— Вы не готовы защищать Рощу? — на какое-то мгновение Петра больше не выглядит яростной, а только лишь глубоко-печальной.

— С чем же? Нас всего двести! Нам нужны танки. Минимум штук двадцать, а не один. Но прежде всего, нам нужно больше людей.

— А что с деревьями? — спрашивает она.

Джаз хватает Петру за руку и смотрит в пол. Некоторое время никто из нас не произносит ни слова.

Мы думаем о деревьях, которые растут на стадионе, так гордо, возвышенно, удивительно красивые и такие уязвимые. Они умрут первые, потому что они представляют самую большую угрозу.

— Я не буду запирать заслуженных членов общества, — наконец, нарушает молчание Петра. — Вы можете уйти, когда захотите. Но никому ни слова об этом. Я не хочу, чтобы здесь разразился хаос.

Сайлас кивает.

— Но мы двое никуда не уйдем. Правда? — Петра смотрит вниз на Джаз, нервно улыбаясь.

— А что с Беа и Квином? Ты отпустишь их? — спрашиваю я.

— Кого? Премиума и девчонку? Нет, конечно, нет, — Петра машет рукой, настолько абсурдным кажется ей этот вопрос.

— Здесь с ними все будет в порядке, — Сайлас пытается успокоить меня.

— Нет, не будет. Они провели всю свою жизнь в Куполе. И они спасли мне жизнь. Я просто не могу оставить их.

Петра смотрит на меня пронизывающим взглядом: — Ну, тогда ты тоже останешься здесь.

Тогда ты остаешься и борешься.

— Этот Премиум, которого я привел, гораздо более ценен, чем ты думаешь, Петра. Вероятно, мы смогли бы выиграть время с его помощью, чтобы подготовиться к тому, что надвигается, — Сайлас задумчиво смотрит в потолок и кивает. — Да, вероятно, мы могли бы выиграть с его помощью несколько недель отсрочки и набрать за это время максимальное количество рекрутов.

— Я слушаю, — говорит Петра.

После того, как Сайлас объявляет нам, что отец Квинна, вероятно, генерал, который убил Инджера, и что Квинн наблюдал эту жестокую сцену. Петра вне себя от ярости.

На ее шее появляются красные пятна, и она стучит сжатым кулаком по руке. Совершенно ясно, она хочет, чтобы Квинн поплатился за это, ей безразлично при этом, что он сам не виноват.

Она громко клянется отомстить, и Сайлас позволяет ей выругаться и побушевать. Она все больше разгорается, и ей требуется время, чтобы успокоиться.

Тогда Сайлас начинает настоятельно рекомендовать ей, чтобы она использовала Квинна. Он также находит назначение для Мод, когда он слышит о ней.

И через пару часов Сайлас уже разрабатывает план, который, вероятно, мог бы спасти всех нас.

Я думаю, что уже утро, несмотря на то что нет определенных оснований для этого. Все, что я знаю это то, что мы сидим уже несколько часов без воды, света, еды и достаточного количества кислорода.

Мод тоже не смогла сохранить фрукты в желудке. Вся камера провоняла. Движения Мод становятся медленнее. Она уже даже не сидит, а лежит на земле, дремлет и ежечасно испуганно кричит от очередного кошмарного сна.

Я тоже пыталась спать, прислонившись к стене и положив голову Мод на колени. Сейчас глажу ее по грубым волосам и внимательно прислушиваюсь к ее дыханию.

Я больше не сомневаюсь на чью сторону я встану. Мне ясно, что министерство подавляет нас, что оно эксплуатирует моих родителей и делает нас зависимыми: огромные кислородные баллоны, которые они в нас впихивают, которые делают нас немощными вне Купола.

Мне также понятно, что я никогда не получу высокой должности в Куполе, которая позволила бы мне помочь моим родителям, если только я не вступлю в брак с Премиум. С другой стороны, в Куполе, по крайней мере, была иллюзия свободы.

Мятежники же напротив выступают за свободу и справедливость, а ведут себя с нами так безжалостно и сурово. И здесь я определенно не свободна, совершенно точно нет. Правда они дают мне кое-что поесть, но они ни капли не заботятся о Мод.

Сейчас Алина напомнила бы мне о темном прошлом Мод, о ее активной роли по искоренению деревьев. Но какое это имеет значение?

Мод больше не представляет ни для кого опасности. И так или иначе у меня в голове две картины о Мод, которые никак не связываются между собой: убийца и свернувшееся безобидное существо на моих коленях.

Я пытаюсь напеть ей детскую песенку. Эту песню мне пела мама, когда я была ребенком, Мод менее напряжена, если я пою.

"Знаешь ли ты, сколько звезд на небосклоне?

Знаешь ли ты, сколько облаков плывет по нему во всем мире? "

В этот момент дверь камеры раскрывается, два типа заходят внутрь, хватают Мод под руки и вытаскивают из помещения. При этом ее голова качалается туда сюда и ударяется об пол, как футбольный мяч. Ни о чем не думая, я бросаюсь на обоих парней. — Оставьте ее! Она больна!

К моему удивлению они прислушиваются ко мне и отступают на несколько шагов. Затем входит Петра, сложив руки на груди.

— Я охотно использовала бы ее кровь для боевой раскраски. Но ты, видимо, привязалась к ней.

А он, видимо, к тебе. Поэтому мы оставим вас в живых немного дольше.

Я не понимаю о чем она говорит и слишком злюсь из-за Мод, чтобы еще пытаться разгадать ее тупые загадки.

— Оставьте старую ведьму здесь и возьмите девчонку, — приказывает Петра этим двум типам. — Я приведу мальчика. Мы встретимся в комнате для собраний.

Теперь я оказываюсь в руках этих двоих, и меня выводят из помещения. Между тем Мод просыпается. Она смотрит испуганно и протягивает руки ко мне, умоляющий взгляд просит, не оставлять ее одну.

— Пожалуйста, дайте ей воды. Иначе она умрет от жажды. Не дайте ей погибнуть таким образом, — умоляю я, пока она надевают на меня маску для дыхания.

— Мы дадим ей попить, — говорит Петра. — И помоем ее. Она ужасно воняет.

Спустя пару минут я сижу в одиночестве в накаченной кислородом комнате для собраний.

Они забрали у меня прибор для дыхания, чтобы я не смогла покинуть комнату.

Меня оставили сидеть спиной к двери за старым, круглым, деревянным столом. Я пытаюсь вспомнить, что сказала Петра, когда зашла в нашу камеру. Что-то о том, что я привязалась к Мод и это важно.

Но почему я не должна была бы к ней привязаться? Они еще не поняли, что мы никакие не бессердечные монстры?

Хлопает дверь, но я не оборачиваюсь. Я решила показывать безразличие. Так как очевидно, что мой самый главный враг- это мое тупое сочувствие. Сочувствие к каждому, кто перебегает мне дорогу. Теперь я должна положить этому конец. Я должна попытаться убедить Петру, что другие люди мне полностью безразличны. А лучше всего, что я безразлична и к самой себе тоже.

— Я не хочу присутствовать во время сентиментальной встречи. Я подожду за дверью.

Голос принадлежит Петре. Я слышу шаги, а затем дверь закрывается. в комнате повисает неприятная тишина, которая становится все тяжелее с каждой минутой.

Но я все еще не оборачиваюсь, так как все это кажется мне обычным трюком. Вместо этого я смотрю на сломанные часы на стене.

Не имею ни малейшего понятия сколько проходит времени, в то время пока я сижу не шелохнувшись и не издав ни звука.

И я бы, наверное, смогла бы еще целую вечность просидеть так, если бы не мой желудок: он заурчал. Да так громко. А затем прозвучал голос.

— Эй? — говорит он, и я понимаю в ту самую секунду, даже не обернувшись и не пытаясь услышать что-либо еще, что это он.

Я подпрыгиваю и откидываю стул. Рядом с дверью стоит Квинн. Его глаза завязаны, руки связаны. Он выглядит ошеломленным, но он жив.

— Квинн! — задыхаюсь я и подбегаю к нему.

Снова и снова я проигрывала эту сцену в мыслях. И в моей голове все было абсолютно ясно, как я среагировала бы: упала бы в его объятья.

Но теперь я останавливаюсь в нескольких сантиметрах от него и осторожно снимаю повязку с глаз. Когда он снова обретает зрение, начинает растерянно качать головой и сжимает губы.

— Беа, — шепчет он и придвигается ближе.

Я чувствую его дыхание и отступаю. У него повсюду синяки и следы от ударов. Я поднимаю руку, и когда я прикасаюсь к его скуле, он вздрагивает и закрывает глаза.