Мои друзья Бовилье и Шеврез были возмущены тем, что я закрыла доступ в мой Дом такой святой женщине, как госпожа Гюйон; тогда решено было сделать третейским судьей в этом деле господина де Мо. В сентябре 1693 года он встретился с госпожою Гюйон и получил от нее все ее книги. Я надеялась на его скорое решение, либо в пользу дамы, либо в осуждение, но господин де Мо не торопился.

Пока он медленно, по очереди, изучал эти труды, в Сен-Сире скандал следовал за скандалом: мадемуазель де Мезонфор стала во главе самых «горячих голов» и даже осмелилась прилюдно спорить с епископом и мною по поводу «Новых установлений Дома». Тут-то я и узнала, что, несмотря на запрещение, госпожа Гюйон продолжает посещать Сен-Сир, и мне пришлось 10 января 1694 года повторить ей свой приказ не ездить сюда более.

В декабре 1693 года епископ Шартрский посетил Дом и потребовал, чтобы и дамы и девицы отдали ему все оставшиеся у них книги госпожи Гюйон; затем он призвал всех присутствующих не верить «ложным пророкам». 2 апреля 1694 года он специальным указом назначил меня пожизненной начальницею Сен-Сира и воспретил занимать все прочие должности мирским; таким образом, госпоже Гюйон недвусмысленно дали понять, что ей не место в Сен-Сире. Мало-помалу в наш Дом как будто вернулось спокойствие.

К несчастью, Сен-Сир находился слишком близко ко Двору, чтобы не давать пищи для любопытства придворных. Слухи о беспорядках в Доме Короля вышли наружу и достигли Парижа, пока я тешилась мыслями, что привела моих воспитанниц к повиновению. Говорили, будто арест госпожи Гюйон не за горами; архиепископ Парижский, так и не простивший мне того, что пять лет назад я вытащила госпожу Гюйон из тюрьмы, неистовствовал; янсенисты открыто радовались неприятностям, в которые ввергла меня «пророчица»… Я узнала также, что господин Тронсон, собственный духовник герцога де Бовилье, боясь осуждения, отказал госпоже Гюйон от дома. Говорили, будто у себя в провинции она вела жизнь отнюдь не праведную…

И вот грянул гром: господин де Арле, архиепископ Парижский и мой всегдашний недруг, публично осудил книги госпожи Гюйон как квиетизм[85], то есть, отъявленную ересь. С этой минуты дело уже было невозможно ни замять, ни скрыть от Короля.

Изнывая от беспокойства, я посвятила его в курс дела, постаравшись обойти все острые углы, отрекомендовав госпожу Гюйон лишь как родственницу госпожи Бетюн-Шаро и умолчав о связях этой дамы с Сен-Сиром, кружком герцогинь и господами Фенелоном и Бовилье. Поскольку Арле собирался арестовать госпожу Гюйон и публично объявить о ее дружбе со мною и «Братством Чистой Любви», я упросила Короля написать епископу и успокоить его, а господина де Мо уговорила спрятать у себя в епархии госпожу Гюйон под вымышленным именем, дабы спасти ее от преследований.

Я начала было надеяться, что буря уляжется; главное чтобы никто не заподозрил связи госпожи Гюйон с Государственным министром Бовилье и воспитателем наследника престола Фенелоном, двумя людьми, получившими свои должности с моей помощью, и чтобы от них не добрались и до меня, погубив мою репутацию. Нужно было любой ценою добиться недвусмысленного осуждения госпожи Гюйон, иначе говоря, документа за подписью господина Фенелона, доказывающего, что ни он сам, ни наш «кружок» не имели ничего общего с этой экзальтированной особой. Тогда скандал удастся погасить.

Увы, я не приняла в расчет ослепление и упрямство господина Фенелона. Этот аббатишка, которому я подарила свою дружбу и половину своего сердца, этот скромный прелат, обязанный мне своим возвышением, обратил в прах всю мою стратегию. Он твердил направо и налево, что госпожа Гюйон святая, что она его верный друг, и он не желает осуждать ее. Тщетно я представляла ему всю опасность его упорства, он не желал меня слушать. «Вы напрасно поддаетесь панике, мадам, все выяснится само собой!» — таков был его ответ…

Янсенисты торжествовали. Их главный писатель, господин Николь, издал книгу «Осуждение основных заблуждений квиетизма», где подробно разбирались все еретические высказывания госпожи Гюйон. В Сен-Сире вновь начались беспорядки; пришлось прогнать одного из духовников. Арле не мог скрыть своего торжества и во всеуслышанье объявлял, что если хорошенько поискать среди друзей «духовидицы», можно найти целую партию особ, приближенных к Трону…

По несчастному стечению обстоятельств, в это время оказалось вакантным епископство Камбре. Король, ничего не знавший о связях господина Фенелона с госпожою Гюйон и обо всех перипетиях дела, решил отблагодарить воспитателя своих внуков, отдав ему этот пост; я не решилась протестовать. Мало того, — господин Фенелон пожелал принять посвящение в самом Сен-Сире и самим господином де Мо; пришлось согласиться и на это.

Я все еще надеялась, что дело как-нибудь устроится.

Но пока я тешила себя призрачными надеждами, госпожа Гюйон, которую прятали в Мо, совершила чудовищную глупость: господин Боссюэ разрешил ей поехать подлечиться на Бурбонские воды, и она воспользовалась этим, чтобы сбежать. На сей раз Король выказал живейшее неудовольствие и приказал лейтенанту полиции, господину де Ларейни, отыскать и схватить беглянку. В декабре 1695 года тот арестовал ее; глупая женщина не нашла ничего лучшего, как спрятаться в самом сердце Парижа. Ее арест вновь раздул утихший было пожар.

Господин Ларейни без труда установил связь дамы с «маленькой паствой» герцогинь; узнал он также и о беспорядках в Сен-Сире и обо всем этом сообщил канцлеру, господину де Понтшартрену.

Теперь уже было невозможно спасти от скандала Шеврезов, Бовилье и Мортмаров; я начала всерьез опасаться за собственную судьбу. Дело из религиозного превратилось в политическое. Говорили, будто у герцогинь обнаружили целые списки должностей для «своих» людей; что их мужья собирались все изменить при Дворе и с моей помощью посадить на самые высокие государственные должности своих протеже; что под видом благочестия мы стремились «вертеть» Королем.

Я решительно порвала со своими друзьями: они стремились принести себя в жертву ради госпожи Гюйон, и теперь мне стало ясно, что эти люди обманывали меня, тогда как я слепо доверялась им. Я публично отреклась от господина Бовилье, поняв, что под прикрытием «чистой любви» он целых десять лет использовал мое доверие в корыстных интересах. И когда господин де Поншартрен и господин де Ларейни в моем присутствии показали Королю обвинение, которое намеревались предъявить парижским буржуа и кюре, заподозренным в приверженности квиетизму, я не колеблясь сообщила адреса тех, кого знала лично, желая выказать этим свою добрую волю. Кроме того, я решила еще надежнее обезопасить себя, навсегда порвав с господином Фенелоном.

В Сен-Сире были изъяты все его книги; я даже согласилась передать господину де Мо и епископу Шартрскому некоторые из писем, написанных мне воспитателем герцога Бургундского; наконец я признала, что простая любовь к Богу — заблуждение, и что спасение души обретается в печалях.

В январе 1697 года господин де Камбре издал свое «Толкование максим святых мучеников», а в феврале вышло «Наставление о молитве», сочиненное господином де Мо. Эти две книги снова растревожили весь наш муравейник: нация раскололась на два лагеря — сторонников и противников квиетизма.

Король с изумлением узнал, что господин Фенелон активно участвует в этой схватке, и заговорил об этом с господином де Мо, которого весьма уважал за образованность. Тот бросился на колени перед монархом, словно в театральной трагедии, и начал каяться, что не предупредил его ранее о прискорбной ереси епископа Камбре, который, по его словам, уже много лет состоит в квиетистах. На это Король ответил только, что весьма удивлен, как это я ни словом не намекнула ему на случившееся…

Я знала, что госпожу де Монтеспан погубила куда меньшая провинность: «дело отравителей» было сущим пустяком в сравнении с ересью, усугубленной политическим скандалом. Люди уже открыто говорили, что внуков Короля воспитывают люди новой религии. Я переживала муки ада, наблюдая эту катастрофу.