— В самом деле, почему? — повторил вопрос Боневич, — Просроченный вексель отнюдь не пустая бумажка: это долговой документ, который может быть обращён к принудительному взысканию. Это означает, что заёмщик пропустил момент добровольного досрочного погашения векселя и теперь выплата долга должна быть произведена безусловно. Любой суд встанет на сторону векселедержателя. Именно поэтому просроченные векселя широко продаются, покупаются и закладываются. Объясните, почему Вас они не заинтересовали?

Семёнова захлопала глазами и вдруг приобрела какой — то на редкость оглуплённый вид:

— Миша не велел…

— Кто такой Миша? — не понял Боневич.

— Подождите, господин Боневич, это пока несущественный вопрос, — остановил его Шумилин, — Объясните, Екатерина Николаевна, а почему Миша не велел брать просроченные векселя?

— У Миши был план. Он считал, что просроченные векселя нельзя будет пристроить по ссудным кассам. И в суд с ними нельзя будет обратиться. А вот если взять непросроченные, то он их сможет пристроить.

— Каким это образом? — спросил Шумилин, хотя он уже знал, каким именно образом Михаил Безак намеревался «пристраивать векселя».

— За четверть стоимости вернуть заёмщику… ну, то есть вернуть назад за меньшую суммую, чем человек должен.

Шумилов понял, что только что услышал от Семёновй очень важное свидетельство активного участия Безака в преступлении. Только мужчина мог реализовать тот план, который изложила Екатерина; понятно, что из неё переговорщик был никудышний.

— Так — так — так, — Шумилин почувствовал, что на языке у него вертится вопрос, который надо непременно задать, вот только сформулировать его следовало правильно, — А что, Екатерина Николаевна, Ваш друг Миша Безак уже пристраивал подобным образом векселя? — Да, у него был такой опыт. Выигрывал в карты у молодёжи, просил выписать вексель, потом предъявлял его родителям. Его ведь именно за это из армии изгнали. Он и потом промышлял этим делом. У него целый склад был таких «карточных» векселей, штук пять, не меньше. Он их закопал…

— Закопал? — Шумилову показалось, что он ослышался.

— Да, в кадку с фикусом. У нас на квартире. Положил их в жестяную коробку из — под германских конфет и закопал.

— Вы хотите сказать, что эта коробка до сих пор там? — уточнил Шумилин.

— Конечно, куда же ей подеваться? В Гельсингфорсе они ему не нужны, что бы их обратить в деньги всё равно в Петербург надо возвращаться. И вот перед бегством, дабы не таскать с собою, он их и спрятал.

На самом деле решение Безака было вовсе не таким вздорным, как могло бы показаться на первый взгляд. Манера прятать ценные вещи в предметах обстановки, никак не связанных с владельцем, была широко распространена в среде профессиональных проституток. Последние были весьма наклонны к воровству мелких ценных вещей у клиентов — золотых запонок, перстней и часов. В силу понятной осторожности воровки старались эти вещи с собою не носить, а «сбросить» в укромное место, откуда потом безо всякого риска их можно было легко забрать. Понятно, что прятать ворованную вещь под ковёр или за батарею парового отопления смысла не имело: первая же уборка помещения привела бы к обнаружению пропажи. Для сокрытия украденных в гостиницах вещей идеально подходили цветочные горшки и кадки, ведь никому в голову не придёт перекапывать в них грунт! Вместе с тем, цветы были легко доступны, особенно если находились не в номерах, а на лестницах или в коридорах. Очевидно, Михаил Безак решил воспользоваться опытом профессиональных проституток в своих целях.

— Ладно, с этим понятно. Куда же Вы дели векселя, найденные в столе? — продолжил свои расспросы Шумилин.

— Кажется, на на пол бросила. Они ведь были мне не нужны.

— Что было потом?

— Попробовала открыть шкафы. Они оказались заперты. Поискала ключи, там — сям, в стол ещё раз заглянула. Потом решила не терять времени и пошла к витрине со стеклом.

Семёнова подошла к витрине, стала сбоку и с напряжением слегка отжала крышку со стороны, примыкающей к стене. Крышка подалась, образуя узкую щель. В эту щель она запустила свою руку, обнажившуюся приподнятым рукавом выше локтя. И только теперь Алексей Иванович обратил внимание, насколько тонкой, безмускульной была эта смуглая ручонка. Семёнова продемонстрировала, как она собирала вещи в этом углу витрины. То обстоятельство, что рука её доставала сравнительно недалеко, объясняло тот странный на первый взгляд факт, что грабитель взял из витрины отнюдь не самое ценное.

— А как вы догадались, что крышку можно вот так легко отжать вверх?

— Ну, я посмотрела — ключа у меня нет, разбивать страшно — шума много, стекло ведь толстое, посыпется. Я подошла и потрогала, смотрю — щель образуется, я тогда и приподняла крышку.

— Хорошо, с этим вроде бы всё ясно, — подитожил Шумилов, — А что Вы можете сказать по поводу воска на полу прихожей? Вы жгли свечу?

— Да, конечно. Я же сказала, что искала ключи… Мне нужны были ключи и от входной двери, и от шкафоф. Я решила, что они могли быть у девочки, но обыскав тело их не нашла. Тогда подумала, что она могла их выронить во время… — Семёнова запнулась, ей явно не хотелось употреблять слово «нападение», — выронить в прихожей. Я прошла туда, зажгда свечку…

— Где Вы нашли свечу? — остановил её вопросом Шумилов.

— Я её не искала. Я всегда ношу свечной огарок с собой. Привычка.

Сказанное звучало так странно, что Шумилов не поверил этому.

— Вы можете мне показать этот огарок? Сейчас он у Вас с собою? — спросил Алексей Иванович.

— Да, конечно, — Семёнова запустила руку в свою чёрную сумочку и выудила оттуда кусок свечки.

Шумилов был несказанно поражён; можно было ожидать найти в женской сумочке парфюмерию, косметические принадлежности, зеркальце, но вот кусок свечи…

Закончив с осмотром помещения кассы, Шумилов оставил Семёнову под присмотром полицейских, а сам направился в дальние комнаты квартиры. Его интересовало спальное место Сарры Беккер. Ведь была же какая — то причина, побудившая её попросить дворника Ивана Прокофьева снять с дивана стулья!

Две из трёх дальних комнат были почти пусты. Из мебели там остался только сущий хлам. Спальное место погибшей Сарры оказалось в третьей, самой дальней и самой маленькой комнатушке. Старый рваный топчан был брошен поверх двух длинных и низких грубо сколоченных ящиков. Шумилин вспомнил, что Илья Беккер перевозил свою семью в Сестрорецк; возможно такие ящики были заказаны как раз для переезда. Топчан, с наброшенным сверху одеялом не имел постельного белья, только подушка была в наволочке, впрочем, весьма засаленной.

Воздух в комнатке был холодным, влажным и спёртым. Ну прямо каземат тюремный, а не жилая комната! Шумилин обратил внимание на мышиный помёт вдоль плинтусов. Видимо, именно присутствие мышей и побудило Сарру перенести ночёвку в другую комнату. Да и мягче спать на новом диване, чем на ящиках, что тут думать — то! Шумилин заглянул в ветхую тумбочку, стоявшую подле ящиков, и нашёл там объяснение появлению в комнате мышей: вощёная нитка от колбасной обвязки, мелкие кусочки промасленной бумаги, изгрызанные мышиными зубами фантики от конфет — всё указывало на то, что в тумбочке некогда хранилось съестное. Дыра, прогрызанная в задней стенке, недвусмысленно свидетельствовала о непрошенных гостях, нашедших к этим припасам дорогу.

Шумилин вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собою дверь. В убийстве Сарры Беккер для него больше не было загадок. Все вопросы получили ясные ответы. Мозаика сложилась, каждый её кусочек встал на своё место, создав, в конечном итоге, целостную, гармоничную картину.

Обратно возвращались в молчании. Семенова жевала яблоко, прихваченное с квартиры Верещагина, глазела по сторонам, а потом спросила внезапно:

— Вы нашли Его? Ведь это Он толкал меня на убийство… Кровь вовсе не на мне, а на нём… я лишь любила Его. Это же несправедливо, что он там, а я здесь!

Фамилию можно было не называть, не составляло большого труда догадаться, о ком именно говорит Семёнова.