— Да, действительно, господин полицейский, вечером в субботу я встретил случайно Мироновича на Невском у Аничкова моста, — признал Гершович.

— Во сколько это было и куда Вы направлялись?

— Это было….м — м — м… — портной задумался, — примерно в полдесятого, то есть в 21.30, значит. Шёл я к себе, по левой стороне Невского, то есть по нечетной, да, от Аничкова моста. Гляжу — Иван Иваныч стоит на тротуаре. Он меня увидел и говорит: «Вы, Сруль Маркович, домой? Нам по пути.» И мы с ним пошли.

— А у какого дома вы с ним встретились?

— Должно быть, это был 51–й дом, там магазина открыток.

— Ясно, — кивнул Дронов, — О чём разговаривали с Мироновичем?

— Ну дак он шьет у меня, — Гершович запнулся, — пиджак. Говорит — поторопись, Сруль Маркович, мне надо скорее. А я что? — я еврей — закройщик и портной, а не волшебник! Я говорю Ивану Ивановичу: Иван Иванович, примерить надо, а вам все недосуг заскочить ко мне. А мне недосуг дошить… Разве можно сшить без примерки? А господин Миронович мне говорит: завтра сам зайди ко мне до обеда… А мне что? Я зайду, Сруль Маркович не гордый. Просто накину пятьдесят копеек за работу и зайду.

— А Миронович ничего не говорил о своих планах на вечер? — прервал словесный поток Дронов.

— Нет, ничего.

— А в каком настроении был Миронович?

— Да в обычном.

— А где Вы с ним расстались?

— Да у его же дома. Мне — то дальше идти до 61–го нумера! Миронович в подворотню к себе направился, а я ещё зашёл на другую сторону проспекта в мелочную лавку — мела купить.

— А после Вы его не видели?

— Нет, не видал — с. А что, Вы думаете, это он беккерову дочку… того…? — глаза Сруля Марковича округлились и стали еще больше за стеклами очков.

— Не болтайте лишнего, г — н портной! — осадил его Дронов, — Что думает по этому поводу полиция Вас в настоящую минуту волновать не должно. Вот ещё что: город не покидайте, в ближайшие дни Вас вызовут для снятия официальных показаний помощником прокурора. Вы ему повторите слово в слово всё, что говорили сейчас мне.

Дронов вышел на Невский проспект, вдохнул полной грудью прохладный воздух. Свежий ветер задувал с Невы. Помощник пристава поймал себя на мысли, что очень хорошо иметь чистую совесть и не бояться завтрашнего дня. А вот убийца Сарры Беккер должен сейчас испытывать большие волнения. Хотя Дронов не занимался сыском и о состоянии расследования мог судить только по обрывочным разговорам коллег, он прекрасно понял важность полученной от Гершовича информации. Миронович утверждал, будто покинул судную кассу около девяти часов вечера, но теперь — то оказалось, что он в кассу вернулся! «Похоже, Вы здорово влипли, господин Миронович!» — с неожиданным глубоким удовлетворением подумал Дронов.

Как и планировал Александр Францевич Сакс в 16 часов в помещении Московской полицейской части была проведена процедура медицинского освидетельствования Ивана Ивановича Мироновича. Проводил её полицейский врач Штейкель в присутствии как самого следователя Сакса, так и пристава Рейзина и помощника последнего Чернавина; помимо полицейских в кабинет были приглашены двое понятых. Миронович к этому часу приехал в часть, а вместе с ним из его квартиры был доставлен тюк с носильными вещами. Помощник пристава Чернавин съездил на квартиру Мироновича и в ворохе грязного белья, отложенном для прачки, отобрал вещи, которые могли принадлежать подозреваемому.

Привезённый в полицейскую часть Миронович был мрачнее тучи, но когда он вошёл в кабинет и увидел ожидавших его людей, помрачнел ещё больше, на щеке задергался мускул.

После проведения необходимой процедуры подтверждения личности доставленного, следователь приступили к главному:

— Господин Миронович, разъясняю Вам цель Вашего доставления в полицейскую часть…

— Мне уже сказали: врачебный осмотр, — отозвался Миронович, — Я уже официальный подозреваемый?

— Не перебивайте! Норма закона требует чтобы о цели своего появления Вы услышали от меня. Итак, Вам предстоит пройти процедуру медицинского освидетельствования на предмет обнаружения следов полового контакта, а также следов борьбы на теле и одежде, — официальным голосом объявил Сакс, — Помимо визуального осмотра Вашего тела и одежды, в которую Вы облачены сейчас, подвергнется осмотру и Ваша же одежда, изъятая по месту жительства. Осмотр проведёт полицейский врач Штейкель.

— Валяйте! — с кривой ухмылкой отозвался Миронович, — В конце — концов, это Ваша работа: доведение до абсурда любого разумного дела.

Видно было, что ему не по себе.

— Пройдите за ширму, пожалуйста, и там разденьтесь, — скомандовал доктор устало — равнодушным голосом. Его только что привезли из тюремной больницы после дневного обхода. Вообще — то, он не был тюремным врачом, но в последние дни ему приходилось замещать внезапно заболевшего коллегу. Штейкель был голоден, чрезвычайно раздосадован неприятным разговором с тюремным начальством и этим неожиданным вызовом в полицейскую часть.

Миронович угрюмо обвел взглядом присутствовавших, мрачно крякнул «эх — м — ма — а!», но спорить не стал. Сам бывший полицейский, он прекрасно знал, как проходят подобные процедуры. Пройдя за ширму, он разделся догола. Доктор, нацепив пенсне, отправился следом.

Штейкель внимательно осмотрел все кожные покровы Мироновича, даже на самых интимных местах. От взора эскулапа не укрылись ни родинки, ни прыщики на теле Мироновича; обнаружил он и большой звездообразный шрам на боку, похожий на след пули.

— А это у Вас что? — поинтересовался доктор.

— Это в 56–м, в Крыму меня англичане подстрелили. Я ведь до того, как стать полицейским, успел послужить царю и Отечеству на воинской службе. — в голосе Мироновича сквозил едкий сарказм; он поглядел на следователя поверх ширмы, — Это в меня летела английская шрапнель! В меня, не в Вас!

— Да — да, я слышу, — сухо кивнул Сакс.

— Но в недавней Балканской войне я поучаствовать не сумел, стал уже стар, — продолжал рассуждать Миронович, — Может быть Вы, господин следователь, записались в добровольцы и поехали на Балканы освобождать наших православных братьев от турецкого ига?

Сакс молчал.

— Что Вы молчите, господин следователь, я же к Вам обращаюсь, — не унимался Миронович, — Я такой же подданный Российской Империи, как и Вы, так отчего Вы не отвечаете на мои вопросы?

— Нет, я не поехал на Балканы… — отозвался Сакс.

— Понимаю, Вы должно быть, как раз закончили университет и готовились к поступлению в прокуратуру… Вы не возражаете мне?

— Нет. Вы всё правильно понимаете.

— Хотя знаете, многие лучшие молодые люди бросили всё и поехали в действующую армию. Вместе с армией был и Наследник престола… Вместе с армией был писатель Гаршин. Все честные и достойные молодые люди, лучшие люди столичного общества, бросив всё, устремились…

— Довольно! — рявкнул Сакс, — Замолчите! Ваши инсинуации неуместны и никого здесь не интересуют.

— Я всё понял, господин Сакс, — усмехнулся Миронович, — Вы лютеранин, поэтому мучения православных народов не трогали Ваше нордическое немецкое сердце!

Сакс негодующе смотрел на Мироновича и, казалось, был готов разорвать его на кусочки. То, с каким азартом Миронович дразнил следователя выдавало в нём человека бесстрашного, не робеющего перед начальством и умеющего постоять за себя. Каким бы мерзавцем Миронович не был, трусом никто бы из присутствующих назвать его теперь не осмелился.

Осмотр не занял много времени. Врач не обнаружил на теле Мироновича никаких ссадин, царапин, синяков — ничего такого, что можно было бы расценивать как следы борьбы.

— Занесите в протокол: на теле осматриваемого не обнаружено синяков, царапин, ушибов, каких — либо иных повреждений, могущих произойти в результате борьбы, — будничным равнодушным голосом заключил доктор.

— Так и запишите это в протокол, — невозмутимо подтвердил следователь, обратившись к секретарю, примостившемуся за канцелярским бюро в углу, — Господин Миронович, когда в Вашем доме банный день?