Вырубка изображений из гранита с помощью каменных инструментов требовала достаточно много времени и сил. На суровом побережье, где у людей весь день уходил на добычу пропитания, не было места для такого «хобби». В долине Белла-Кула все обстояло иначе. Залив и река изобиловали рыбой, леса были полны дичи. Кроме того, в долине росли большие кедры, которые индейцы без труда валили даже с помощью примитивных орудий каменного века, — дерево шло на постройку домов и лодок. Поскольку долина естественным образом защищалась горами, неудивительно, что люди чувствовали себя здесь уверенно и спокойно.

Годы спустя Клифф Копас написал историю Белла-Кулы, в которой содержится не один панегирик Туру Хейердалу. Копас упомянул о пребывании норвежца в долине и о значении этого периода для работы Хейердала по изучению миграционных путей полинезийцев. Копас пишет:

«История учит нас, что лень и недостаточные меры безопасности приводят к проблемам, и Белла-Кула не составила исключения. Внезапно враги обрушились на живущих здесь. <…> Как развивалась борьба, можно только догадываться, но те, кто создал эти наскальные рисунки, были изгнаны из долины. Они, должно быть, сбежали к родственникам и соседям в глубине залива, но Хейердал нашел для них более драматичный сценарий. Он позволил выжившим сбежать в своих каноэ. <…> Должно быть, случайно они ушли так далеко в море, что их подхватило сильное южное течение и понесло дальше к островам в южной части Тихого океана. Конечно, не всех, но их было достаточно для того, чтобы основать новую расу»^{270}.

В походе. Два Тура отдыхают в долине Белла-Кула, где природа во многом напоминает Норвегию. Норвежцы поселились в долине в 90-е годы XIX века

Тур Хейердал внес бы в это описание одно изменение: не случайность заставила беженцев из племени квакиутлей отправиться в море. Они сделали это добровольно.

Когда враждебные индейцы из племени салишей оказались близки к победе, у квакиутлей было два возможных пути отступления. Они могли уйти в высокогорные районы через проход в глубине долины, но там им пришлось бы встретиться с другими враждебными племенами. Или же они могли, как писал Копас, сесть в каноэ и бежать морем. Надо полагать, что для народа, сохранившего свою морскую культуру и способности к мореплаванию, именно морской путь представлялся естественной альтернативой.

Племя беженцев, рассуждал Хейердал, должно было взять с собой жен и детей, чтобы не оставлять их в рабство враждебному племени. Индейцы квакиутли хорошо знали богатые рыбой и устрицами банки[20] у своих берегов и на некоторое время нашли убежище на островах в проливе, который они называли Хакаи. Этот пролив был последними воротами в океан^{271}. Но острова в проливе Хакаи не годились для постоянного места жительства, и рано или поздно индейцам пришлось отправляться дальше. У них оставался только один путь — в океан.

Для этого требовались достаточно большие, способные выдержать плавание в океане транспортные средства — были ли они у индейцев?

Чтобы ловить рыбу и передвигаться вдоль побережья, индейцы всегда пользовались каноэ. Они совершенствовали это средство передвижения и создали такие его виды, которые выдерживали океанское плавание в акватории, близкой к побережью, и могли взять на борт несколько человек. Некоторые исследователи считают, что выдолбленные каноэ северо-западных индейцев — одно из лучших достижений коренных народов, и если их связать по два, то можно плыть, куда угодно^{272}.

Каноэ было основным элементом культуры северо-западных индейцев, или, как говорили исследователи: «каноэ для северо-западных индейцев — то же самое, что лошадь для арабов»^{273}.

По мнению Хейердала, только беженцы, не имевшие возможности вернуться, могли осмелиться взять с собой женщин и отправиться в бесконечный неизвестный океан в надежде найти новый дом на другой его стороне. Это, несмотря на все трудности и непредсказуемость результата, воспринималось как меньшее зло по сравнению с воинственными индейцами племени сэлиш, которые пришли не только для того, чтобы завоевать землю квакиутлей, но и чтобы снять с них скальпы^{274}.

Во время пребывания в Ванкувере Хейердал услышал удивительную историю капитана Джона Восса. В 1901 году капитан купил у каких-то индейцев на самом севере острова Ванкувер, недалеко от пролива Хакаи, каноэ, выдолбленное из ствола дерева более пятидесяти лет назад. Вдохновленный примером американца Джошуа Слокума, который несколькими годами раньше стал первым мореплавателем, совершившим кругосветное путешествие в одиночку, Восс захотел повторить этот подвиг — правда, вместе с другом.

Длина каноэ составляла 38 футов, перед плаванием оно подверглось небольшой реконструкции. Его оснастили килем, рулем, парусом и балластом, но сам корпус остался нетронутым. Лодка получила имя «Тиликум», что на языке индейцев означает «друг».

Они начали плавание в Ванкувере, проплыли мимо Гавайских островов, а затем достигли Новой Зеландии. В конце концов, в 1904 году, «Тиликум» прибыл в Лондон, преодолев в общей сложности 40 000 морских миль. Каноэ Восса было выставлено на всеобщее обозрение в Эрлз-Корте[21].

Эта история произвела большое впечатление на Тура Хейердала. Он увидел в ней подтверждение тому, что на выдолбленных бревнах вполне возможно совершить плавание через океан. Индейцы квакиутли наверняка не знали ни киля, ни руля, но они владели техникой связки каноэ по два, знакомой и полинезийцам, и маори — коренным жителям Новой Зеландии.

Поскольку Полинезия не была заселена людьми почти до середины нашей эры, то исход квакиутлей из долины Белла-Кула, по расчетам Хейердала, вероятнее всего, состоялся около 1000 года. Это произошло примерно через 4000 лет после того, как они прибыли на территорию современной Канады, дрейфуя от побережья Восточной Азии вместе с Японским течением. Квакиутли нашли новый дом на Гавайях — по мнению Хейердала, своим названием острова обязаны проливу Хакаи, откуда квакиутли отправились в путь^{275}. Таким образом, полинезийское кольцо, похоже, замкнулось.

После нового года параллельно с исследованиями наскальных рисунков в долине Белла-Кула Хейердал продолжил работать над этнографическим трудом, которому по возвращении с Фату-Хивы дал название «Полинезия и Америка».

«Тур сейчас работает в полную силу и его труд растет так, что мне вскоре придется сесть за печатную машинку», — пишет Лив в начале января 1940 года^{276}.

Через три недели: «Тур сидит и пишет с половины десятого-десяти каждого утра и вплоть до восьми часов вечера с коротким перерывом на обед. Кроме того, всю ночь он лежит и думает о том, что напишет на следующий день. Я вижу, что он работает слишком много, но он не успокоится, пока все не будет готово»^{277}.

Еще через неделю: «Тур начал четвертую главу своего труда, и это гораздо интереснее любого романа. Я хорошо помню, как заинтересовала меня загадка острова Пасхи, когда я впервые прочитала об этом в журнале „Аллерс“ много-много лет назад. Мне было тогда не больше 11–12 лет, и теперь Тур разгадал эту загадку. Это очень, очень здорово!»^{278}