— Что Вы хотите, молодой человек?
Шумилова давно уже не называли «молодым человеком», видимо, женщина толком его не рассмотрела в маленькое окошечко.
— Извините меня, пожалуйста, мне нужна Ваша помощь. Вопрос очень важен для меня и… моего семейства. Пожалуйста, выслушайте меня, уделите пару минут, — искательно и сбивчиво заговорил Шумилов. Именно так должен был говорить человек, которого он сейчас изображал, — Я сам не из Петербурга, я — из Ростова. В столицу меня привели драматические обстоятельства. Дело в том, что ещё полтора года назад моя старшая сестра сбежала из дома с одним… м — м прощелыгой, сенаторским сынком… Извините, об этом так просто не расскажешь, правда? В общем — то мы её даже не искали, поскольку знали, что побег сей состоялся добровольно. Отец проклял беглянку и… м — м… наверное, был прав. И вот проходит время, и в Ростове появляется дамочка… ну, известного сорта, шантанная певица и рассказывает, что увидела нашу Катеньку… Вы, наверное, догадались… в этой больнице. Сама эта певица родом из Ростова, достаточно хорошо знает нашу семью, так что ошибки тут быть не может.
— Я понимаю Вас, — кивнула женщина; она явно смягчилась, услышав повествование Шумилова, — Вы назовите, пожалуйста, её фамилию и время, когда она здесь была.
— Нет — нет, не так всё просто, Вы меня не дослушали, — запричитал Шумилов, — Катенька сделала вид, будто не узнала эту певичку, даже когда та попыталась с нею заговорить, прикинулась ничего не понимающей, дескать, ошибка вышла. Она назвалась явно вымышленной фамилией «Верейская», поэтому Вам эта фамилия ничего не скажет. Точно также и настоящая фамилия моей семьи — Ярыгины — тоже Вам ничего не скажет, поскольку в столице под этой фамилией Катя не регистрировалась — на сей счёт я уже навёл справки… Вы поймите состояние нашей семьи: мы были в шоке, когда узнали, что Катя лечилась в такой больнице… м — м, уж извините меня, если я задеваю Ваши чувства, поскольку Вы тут работаете… Даже отец простил беглянку! Меня послали в Петербург на розыск сестры, а у меня ни одной зацепки, кроме больницы, понимаете? Я наводил справки в адресном столе — не было в столице ни одной Екатерины Ярыгиной с ростовским паспортом, понимаете? Помогите мне, пожалуйста, я в средствах не ограничем, мне дали все деньги, какие были в доме… Хотите, я Вам заплачу за помощь 20 рублей? Хотите 50? Только не откажите в помощи, я не заню, как её искать и куда обращаться, — клянчил Шумилов плаксивым голосом, как и должен был разговаривать провинциал, соверешенно не ориентирующийся в чужом громадном городе.
— Вы знаете, молодой человек, — вздохнула женщина, — Это, конечно, против всех правил. Ведь здесь люди лечатся от таких болезней… И они, конечно же, рассчитывают на полнейшую конфиденциальность.
— Я всё прекрасно понимаю, я же не соляной столб, но не откажите в помощи, случай — то неординарный. Ну куда я могу обратиться? Ну кто же мне поможет! — Шумилов прекрасно понял, что женщина уже сдалась, просто она ищет дополнительную мотивацию для самооправдания.
— Опишите, пожалуйста, приметы Вашей сестры…
— Рост — 2 аршина, три с половиной вершка (1 м. 57 см.), брюнетка, черноокая, телосложение худощавое, волосы стрижёт, возраст примерно 28 лет. Но Вы же понимаете, если она не по своему настоящему паспорту регистрировалась у Вас, то приметы могут несколько отличаться. В больнице представлялась «Екатериной Верейской», имя — то настоящее и, полагаю, под таким именем она зарегистрирована у Вас.
— Это я понимаю, — кивнула врач, — когда Ваша шантантанная красавица её тут встретила? И, кстати, как зовут артистку?
— Это был апрель этого года, вторая половина. Зовут её Варварина Галина Яковлевна. Она была у Вас недолго — что — то около недели, — Шумилов был уверен, что это именно так, поскольку «Галчёнок», рассказывая о больнице, упомянула о том, что пропустила всего 2 представления. Лечение, стало быть, не продлилось долго.
— Уже хорошо, — кивнула женщина в окошке, — Стало быть, не сифилитичная… Подождите тут.
Шумилов отошёл к противоположной стенке, уселся на скамью, выудил из кошелька 5 «красненьких» и положил в карман. На ожидание он потратил минут 10, не меньше; в регистрационном отделении появились новые люди, вставшие в очередь к окошку у входа, а буйную даму, грозившую плеваться, под руки белые увели вон. Наконец, в окошке появилась та женщина, которую так ждал Шумилин, и поманила его к себе:
— Можно сказать, попадание «в яблочко». В апреле в 8–й палате одновременно с Варвариной Галиной находилась только одна молодая женщина по имени Екатерина. Это была 28–летняя Екатерина Семенова, зарегистрированная у нас как мещанка, проживающая по адресу: дом Швидленда на Разъезжей улице. Она поступила в больницу по направлению частного врача Диатроптова В.Г. для обследования после попытки суицида. На самоубийство её толкало, якобы, функциональное расстройство по женской, так сказать, части. В принципе, никаких венерических или серьёзных кожных болезней при осмотре найдено не было, хотя сама Семёнова признала, что болела прежде гонореей. В больнице провела только 4 дня и, не закончив всех полагающихся процедур, покинула лечебницу. От себя могу добавить, что за ней мужчина приехал и забрал её отсюда. Она очень была рада этому, прямо плакала от радости и руку ему целовала.
— Простите, а откуда Вам это известно? — уточнил Шумилов.
— Паспорт её на время лечения был оставлен тут, у нас. Мы же паспорта удерживаем, чтобы больные не разбежались. У нас — то публика какая! Многих на аркане не затянешь лечиться. Она пришла забирать паспорт и я её наблюдала собственными глазами…
— Ах, ну да, спасибо, что объяснили.
— Маленькая, худющая, волосы черные, сама смуглая. Только глазищами зыркала, — продолжала регистраторша, — На вас — то, кстати, не особенно похожа, даром, что сестра…
— У нас отцы разные, — мгновенно нашёлся Шумилов, — Её отец мне, в общем — то, отчим… Большое Вам спасибо, Вы сделали большое доброе дело!
Он протянул в окошко деньги и быстро направился к выходу.
Дом Швидленда на Разъезжей был обычным доходным домом, где снимали квартиры мелкой руки ремесленники, мастеровые рабочие и студенты. «Этот клоповник — не слишком подходящее место для особы аристократических кровей», — подумал Шумилов, вспомнив рассказ Варвариной о похищенной в детстве «княгине Верейской».
Алексей Иванович без труда отыскал конторку домоправителя в первом этаже одного из подъездов. Всего за 50 копеек седовласый приказчик сообщил Шумилову исчерпывающую информацию прописанной в доме Екатерине Семёновой: таковая действительно была, но съехала в конце августа, даже не дождавшись окончания оплаченного срока проживания. Результат розысков казался обескураживающим, но Шумилов был готов услышать нечто подобное. Он поинтересовался, в какой именно квартире проживала Семёнова и, убедившись, что соседи её продолжают здесь жить, отправился к ним
Соседка Семёновой, занимавшая комнату за стенкой, оказалась словоохотливой бодрой старухой с громогласным голосом и пропахшей табаком одеждой. Она чрезвычайно обрадовалась собеседнику и совсем уж растаяла после того, как получила от Шумилова рублёвую серебряную монету.
— Да съехали они, почитай уж две недели как съехали. — повздыхала старушенция, — собралась Катенька и была такова. У ней это быстро делается. А Вы — то почему антересуетесь?
— Не поверите, — Шумилов вздохнул, — Муж я её, ищу, хочу в дом вернуть…
— Да что Вы говорите?! — бабулька всплеснула руками, — Так она Вас того..? Ай, дурёха… Такой симпатичный человек! Но есть бабы — дуры — это уж точно. То ль на передок слабы, то ль на голову… Но Вы же её не били?
— Помилуй Бог, похож ли я на человека, который может ударить женщину? Это она меня бросила, ушла с другим… Он обещал за границу её увезти, а она, дурёха, поверила.
— Да — а, мы женщины такие, верим всему, что нам говорят. Да ведь она и правда была не одна, с женихом как бы. Тьфу, прости, Господи, какой же это жених, срамота одна! С долгом, наконец, рассчитались, и отчалили. И слава Богу! С такой соседушкой сам по миру пойдёшь.
