— Беа? — я задыхаюсь и кашляю.

— Беа?

Снова и снова я вынуждена убеждать себя, что голоса, которые слышу, только эхо наших собственных, которые отражаются от стен в тоннеле.

То, что бормотание вокруг нас, наше собственное. И, когда слышу крики Квинна о помощи, я вынуждена напомнить себе, что мы в тридцати метрах под землей, и мы не смогли бы услышать его, даже если бы он кричал.

Но я не могу выкинуть мысль из головы, что Квинн в беде. Что, если он действительно кричит? Что, если как раз сейчас он умирает?

Я замечаю, что Алина наблюдает, как я вытираю глаза и нос о рукав. Время от времени она спрашивает меня, как дела. Иногда проводит рукой по спине и сжимает мою руку.

— С ним все будет в порядке, вот увидишь, — заверяет она через некоторое время, и хоть я и не противоречу ей, она повторяет еще раз. — С ним все будет в порядке.

Бедная Мод твердо убеждена в том, что духи мертвецов продолжают жить в туннелях. Она чувствует, как они шныряют вокруг.

— Ты серьезно? — тявкает Алина. — Может быть не стоило их убивать? — Мод с трудом бредет вдоль путей, по которым мы следуем, держась около промерзших подземных труб. На полу коричневая вода, которую мы переходим вброд.

В большинстве мест воды по щиколотку, так что несмотря на сапоги наши ноги уже скоро замерзают.

У Мод, видимо, имеется потребность в том, чтобы рассказывать нам о людях, которых она "освободила".

— Мне нужно признаться кое в чем, — говорит она, но Алина не обращает внимания.

— Эй, старуха, поэкономь свой воздух для дыхания. Никто не хочет слушать твои истории.

Алина права. И у меня нет настроения, узнавать что-то о людях, которые сами пошли на смерть.

Я не хочу знать об ее отчаянии. Мне нужна надежда. Что у нас остается еще кроме надежды?

Наконец, мы добираемся до следующей станции.

— Где мы? — спрашивает Мод.

Я освещаю фонарем вокруг, чтобы оценить обстановку. Серые стены, но еще можно рассмотреть буквы в большом красном кругу "Аллея Тоттинган" Мод рассматривает испорченную вывеску и стонет. Наверное, тоже станция смерти. Между тем Алина ушла далеко вперед.

Она все еще идет вдоль рельс и уже почти достигла выхода из тоннеля в другом конце станции.

— Алина, — кричу я. Она поворачивает и качает головой. — Алина, подожди нас!

Мы вечность бежали по тоннелям, там невозможно понять, как долго нам понадобится идти обратно, чтобы найти Квинна.

Алина забирается на платформу и исчезает. Я поднимаю Мод и поднимаюсь сама. Мы садимся на скамейку, которая прикручена к стене, Мод снимает свой изношенный мокрый сапог.

Наконец снова появляется Алина. В ускоренном темпе она приближается к нам и прислоняется к стене.

— Алина?

— Мне очень жаль, Беа, очень жаль. Я действительно не думала об этом, — говорит она, наконец.

— О чем? О чем ты? — я направляю на нее фонарь. — Послушай, если ты не хочешь идти со мной, то все в порядке, я понимаю. Я пойду одна, — говорю я, надеюсь, однако, что она не оставить меня в одиночестве.

— Не об этом. Осмотрись же.

Я снова освещаю стены фонарем.

— Ничего не видишь?

— Что?

— Огонь, — каркает Мод. Я внимательней всматриваюсь в стены. Они все покрыты толстым слоем сажи.

— Подъемников и эскалаторов нет. Разрушены. Нет никакой дороги наверх, — объясняет Алина.

— Но на следующей станции мы сможем подняться. — Но Алина отводит взгляд. — Что? — спрашиваю я.

Она забирает у меня фонарь и светит на показатели моего кислородного баллона, затем освещает свою бутылку.

— Понадобятся часы, чтобы вернуться назад к Квинну. А затем нам понадобится еще его найти.

Для этого нам понадобится кислород. Иначе мы не справимся.

— Вздор, у нас его достаточно, — противоречу я. — Мы просто можем бежать. Просто бежать, — Но я знаю, что это бессмысленная идея, потому что тогда мы израсходуем большую часть кислорода.

Алина хватает меня за руку, и мы идем вдоль платформы подальше от Мод.

— Есть возможность, которую мы можем использовать, — шепчет она. — С дополнительным кислородным баллоном мы бы смогли найти Квинна.

Когда я поворачиваюсь и смотрю на Мод, она как раз выливает воду из своего сапога.

— Или она, или Квинн. Решение за тобой, Беа.

Я настолько парализована от ужаса, что не могу сказать ни слова.

Теперь Мод смотрит на нас. — Я хочу есть, — говорит она.

Я иду назад и роюсь в рюкзаке. — Вот, возьми протеиновый батончик.

Она жадно хватает его и сразу набивает себе рот.

— Ну давай, бери мою бутылку, — шепчет она.

— Мод, я..

— Ну, по правде, я бы еще пару лет охотно пожила, но я точно знаю о чем вы двое шептались там. Я знаю, что этого воздуха хватит для вас двоих, по крайней мере для того, чтобы выйти отсюда живыми и тогда найти вашего друга.

Я не знаю, что должна сказать. Поэтому говорю, что первое приходит в голову. — Он не мой друг.

Но Мод только моргает и засовывает вторую половину в рот.

— Последняя трапеза. Последний обед перед смертью. Маленький стакан шампанского был бы кстати. И тарелка с шоколадными трюфелями. Но протеиновый батончик тоже неплохо, — с этими словами она отстегивает кислородный баллон. — Иди и найди его. Если ты так сильно любишь его, он определенно хороший парень, — Мод снимает дыхательную маску и подает мне.

Я полностью уничтожена и подавлена добротой Мод.

Но у меня нет права менять ее жизнь на жизнь другого человека, даже если я люблю его.

Я прижимаю маску к ее лицу и, не думая, обнимаю ее.

— Эй, отпусти меня, — мямлит она.

— Скажи-ка, тебе полностью сорвало крышу? — Алина подбегает и оттаскивает меня от Мод, которая, не смотря на ее слова, цепляется за меня также как и я за нее. — Кто знает, что у нее внутри? Что за бред? — ревет Алина.

С отвращение она смотрит на Мод. И тогда очень медленно, ее выражение лица меняется.

Наконец, она совсем не выглядит разъяренной, а всего лишь печальной.

И когда я отпускаю Мод, понимаю почему: Мод плачет. В слабом луче света она выглядит такой безутешной, уязвимой и такой человечной, когда подает мне свой кислородный баллон совершенно бескорыстно, так что нужно быть полным извергом, чтобы не посочувствовать ей.

Я практически уверен, что никто не ищет меня. А если и искали, то к этому времени они сдались. Нет никакого смысла кричать дальше, поэтому я молчу.

Я не пытаюсь откапываться. Это только расходует кислород.

Я никогда действительно не задумывался о жизни, и как-то немного жаль, что, когда я делаю это в первый раз, он же окажется последним. Наверное, я проживу еще максимум день.

Все же сожаления и благодарности, которые крутятся у меня в голове, уже ничего не значат. Я не смогу больше ничего предпринять.

Все время я вынужден думать о моих братьях, Ленноне и Кине. Они часто доставали меня по самое не хочу, но все же я ужасно их люблю.

Своих родителей я тоже люблю. Даже не могу думать о том, как сильно я их всех люблю. И о том, что никогда больше не увижу их и не смогу сказать им, что люблю их.

Если бы я был милее с ними! Если бы я хотя бы время от времени разговаривал с ними уважительно!

А еще Беа. Я не знаю, почему она не перестала общаться со мной. Я так часто бросал ее, только потому что у меня было свидание с какой-нибудь девчонкой, которую я знал всего несколько часов.

А позже, когда пустая болтовня с девушкой мне надоедала, я бежал к Беа, чтобы поделиться горем. Моим горем?

Как Беа должна была жить, если ее родители не могли позволить достаточное количество кислорода, чтобы просто позволить ей с кем-то выйти прогуляться?

Если каким-то чудом я выберусь отсюда живым, то в первую очередь попрошу прощение у Беа. Я даже могу представить ее лицо, когда она простит меня.

Ее глаза наполнены слезами, когда она подходит ко мне и обнимает.