Неудивительно, что Максим пользовался заслуженным авторитетом не только в дружном трудовом коллективе Горторга, но и среди друзей-художников и прочей творческой богемы: эти последние почитали за честь попьянствовать в мастерской Максима, почесать языками за Высокое Искусство под дефицитные закуски. Максим, правда, кого попало, на своей территории не принимал - и со временем вокруг его мастерской сложился не очень широкий круг творческой интеллигенции, которая и создавала своими высокоодухотворёнными разговорами творческое настроение при создании таких шедевров, как, например, вывеска для гастрономического отдела "Сыры - Жиры", или стенд "Социалистические Обязательства трудового коллектива магазина "ГАЛАНТЕРЕЯ"".
Вот эти-то стенды с перечнем социалистических обязательств и были, что называется, "коньком" Максима! Всё, что касается Родной Партии И Правительства, он делал с подлинным вдохновением и высочайшим художественным вкусом и мастерством! Доске Почёта, которую Максим сделал для родного Горторга, завидовали даже в горкоме партии: у них ни такой Доски, ни таких художников отродясь не было!... Поэтому, нет ничего удивительного в том, что и из других городских ведомств к Максиму шли с "левыми" заказами - и он делал: то стенд "Никто не забыт - Ничто не забыто!" для Управления Капитального Строительства, то оформлял "ленинскую комнату" на каком-нибудь заводе, то ещё что... Руководство Горторга на эти его "левые" заработки смотрело сквозь пальцы...
И вот однажды к Максиму обратился его старый приятель и однокурсник, работавший художником в центральном городском кинотеатре:
- Макс, выручай! - хрипел в трубку простуженный друг, - послезавтра - 7 ноября, у нас в кинотеатре праздничный вечер будет - а у меня главный стенд не готов! Простудился, понимаешь... Сделаешь? Вот и отлично! Рассчитаемся! Фотографии для стенда у меня в мастерской заберёшь - я позвоню, тебя пустят - а оформите его надо следующим образом... - Максим записывал инструкции карандашиком на бумаге, - ну, и ленинскую фразу про кино, в качестве заголовка поставь! Ладно, старина, поправлюсь - сочтёмся! Бывай!
На следующий день Максим забрал в мастерской приятеля необходимые для создания стенда фотографии передовиков городского кинофронта, и приступил к созданию стенда. Он работал увлечённо и с огоньком: к полуночи стенд для главного городского кинотеатра был готов, и Максим наводил на него последний глянец, время от времени подходя к столу, за которым с полседьмого сидели двое друзей, и пропуская с ними рюмочку - для вдохновения.
Оставалось лишь наклеить буквы заголовка - знаменитую ленинскую цитату о том, что из всех видов искусств для нас важнейшим является кино - и тут выяснилось, что эта крылатая фраза Вождя, красовавшаяся в каждом, даже самом занюханном кинотеатришке, вылетела у Макса из головы.
- Так! "Кино - главнейшее из искусств"? Нет, не то!... А как же? Как?!!!... - Максим -одил вокруг стенда туда-сюда, и бормотал себе под нос разные варианты, - "Кино для нас - самое важное из искусств"? Нет! "Искусство - самое важное из кин"? Нет, ч-чёрт, не то, не то! Эй, вы, мастера культуры! - обернулся он к собутыльникам, - чего там Ленин про кино говорил? Не помните?
- Гы... Ик! - откликнулся поэт Гена. Этот Гена был "свободным поэтом" - то есть, таким поэтом, которого нигде не печатали и которому приходилось работать то дворником, то грузчиком - а к Максиму он приходил только для того, чтобы выпить и пожрать на халяву, - Ик! Про к-кино Владимир Ильич говорил, да... Он и про театры тоже говорил, и про музей всякие...
- Да без тебя знаю, что говорил! - огрызнулся Максим, - а что? Что конкретно?
- Ну-у, - протянул Гена, - говорил, что там, мол, много хороших фильмов показывают... Что они с Надеждой Константиновной любят в кино ходить... наверное...
- А'гхиглупо! - взвился сидевший в уголке Валерик, подражая ленинским интонациям, - А'гхиглупо, това'гищ поэт! Владими'г Ильич Ленин говорил, что из всех искусств для п'голета'гиата важнейшими являются Кино, - Валерик взмахнул ручонкой, подхватывая недопитый стакан, - Вино, - и опрокинул содержимое стакана в себя, - и Домино! Ве'гной до'гогой идёте, това'гищи! - и, поклонившись, словно со сцены после окончания спектакля, плюхнулся на свой стул.
- Точно! - радостно заорал Максим, - Точно! Валерка, скажи-ка ещё раз - только по-нормальному - я запишу!
Валерик встал и вновь произнёс слова Вождя Мирового Пролетариата, старательно копируя ленинские интонации. Максим записал всё это на бумажку, после чего вытащил на свет Божий ящик, в котором у него хранились загодя вырезанные из пенопласта объёмные буквы, и принялся наклеивать крылатую фразу Вождя на стенд.
- У-ух! - наконец-то приземлился он в своё кресло, - готово! Эй, Геныч, проснись! Давай-ка, сгоняй к сторожу - пусть выдаст ещё пару пузырей - скажешь, что я послал! А то я смотрю, вы тут уже всю бутылку приговорили, сволочи. Кстати, можешь и сторожа пригласить посидеть с нами...
...Когда поэт Гена принёс требуемое, и друзья разлили водку по стаканам, Максим произнёс:
- Ну, давайте, мужики! За него - Макс кивнул в сторону стенда, на котором сверху был укреплён пенопластовый ленинский профиль и красовалась фраза Вождя - за товарища Крупского! За кормильца нашего! Ведь сколько ж нашего брата-художника с него кормится, за портреты да за бюсты огребает!
- Ум-мнейший б-был ч-ч-человек! Мат-тёрый ч-человечище! Ик! - поддержал Макса уже дошедший до кондиции поэт Гена, - с-сколько к-к-книжек нап-писал - в жисть не прочесть!
- Это уж точно! - весело усмехнулся Максим, - не прочесть - и не запомнить, чего он там наболтал - про кино, про вино... про баб...
- А вот интересно, - вдруг оживился Генка, - а г-говорил он что-нибудь п-про баб?
- Конечно! - откликнулся из своего угла актёр Валерик. Он встал, оттянул пальцами в стороны фалды пиджака, и произнёс на-гора фразу, вновь старательно копируя ленинскую интонацию: - Создание п'гинципиально новой, социалистической бабы является одной из пе'гвооче'гедных п'гактических задач совецкой власти! Ура това'гищи! - и вновь поклонился.
- Ни фига себе! - Генка даже на стуле подскочил, - а когда это он такое говорил? Я н-не слышал раньше...
- Это он не говорил, а писал - в Закрытом Письме к Съезду партии, - пояснил Макс, который уже понял, что Валерика понесло на приколы и импровизы, - только это письмо потом Сталин засекретил! Вам в университете про него не рассказывали, конечно...
- Из-за баб з-засекретили, да? - спросил Генка, но Максим оставил его вопрос без ответа - он, хохоча, обратился к Валерику:
- Ну-ка, Лерыч-Валерыч, процитируй-ка нам, что там Вождь про гомосексуализм говорил?
- Гомосексуализм - раковая опухоль импе'гиализма! - тут же сымпровизировал Валерик, - взамен мелкобу'гжуазного, ста'го'гежимного гомосексуализма, мы должны 'газвивать новый, п'голета'гский гомосексуализм!
- А про проституцию? - Макс уже ржал в полный голос, - что там Ильич про проституцию затирал?
- П'гоституция, как фо'гма това'гно-денежных отношений, с пост'гоением коммунистического общества отом'гёт естественным об'газом! На смену ей п'гидёт д'гугая п'гоституция - основаная на доб'говольном волеизъявлении т'гудящихся масс!
Макс аплодировал; поэт Гена хлопал глазами: для него Владимир Ильич Ленин и прежде был авторитетом - но Генка никак не ожидал, что Вождь пролетариата не оставил своим вниманием такие вопросы, как гомосексуализм и проституция. Выпитая водка и актёрское мастерство Валерика создавали у пьяненького Генки ощущение того, что всё произносимое - чистая правда.
А Максима с Валериком уже несло дальше: макс требовал, чтобы друг выдавал ему ленинские фразы про представителей самых разных профессий - чабанов и каюров, бурлаков и газоэлектросварщиков, гробовщиков и врачей-проктологов, ветеринаров и служащих банков, почт и телеграфов. А Валерик, привыкший играть на сцене лишь мелкотравчатых сказочных злодеев в детских спектаклях, полностью перевоплотился в образ Вождя Мирового Пролетариата - и выдавал пулемётные очереди "ленинских цитат":
