Захар уехал в тот же день. С той поры он, время от времени, приезжает в Иркутск из своего Алагуя, в который приглашает нас с Машей, да мы никак собраться не можем. Приезжает - и привозит мясо, какое-нибудь старое стремя или упряжь: - Совсем старое, сломаное! Как ты любишь! - и, непременно, мешок сырых костей для Жулихи. И каждый раз спрашивает:

 - Книгу уже написал?

 Книгу я уже написал, и не одну. И нынче весной одна из них, наконец, выйдет. И я точно знаю, кому я обязательно по почте или с оказией отошлю самый первый экземпляр. Если сам адресат не нарисуется раньше - с мешком костей для Жулихи...

Был у меня когда-то друг; был - потому, что лет десять, как уехал из родного города куда-то на Дальний Восток - не то, во Владивосток, не то в Хабаровск. А уехал по той только причине, что почувствовал, что Иркутск стал для него тесен, что здесь он достиг уже всего, чего возможно достичь, а дальше бизнес развиваться в тесных рамках города уже не сможет. Вот и уехал... Иногда мы переписываемся с ним через "ОдноКвасЬников", даже созваниваемся - но, крайне редко: слишком занятой он человек... Правда, постоянно зовёт к себе, обещает место пресс-секретаря или начальника отдела развития. Но я, почему-то, не еду.

 В 1992 году Антону было двадцать шесть, он только что закончил Университет. Но к этому времени, он уже был владельцем собственного небольшого издательства, цеха по производству пиломатериалов и нескольких коммерческих киосков, торговавших водкой-сигаретами-шоколадками и прочими товарами повышенного спроса. Кажется, это он открыл в городе первый магазин сэконд-хэнда - и, кажется, он же первый завёз в город столь популярные у Настоящих Мужчин зажигалки "Zippo" и карманные фляжки под вискарь. В те же годы он носился ещё и с идеей наладить в городе линию по производству шампуня:

 - Ну подумай, старик, чем плохо будет, если у Иркутска будет собственный шампунь? - всякий раз спрашивал он меня во время наших разговоров - а я, смеясь, отвечал ему в таком духе, что да, мол, единственное, чего не хватает родному городу для полного счастья - это шампуня местного производства - с остальным-то, дескать, всё уже давным-давно решено, и полный порядок.

 И вдруг Антон меня, да и не только меня, но и всех наших общих знакомых, здорово удивил:оказалось, что наш Деловой Человек... влюбился! Причём, влюбился по-настоящему, по-серьёзному. Нет, на его делах это никак не отразилось: он продолжал мотаться по всему городу, по всем своим "точкам" на своей "японке" неизвестной мне породы, продолжал принимать заказы на пиломатериалы и полиграфическую продукцию, торговать "сникерсами" и "распутиным", возить в Иркутск сэконд и зажигалки, убеждать всех в необходимости запуска линии по производству шампуня, но... но разговор об этой, вожделенной для него, производственной линии всё чаще стал переключаться на другой, не менее вожделенный для Антохи, предмет:

 - Скажи мне честно, старик, - начинал он меня пытать каждый вечер, когда мы усаживались за столик в баре Дома Актёра, - что во мне не так? Почему Вера бегает от меня? Ведь она знает, что я её люблю - а я вижу, что и я ей симпатичен. Так, в чём дело, в конце концов?! Скажи мне: может, я - урод, или ещё что? может, одеваюсь как-то не так?... - и, глядя на элегантного красавца Антона, я не знал, что ему и ответить.

 Вера, объект его воздыханий, работала в одном из иркутских театров, и почти каждый вечер приходила сюда же, в "домактёровский" бар - не зря же и мы с Антохой каждый вечер оказывались здесь же, за одним из местных столиков - а больше в Иркутске начала девяностых, собственно, и пойти-то было особо некуда. Получилось так, что Антона с Верой познакомил именно я, и именно в этом самом баре - и вот теперь, следуя пословице: "ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным", был вынужден ежевечерне сопровождать сюда нашего Делового Человека и выслушивать его драматические монологи.

 Отчасти, Антон сам был виноват в том, что Вера вела себя по отношению к нему несколько странно. Чего стоила, хотя бы, та история с букетом? Дело было так: она провинциалкой была, наша девушка Вера, а в Иркутске жила на съёмной квартире, на окраине города, в девятиэтажке. На седьмом этаже. А Антон узнал её адрес, и решил признаться ей в любви достаточно оригинальным способом: закинуть ей в окно букет цветов с признательным любовным письмом. В окно седьмого этажа, ага - в этом-то и был весь фокус его затеи. И он нанял для этого дела какого-то альпиниста-спасателя, и тот в назначенный день и час с утра пораньше залез на крышу девятиэтажки, в которой жила Вера - с букетом и спрятанным в нём письмом - и, закрепив страховку, стал спускаться к окну...

 Дело было ранним утром, в воскресенье. Чёртов альпинист спустился, куда надо - и метнул свой букет в окно. Букет задел за край рамы, отлетел в сторону, и свалился вниз. Но это ещё не всё: промахнувшийся альпинист хотел, было, вернуться на исходную позицию, спуститься за букетом и повторить операцию сначала - да не тут-то было! - что-то там в его страховках перекрутилось, запуталось - и этот альпинист повис, как зрелый банан, на уровне восьмого этажа, покачиваясь на верёвках. А когда он решил повторить попытку подъёма, то он саданул ногой в чьё-то стекло. Стекло, конечно же, вылетело - а жители квартиры, конечно же, подумали, что это к ним с утра пораньше лезет грабитель. Ну, и милицию вызвали...

 Будь Антон там, на месте происшествия - он, конечно же, попытался бы уладить всё сразу. Я даже уверен, что он сам втащил бы запутавшегося альпиниста на крышу. Да вот беда: в это утро, доставив альпиниста к дому Веры, сам Антон скорее рванул в свой офис и засел у телефонного аппарата - ведь в спрятанном в букете письме он просил, чтобы она перезвонила ему. И он ждал телефонного звонка всё утро - и, наконец, дождался. Из милиции.

 Альпиниста снял вызванный жильцами злополучной квартиры экипаж. Этот же экипаж доставил бедолагу в отдел, и подверг допросу. С одной стороны, конечно же, хорошо, что букет, который тот так неудачно метнул, не попал в окно к Вере - и хорошо, что никто не подобрал его прежде, чем букет с письмом стали вещественными доказательствами. Как уж они там разрулили эту ситуацию, я, за давностью лет, и не помню. Но факт остаётся фактом: соседи (которым, кстати, Антон в тот же день застеклил выбитое окно и извинился перед ними) очень быстро разнесли эту историю по всему дому. И до Веры она тоже дошла. И, когда девушка немного остыла, она наградила Антона едким прозвищем "Погибший Альпинист" - по мотивам известного в те годы фильма.

 ...Вот мы и сидели теперь с Антохой, и гадали, что бы такое придумать, чтобы Вера изменила своё отношение к нему. И не придумали ничего лучшего, чем выставить меня в качестве посредника на двусторонних переговорах. И вот Антон встаёт и уходит из бара - а я остаюсь за столиком один, в ожидании предмета его обожания.

 Минут через тридцать-сорок Вера приходит в бар, видит, что я сижу один - а я приглашаю её за свой столик, и у нас начинается разговор. Естественно, об Антоне.

 - Понимаешь, - говорит мне Вера, - может, он и хороший парень, этот твой "Погибший Альпинист"... Да и за эту историю с цветами я на него не сержусь совсем - наоборот, прикольно даже! Но, вот смотри, - тут Вера стала очень серьёзной, - вот он, Антон твой, за один вечер здесь, в баре, оставляет, наверное, столько же, сколько у нас в театре уборщица или гардеробщица в месяц получает. А в театре, кстати, всё время зарплату задерживают, по месяцу, по два не платят... Людям в стране, натурально не на что жить - а эти капиталисты жиреют! Это же несправедливо! Вот и "Альпинист" твой - такой же! Подумаешь, "подвиг": нанять скалолаза, чтобы он девчонке в окно букет забросил, на седьмой этаж! Лучше бы он эти деньги какой-нибудь одинокой старухе отдал!