— Всё, что угодно, господину Шумилову… Только позвольте старику полюбопытствовать, для чего — с… сие Вам надобно — с?
На самом деле ответ вовсе не интересовал управляющего. Даже если бы Шумилов сказал, что желает получить эту информацию в целях совершения преступления, тот всё равно бы оказал необходимую услугу.
— Полюбопытствовать можно, — кивнул Алексей и продолжил, не без иронии, — Любопытному старику можете сообщить, что сие потребно для подтверждения в суде alibi одного несправедливо обвиненного человека. О, нет, нет, это не ваш сотрудник и ваша гостиница к этому преступлению не имеет ни малейшего отношения. Итак, меня интересует не то, в котором часу вы должны были закрываться, а именно реальное время закрытия 27 августа.
Управляющий немигающим взглядом уставился на Шумилова, переваривая услышанное и пытаясь определить, в чём тут подвох и каким должен быть правильный ответ. Так ничего и не уяснив, управляющий потупился было в долу, но затем, очнувшись, вызвал портье и лакея Пахома, что работал 27 августа. Затем на его столе появилась потрёпанная амбарная книга (видно в шутку названная «рабочим блокнотом»), а потом вторая такая же (под условным названием «кассовый журнал»). Напряжённая работа коллективного разума в лице управляющего, портье и лакея Пахома с постоянной сверкой их воспоминаний по обеим книгам позволила восстановить детали того субботнего вечера.
— Мы вообще — то работаем как бы круглые сутки, но перед ночью как бы закрываемся, — несколько путанно рассуждал портье, — Дверь на запор, ставни первого этаже, опять же, закрываем. Обычно мы всё это делаем в 22.30, — продолжал он, — но в тот вечер, как видно по записям, несколько припозднились. Потому как сразу трое постояльцев у нас туда — сюда сновали — купец из Тамбова уезжал и две мещанки псковские приезжали. Вспоминаю этот день. Мы действительно закрылись попозже. Было уже часов 11 вечера.
— Вот и запись в журнале, — ткнул пальцем управляющий, — " Федосова Анна Валериановна и Федосова Прасковья Валериановна. Паспорта выписаны псковской полицейской частью номер 2. Адрес во Пскове: улица Косая, в собственном доме. Проживали у нас с 27 по 30 августа. Поселение: августа 27 дня в 22.40. А в вот и тот самый купец: Хорошенко Савелий Савельевич. Паспорт выписан в Тамбове, где проживает по улице Ряжской, собственный дом. Проживал у нас с 24 по 27 августа. Выбыл августа 27–го в 23.00.
— А с купцом история приключилась — в его номере кувшин для воды оказался с отбитой ручкой. Он уперся, дескать, не я разбил, и платить не хотел, — встрял Пахом.
— Хорошо, с этим ясно, — подитожил Шумилов. — А можно видеть с улицы, что вы закрываетесь?
— Конечно — с, мы же ставни на окнах цокольного этажа закрываем — с. С улицы. Пыль, знаете ли. Да утром, в 6 часов дворник выходит мостовую мести и из шланга поливает, так чтоб на стекла не попадало. У нас ведь гостиница приличная — с, вода подведена от водопровода. А поскольку окна низко, то мы их держим закрытыми, чтобы дворник, значит, не залил. — обстоятельно ответил управляющий.
— А вам знаком жилец из дома напротив по фамилии Миронович?
— Миронович, Миронович… нет, не припомню — с. Рад был бы услужить, но не припомню — с. — осклабился управляющий.
— Ну, что ж, вы очень помогли. — раскланялся Шумилин и покинул гостеприимный кров.
Наверное, посещение гостиницы было совершенно лишним; Карабчевский вряд ли забыл проверить как работало это заведение в важный для его подзащитного день. Но Шумилов, завершая своё неофициальное расследование, хотел окончательно расставить все точки и уяснить для самого себя истинное положение дел. Теперь он мог с уверенностью сказать — прежде всего самому себе — что совесть его чиста, Миронович действительно появился дома около 23 часов. Дворники дома на Болотной видели его возвращение как раз в то время, когда закрывалась гостиница напротив. А значит, Миронович действительно не убивал Сарру Беккер.
Дом Швидленда за те несколько дней, что минули с момента последнего появления здесь Шумилова, ничуть не изменился. Всё тот же седовласый приказчик заседал в конторе домоправителя, всё такими же грязными оставались лестницы; разве что к общему шуму и гаму добавился грохот выгружаемых во дворе дров — дело шло к зиме и владельцы доходных домов спешили запастись топливом до наступления холодов. Приказчик, разумеется, вспомнил Шумилова и, памятуя о полученных от него деньгах, поспешил избавиться от назойливого посетителя — какой — то старушки, добивавшейся застекления в её комнате форточки. Шумилов перешёл к делу не мешкая; приказчик явно был тот ещё пройдоха и с ним можно было говорить открытым текстом.
— Я к вам, любезнейший господин…м — м…
— Варнавский, — подсказал приказчик.
— … господин Варнавский, с ещё одной маленькой просьбой. Надо бы взглянуть на комнату, в которой жила Екатерина Семёнова. Буквально на минутку зайдём и выйдем, — Шумилин показал приказчику серебряную 3–рублёвую монету и опустил её ему в нагрудный карман.
— То есть просто открыть комнату? — уточнил на всякий случай приказчик.
— Да. Я просто подойду и посмотрю в окошко.
— Сей момент. Для нас — это никаких сложностей не составит, — приказчик нырнул головой под стол, задвигал по полу какую — то коробку, загремел ключами и через полминуты вернулся в вертикальное положение. В руке он сжимал вязанку ключей, похожую на сушёные грибы, нанизанные на нитку один поверх другого. Эту вязанку он взял в одну руку, а в другую — толстую потрёпанную книгу, которую отечески прижал к груди и со словам «чтож, пройдёмся по этажам» вышел из — за стола.
— Здесь у меня кассовый журнал, — пояснил он Шумилову, хлопнув ладошкой по книге, — заодно и с должниками поговорю.
Они поднялись наверх, на четвёртый этаж, туда, где находились самые дешёвые квартиры. Варнавский потрындел звонком и на вопрос из — за двери «кто тама?», бодро ответил: «Анна Лукинишна, а ну открывайте, это Варнавский за деньгами явился!». Дверь отворила та самая бодрая старушенция, что буквально неделю назад рассказывала Шумилову о том, как должала ей Екатерина Семёнова. Но с перепугу, вызванного тем, что явился приказчик, она Алексея даже не узнала.
— Александр Иванович, ну ведь сейчас Поликарп на работе, — залепетала она, — Я ведь обещала всё погасить! У него большой заказ, ему только лаком осталось покрыть гарнитур и он сразу получает на руки чуть ли не 80 рублёв! Мы всё отдадим, долг — то копеечный!
— Конечно, копеечный, — огрызнулся приказчик, — две недели просрочены! А почём у нас неделя, ась? Небось, не копейка!
Он прошёл мимо неё к двери дальше по коридору и требовательно постучал кулаком:
— Аграфена, это Варнавский! Открывай!
Из — за двери ему что — то ответили, но Шумилов не разобрал, что именно.
Приказчик обернулся к Алексею и пояснил: «комната уже сдана, но сие нам не помеха». Было похоже, что бодрый старичок был готов за три рубля, полученные от Шумилова, свернуть горы! Он снова ударил кулачком в дверь:
— Аграфена, не выводи меня из себя! Открой сейчас же!
— Я ребёнка кормлю, — донеслось из — за двери, но приказчика этот ответ нисколько не смутил:
— Да хоть зад ему вытирай, мне — то что за дело? Открывай, говорю, и не спорь! Что я грудей женских не видал?
Через полминуты послышался скрежет проворачиваемого в замке ключа и дверь немного приоткрылась; в щели показалось взволнованное женское лицо:
— Не могли бы Вы подождать, Александр Иванович? — искательно спросила женщина.
— Ни минуты! — рыкнул в ответ приказчик.
«Да ты, батенька, брутальный хам!» — с неожиданным раздражением подумал Шумилов, — «Горазд на женщин орать! А сам за трёшку прогибаешься хуже лакея! Были бы их мужики дома, они б тебе плешь — то подрихтовали, да ты бы и сам в их присутствии так орать поостерёгся…» Но ничего такого вслух он, разумеется, не сказал; не тот ещё момент был.
Варнавский хозяином вошёл в отпертую комнату, оглядел помещение. Шумилов проследовал за ним. Открывшая дверь молодая женщина торопливо завязывала халат; она, судя по всему, действительно только что кормила младенца, выглядывавшего из люльки.
