— Достали, бля! — перебил Вася, его и без того красное лицо приобрело пурпурный цвет. — Ты что, кришнаит? Чего вам всем от меня надо?! Живу как умею, мне все завидуют.

— Я вам не завидую, я вам сожалею.

— Да пошёл ты! — отмахнулся Вася. — У меня хорошая жизнь.

— А в детстве ты хотел стать моряком, вдыхать солёный запах моря, покорять огромные волны и открывать новые страны. Тогда в тебе был свет, а сейчас твоя жизнь серая и однообразная. Тебе ведь плохо, Вася, другой ты жизни хотел…

Я просто офигел! Сгусток агрессии и недовольства по имени Вася менялся на глазах, он даже зрительно стал меньше, ссутулившись, он уткнулся в плечо Оултера и, вздрагивая плечами, зарыдал.

— Ты что это, сволочь, делаешь? — поинтересовался я у Хата.

— Обращаю человека на путь истинный, — прошептал он, гладя русского по голове, — он хороший, но боится это признать.

— Да, боюсь, — подняв залитое слезами лицо, заревел Вася, — добро за слабость принимают. А я и правда на море хочу! Моряком! Капитаном дальнего плавания! А меня всю жизнь кидают, вот и здесь яхту обещанную не подарили. Суки!

— У тебя много денег, продай всё лишнее. Купи себе яхту, а остальное раздай бедным. И твоя жизнь обретёт смысл, тебе станет хорошо.

— Ты святой человек, Хат! — заревел русский, сгребая моего друга в охапку.

— Пойдём, Оултер, там Анату приехала. Зовёт нас куда-то.

Погладив русского напоследок по голове, Хат выбрался из его медвежьих объятий, и, насвистывая весёлую мелодию, направился за мной.

— И зачем тебе эти воспитательные работы? Тренируешься в проповедях, божество ты наше инопланетное? — спросил я, когда мы вышли на улицу. — Парень был бандитом, вёл простую приземлённую жизнь, ты же ему всю жизнь испортишь...

— Он не бандит, он нефтяник! — ответил Хат.

— Сынок, это на Ближнем Востоке ты можешь родиться хозяином нефтяной скважины, — возразил я, — а в России совсем другие условия для роста. Вася плохой человек!

— Даже в самом плохом человеке есть светлое начало. Надо просто его найти и разбудить.

Скрипя тормозами, возле нас остановился древний «лендровер» за рулём которого сидела Анату.

— Садитесь! — приказала она.

— Очень резкая женщина! — заметил я.

— Да, она такая, — согласился Оултер.

Едва мы разместились на потёртых от времени сидениях, джип сорвался с места. Выжимая из рыдвана максимальную скорость, Анату вырулила на шоссе в пустыне, тонкой линией уходящее за горизонт.

— Хорошо водишь! — перекрикивая гул мотора, похвалил Анату я.

— Угу.

— Куда едем?

— В пустыню.

— Разговорчивая девушка, — подытожил я.

— Угу, — кивнула Анату, ловко объезжая туристический автобус.

— Да ну тебя, — обиделся я и, высунув ногу в окно машины, закрыл глаза.

Бензин у нас закончился внезапно. Мотор стал чихать и почти сразу заглох. Разминая затёкшие мышцы, я выбрался из машины. Солнце стояло в зените, значит сейчас около полудня. Шоссе в оба конца было абсолютно пустынно. Кажется, мы свернули на не самую популярную в этих местах трассу...

— Ставлю сотню баксов, что дополнительной канистры бензина у нас нет, — сказал я.

Положив голову на руки, Анату с грустью смотрела куда-то вдаль; я даже невольно залюбовался ею. Всё-таки девушка была очень красива, только вот доходило до меня это постепенно. Никакой косметики, а ресницы вон какие громадные, другая бы месяц свои так вытягивала. Красиво очерченный овал лица, большие губы — не хуже чем у старушки Анджелины Джоли, — такое лицо очень ценится голливудскими режиссёрами, когда нужно создать образ чувственный и сексуальный, но проявиться он должен не сразу, а постепенно, где-нибудь в середине фильма.

— Не грусти, красавица, — погладив её по ладошке, сказал я. — Сейчас вызовем помощь.

Одев шлем спецкостюма, я стал вызывать Хаджета, но связь не работала. Странно. Кажется, хвалёная спецтехника отказывалась работать. Бросив свой шлем обратно, я напялил шлем Хата, но и здесь меня ждало разочарование. Выругавшись, я со всей силы долбанул ногой по колесу и запрыгнул на переднее сидение рядом с Анату.

— Похоже, мы попали в переделку, — сообщил я. — Что скажет мадам энергичность?

— Я ничего не скажу, — продолжая смотреть в одну точку, ответила Анату.

— Как будить мужчин по утрам холодным душем, так ты первая, а как переться в пустыню на этом поглотителе бензина и не взять с собой дополнительных канистр, так ты «ничего не скажу»! Головой надо думать, а не…

— Остынь, Теди, — вступился за девушку Хат, — она не знала о технических характеристиках данного вида транспорта.

— Он прав, — внезапно сказала Анату, — я слишком обрадовалась, что мы почти у цели, и просто не предусмотрела всего.

— Воду хоть взяла? — смягчаясь, спросил я.

— Видимо нет, — тихо ответила она.

Сдерживая в себе матерную тираду в адрес Анату, я выскочил из машины и пошёл прочь, следом за мной устремился Оултер.

— Успокойся, друг! — вприпрыжку бегая вокруг меня, попросил он.

— Какого чёрта мы её ждали?! — возмущённо заорал я. — От женщин одни проблемы. Почему когда мы путешествовали гордой мужской компанией, мы не застревали в пустыне без бензина, а если у нас и случались проколы, то вполне решаемые?

— Смотри, там кто-то идёт! — хлопая меня по спине, крикнул Оултер.

Метрах в ста от трассы неспешно двигался караван, состоящий из пятнадцати верблюдов и семерых погонщиков.

— Эй! — заорал я, но тут же сообразил, что коренные жители пустыни вряд ли знают английский, — Хат, скажи им, чтобы они остановились.

Оултер побежал за караваном, крича что-то на непонятном языке. Погонщики остановились. Обрадовано постучав по крыше джипа, я сказал:

— Пойдём, Анату, кажется, нам начинает везти.

Выбравшись из машины девушка пошла в сторону каравана не говоря ни слова; видимо обиделась на меня. Я почувствовал приступ стыда, но задавил его на корню. Надо думать головой, когда едешь в пустыню, да ещё не одна, а с компанией. Всё подгоняла и торопила, даже поспать не дала. Вот и пусть теперь страдает. Женщины — это прекрасная глупость! Красота убивает в них логику. Окончательно убедив свою совесть в том, что ничего страшного не произошло, я быстрым шагом пошёл в сторону вьючных животных и их погонщиков.

— Ну что, договорился? — спросил я у Оултера.

— Договорился, они довезут нас до ближайшего города за десять тысяч долларов.

— Что? За сколько? — опешил я. — Да пошли они в жопу! За такие бабки я пешком дойду.

— Они сказали, что до ближайшего города пятьдесят километров.

Я задумался. Топать по пустыне так далеко я не хотел, но и денег у меня оставалось не так уж много.

— Нам не нужно в город, нам нужно к развалинам древнего храма, — сказала Анату, — это в двух сотнях километров отсюда на юго-запад.

— Охренеть! — выразил я недовольство. — Сколько же они запросят туда?

— Столько же, потому что это им по дороге.

Хат, в это время о чём-то говоривший с погонщиками, обернулся к нам.

— Они спрашивают, сколько ты хочешь за свою женщину?

— За какую женщину? — не понял я.

— За Анату, естественно, — ответил Хат.

— А она что — моя вещь, чтобы её продавать каким-то немытым арабам? — возмутился я. — Может быть, Теди Вачёвский хам и развратник, но он не законченный говнюк, торгующий женщинами!

Я отметил, что после этих слов Анату скользнула по мне глазами, и взгляд её заметно потеплел. Вот так просто у женщин всё устроено. Обида из-за пустяка переходит в симпатию из-за ещё большего пустяка. Слово ранит, слово лечит.

— Он предлагает за неё двести верблюдов! — сообщил Хат.

— А это много в деньгах? — на всякий случай уточнил я.

— Он говорит, что это несколько итальянских спортивных машин.

Мне пришла в голову мысль, что на пенсии неплохо бы устроить торговлю женщинами в Северной Африке, тем более, что торговлю наркотиками я уже освоил.