открой дверь для меня, – тихо начала шептать она по-французски слова молитвы, отворяющей живым проход в царство мертвых.

Тихий барабанный ритм заставлял забыть о земных заботах. Селеста выпила приготовленный чай и начала вычерчивать священный знак Легбы на маисе, рассыпанном на полу перед алтарем. Узор был очень простым: пересекающиеся линии, символизировавшие связь между жизнью и смертью, завитушки, обозначавшие два этих состояния, и ее собственный знак. Работа была несложной, но важной: она позволяла сосредоточиться на предстоящем действе.

Закончив чертить, Селеста стала танцевать на рисунке, ногами сметая его. Потом решительно повернулась к Хейли и окликнула ее по имени. Та не ответила. Селеста подошла, встряхнула ее, но Хейли лишь пробормотала сквозь сон, чтобы ее оставили в покое.

Неужели ее опоили наркотиком? Селеста сомневалась в этом. Может, она пьяна? Это тоже казалось неправдоподобным, поскольку никаких признаков опьянения не было заметно еще несколько минут назад.

Нет, это проделки Линны.

Приняв вызов, Селеста отважилась навязать ей разговор.

Она заварила еще по чашке своего особого чая и заставила Хейли выпить его.

Сон. Прекрасный, чудный сон. Восхитительный сон вовсе не о Линне, а о них с Биллом и о ребенке, который должен был у них появиться, – ангелоподобной девочке с темными волосами, как у Билла, и сияющими синими глазами, как у Хейли.

– Хейли!

Кто смеет прерывать ее сон?! Если бы достало сил, она сбросила бы с себя эти руки, но единственное, что она смогла сделать, – это произнести:

– Н-н-н-е-е-ет!

– Хейли!

Кто-то тянул ее вверх, одновременно вливая в рот теплое питье. Она попыталась отвести чашку от губ, потом – вывернуться из-под державшей ее руки, опять опуститься в шезлонг и продолжить наслаждаться своим чудесным сном.

Но этого ей сделать не позволили. Впрочем, ее усилия были вознаграждены звуком разбившейся чашки, но тут же у ее губ появилась другая. На сей раз ее мучитель был готов к борьбе. Как ни плевалась, как ни ругалась Хейли, ей пришлось выпить почти все.

Напиток начал медленно отрезвлять ее, возвращать силы, она снова начала соображать. Через час Хейли полностью стряхнула с себя сон и увидела присевшую у ее ног на корточки Селесту в облаке красного шелка. Стараясь не отводить взгляда, она вслушивалась в требовательный голос Селесты, разговаривавшей с духом, вселившимся в Хейли.

– Линна! – взывала Селеста, сопровождая клич пением молитвы, в которой для Хейли не было никакого смысла, – просто слова, которые лились и лились, пока… – Линна, ты будешь говорить со мной?

Хейли захихикала. Ну-ну, давай играй свой спектакль, Черная Ева, подумала она и внезапно вздрогнула от охватившего ее ледяного холода. Она начала тереть руки, чтобы согреться, продолжая думать о том, как все это глупо.

И вскоре снова заснула, но теперь она слышала во сне собственный голос – так старик в полусне слышит свой тихий храп.

Селеста сделала все, что могла, чтобы вступить в контакт с Линной, и уже почти отчаялась, когда вдруг увидела, как у Хейли едва заметно сузились глаза и застыли спина и плечи: это был момент, когда душа материализуется в чужой оболочке и пытается понять, где она.

– Линна, вспомни меня! – приказала Селеста. Обхватив ладонями лицо Хейли и держа его перед собой, она наклонилась и легко поцеловала спящую женщину в губы. – Линна, сестра моя, поговори со мной. Скажи, как я могу тебе помочь?

Смех, раскатистый, мелодичный смех вырвался из груди Хейли – смех Линны. Селеста мысленно перенеслась в то время, когда впервые услышала его. Она разговаривала тогда с покупательницей в задней комнате своего магазина и вдруг осеклась на полуслове, услышав этот смех. С раздражением и гневом она вспомнила слухи, ходившие насчет Линны. Как может человек, обладающий силой столь мощной, что она ощущается даже в ее голосе, так бездарно тратить свою жизнь?

Как может женщина, многие годы изучавшая прекрасные вудуистские песнопения и ритуалы, открыто признавшая свою приверженность этому культу, думать о чем-то другом?

Линна же беспечно тратила свою силу на любовников и пьянство.

Селеста никак не могла этого понять до тех пор, пока Хейли не помогла ей заполнить белые пятна в печальной истории жизни этой женщины.

– Прости меня за то, что я бездумно осуждала тебя. Позволь мне хоть теперь помочь тебе! – взмолилась Селеста.

В легком движении воздуха она почувствовала отказ, а вслед за этим боль, которая оказалась хуже любой физической боли и сковала стальным обручем ее мозг.

– Эта женщина была избрана богами, чтобы помочь мне. Позволь ей выполнить свою миссию, – произнесла Линна голосом Хейли, несколько, впрочем, измененным.

– Войди в меня. Я смогу сделать гораздо больше, – повторила свою мольбу Селеста. – Приказываю тебе.

– Приказываешь?! – Снова смех, на сей раз более высокий по тону, с оттенком угрозы. – У тебя нет власти командовать мертвыми! Так же как и у нее: она лишь кобыла, на которой я езжу и которая подчиняется моим приказам.

В следующий миг Селеста, отлетев назад, больно стукнулась о камни, окружавшие ее маленький храм.

– Линна, оставь ее! – потребовала Селеста.

Легкий ветерок задул свечи. Огоньки над двориком замигали. Боль в висках усилилась – ужасная, ослепляющая боль росла, почти лишая Селесту способности думать и говорить.

– Оставь ее, – с трудом произнесла она прерывающимся шепотом.

Глаза Хейли расширились, она резко выкинула руку вперед и больно ударила Селесту по лицу. Удар был таким неожиданным, что Селеста не удержалась на ногах и упала на стол. Как только зрительный контакт был утерян, Хейли снова погрузилась в сон.

Селеста допила чай, приготовленный для Хейли, и стала расхаживать по дворику, размышляя, что делать дальше.

Хейли дала ей строгие указания. Обычно Селеста не пренебрегала пожеланиями клиентов, тем более друзей, но сейчас сложилась особая ситуация.

Селеста была воспитана ревностной католичкой и еще несколько лет назад регулярно посещала церковь. Все переменилось, когда новый приходский священник заявил с обескураживающей прямотой, что не желает видеть ее на своих службах и что, если она попробует явиться на причастие, он отлучит ее от церкви.