Внезапно Тур поскользнулся и сошел с невидимой тропинки, идущей по гребню. Он с трудом удержался на ногах, но когда обернулся, собаки не увидел.

— Казан!

Он кричал, но знал, что кричит напрасно, потому что в воющем ветре сам едва слышал собственный голос. Как будто гигантский ледяной кулак беспощадно сжимал его. На санях, которые тащил Казан, остались палатка, спальный мешок, запасы провизии. Без собаки ему никуда не дойти, и тут, прямо в середине испытания на мужество, в нем проснулся страх.

Тур однажды уже испытывал такой страх, когда в пятилетнем возрасте оказался в ледяной воде пруда Херрегорд, недалеко от их дома на улице Стенгатен. Пруд принадлежал отцу — тот купил его, чтобы зимой иметь вдоволь льда для пивоварни. Сначала Тур стоял вместе с несколькими мальчиками постарше и восхищался работниками, которые вырезали блоки льда большой пилой и грузили их на сани. Когда работники уехали, мальчишки высыпали на лед, и самые смелые принялись прыгать с льдины на льдину в проруби, оставшейся после ледорезов. Туру тоже хотелось попробовать, это выглядело так здорово, и он прыгнул прежде, чем осознал, что делает. Но он был недостаточно ловок, льдина опрокинулась, и мальчик оказался в воде.

Тур барахтался, вновь и вновь пытаясь выбраться на поверхность, но ничего не получалось — он уходил под лед, в темноту, и над ним была крыша, о которую он бился головой. Потом он уже ничего не помнил. В себя он пришел уже на берегу; кто-то, должно быть, ухватил его за ногу и вытащил наружу. Чей-то голос сказал, что он мертв. Услышав это, Тур заревел так, что мальчишки испугались, а он поднялся на ноги и, мокрый до нитки, побежал домой. Мать закутала его в теплое одеяло, а позже пришедший с работы отец, встал перед его кроватью и прочитал «Отче наш».

«Отче наш» не помешал бы ему и сейчас… Но, замерзая на беспощадном ветру, он вдруг увидел, как Казан борется с метелью. Сани перевернулись на склоне, и неудивительно, что пес отстал, — ему пришлось тащить их полозьями кверху.

Стало ясно, что они больше не могут на равных бороться с непогодой, и Тур устроил своеобразное убежище за санями, залез в спальный мешок и прикрыл себя и Казана чехлом от палатки. О том, чтобы поставить палатку, нечего было и думать.

Гренландская лайка. Казан следовал за Туром повсюду

Итак, Лив больше не хотела ехать с ним. Она не была до конца уверена в своем решении раньше, и, возможно, она и сейчас ни в чем не уверена. Впрочем, формулировки в письме не оставляли надежды. «Никогда это не стало бы большим, чем прекрасная мечта». Неужели она только лишь мечтала? Нет, этого не может быть. Просто ее замучила совесть, когда она осталась с родителями. Она ведь у них одна. Тур испытывал похожие угрызения совести. Он ведь тоже был единственным ребенком в семье, и, возможно, поэтому до сих пор не осмелился рассказать что-либо матери, не говоря уж об отце. Он понимал, что лучше начать с матери. Только если она будет на его стороне, ему удастся уговорить отца. Последнее было важно: только отец мог дать денег на осуществление его плана — без этого все превратилось бы в прах. Одна только дорога на Тихий океан стоила целое состояние.

Но прежде чем идти к матери нужно снова завоевать Лив. А затем на очереди были ее родители.

Ветер не ослабел и на следующий день, и видимость лучше не стала. Тур покинул место привала и, уткнувшись носом в компас, поплелся дальше; собака тащилась за ним. Славный пес Казан, преданный и сильный, как медведь, — без всякого сомнения, его лучший друг. Его купила мама после того, как они переехали на улицу Камиллы Коллет, у предпринимателя Мартина Мерена, который в 1931 году произвел фурор, когда пересек на лыжах внутренний ледник Гренландии; из путешествия он привез в Норвегию несколько гренландских лаек.

Прежде у Тура был чау-чау, но он умер, и мать приобрела новую собаку для того, чтобы восполнить потерю. От ее взгляда не ускользнуло одиночество, заполнившее жизнь Тура в Осло, и по этой причине собака была весьма кстати. Тур принял Казана как самый драгоценный подарок. С тех пор пес следовал за ним, как тень, даже на лекции и в кафе и, конечно же, участвовал в лесных и горных походах. «Он стал как будто частью моей одежды», — писал впоследствии Тур.

В поле зрения ни одной вершины, только бесконечная белизна. Тур уже не знал, где же он, собственно, находится, потому что, если быть честным, ему надоело следить за нервным танцем стрелки компаса. Он знал, что плато пересекает железная дорога, и если бы он нашел колею, все остальное стало бы проще простого. Но сколько он ни вглядывался, ничего похожего на железную дорогу видно не было. Хуже того, он вдруг оказался на тонком льду какого-то озерца и прежде чем успел понять это, провалился по колено в ледяную кашу. Дальше он поплелся в мокрых насквозь сапогах.

Популярное место. Туру больше всего нравилось в Рондане, Ютунхеймене и горах Довре

По большому счету, ему было нечего делать в горах в такую погоду. Но в нем жил упрямец, который всегда добивался цели, стоило только этого очень захотеть. Сам поход для него ничего не значил — в конце концов, он уже вдоволь побродил по горам вместе с кузеном; теперь он бросал вызов собственному характеру, чтобы посмотреть, насколько его хватит, — он, в сущности, переставал быть мальчиком и становился мужчиной. Городская жизнь делала его нерешительным, даже трусливым, он чувствовал, что большие здания действуют на него угнетающе. Поэтому только здесь, в горах, могла состояться битва за уверенность в себе. Он лишний раз убеждался в том, что сможет закалить себя лишь в борьбе с силами природы — и в союзе с ними.

К вечеру ветер утих настолько, что Туру удалось поставить палатку. Обессиленный, он забрался в спальный мешок из оленьей шкуры, прижав к себе собаку. Он все еще точно не знал, где находится, но редкие березки указывали на то, что он, по крайней мере, преодолел большую часть плато. Он закрыл глаза, питая надежду, что завтра видимость улучшится настолько, что он сможет увидеть внизу под собой долину.

Вдруг он вскочил. Ему показалось, что он ясно услышал свисток поезда. Казан тоже забеспокоился, навострил уши. Они сидели тихо, как мыши, но больше не раздавалось ни звука, кроме свиста ветра, сыгравшего с ними шутку.

Но затем он услышал свист снова, на этот раз более отчетливо. Тур больше не сомневался: это был поезд. Рельсы замело снегом, и, может быть, они расположили свой лагерь как раз на путях? Он все явственнее слышал сигнал пыхтящего локомотива и в панике решил покинуть палатку. Но только вылез из мешка, как передумал. Здесь, по крайней мере, палатка защищала от ветра, а снаружи, в снежной круговерти, все равно не было никаких ориентиров. Прижавшись к Казану, он свернулся в клубок и начал молиться, уверенный, что любой атеист призвал бы Бога в такой ситуации^{10}.

Звук поезда уже оглушал. Задрожала земля, и состав пронесся рядом, засыпав снегом палатку. Тур выбрался наружу и увидел рельсы всего лишь в нескольких метрах от себя.

На следующий день он играючи спустился в долину. Многодневное драматическое испытание было позади, Тур был горд собой. Внизу, в поселке, он сел на поезд до Осло, доехал до Восточного вокзала и вновь услышал шум большого города. Но теперь Тур думал только об одном — найти Лив.

Он пригласил ее в «Театеркафеен», ему там нравилось больше, чем среди художников в «Блуме». Быстро выяснилось, что в своем письме Лив была не совсем точна. Она по-прежнему хотела ехать с Туром, и они вновь мечтали о тихоокеанском острове. Но мечты не помогали Лив преодолеть угрызения совести. Она так боялась рассказать об своем решении родителям, что утратила всякую способность к действию.