Король так на меня надеется, так хочет найти понимание. А мне просто нечего сказать.

— И я думаю, будет лучше, — продолжает он, — если ты пока никому не будешь говорить о Божественном камне.

Я закусываю губу и делаю глубокий вдох. Не буду же я плакать перед ним.

— Элиза?

Насколько я хочу помочь ему и завоевать его сердце, настолько я вдруг отчаянно чувствую, что все еще принадлежу себе. Поэтому я измеряю его лучшим взглядом Алодии, который она использует для ленивого повара и сестренки.

— Я доверяю тебе, Алехандро. На данный момент. Потому что моя сестра сказала мне доверять тебе. Но это единственная причина. Я очень надеюсь, что ты дашь мне и другие причины.

Я молчу, потрясенная, когда он обнимает меня и притягивает к себе.

— Спасибо, — шепчет он мне в волосы. Затем он отпускает меня, хватает за руку и подносит ее нежно к губам.

Меня бросает в жар от его поцелуя, но когда он желает мне спокойной ночи, я не в силах улыбнуться ему в ответ.

Алехандро выходит, закрыв за собой дверь. Я поворачиваюсь к кровати, высокой, из массивного дерева, с прозрачным балдахином и трехступенчатой лесенкой. Химена уже сняла покрывала. Она смотрит на меня с пониманием, ничего не упустив из моего разговора с Алехандро. Я больше не в силах сдерживаться. Рыдания сотрясают мою грудь, я шмыгаю носом и просто хочу заснуть и не проснуться.

Божественный камень как ледяной кулак лежит в моем пупке, извиваясь и задевая позвоночник. Я не могу дышать, легкие застыли в ужасе. Алехандро нависает надо мной. Он тянется к камню.

— Отдай его мне! — кричит он.

Я свернулась у изголовья кровати, как жук. Алехандро настиг меня. У него глаза хищника, они горят красным и выглядят по-кошачьи. Я понимаю, что внутри него, извиваясь под кожей, живет животное, я вижу это по тому, как он двигается, чувствую это по его запаху. Я не помню, как хватаю кинжал, но он ледяной тяжестью ложится в мою руку. Я бью и бью Алехандро ножом, пока кровь потоками не заливает мне предплечья и ладони, ноющие от ударов.

Я моргаю. Леди Аньяхи улыбается.

— Доверяй, — говорит она, протягивая руку к Божественному камню. Ее ногти вонзаются в кожу моего живота и скребутся вокруг камня. Огненные стрелы боли пронзают мои бедра и ноги. Она запускает пальцы глубже и тянет. Такое чувство, что мой позвоночник выходит через мой пупок. Боль слишком сильна, чтобы ее терпеть. Я пытаюсь дышать. Вдохи быстрые и неглубокие, но этого достаточно, чтобы я смогла закричать. Аньяхи отшатывается, пораженная. С ее пальцев, распухших и черных от инфекции, капает что-то малиновое. Она улыбается.

— Тебе пора просыпаться, моя Элиза.

— Элиза! Кто-то стоит у двери.

Я открываю глаза и вижу шелковый купол оранжевого и кораллового, отделанный стеклянными бусинами, которые мерцают в нежном утреннем свете. Химена приподнимает меня за плечо, и в этот момент снова раздается стук в дверь.

— Кажется, ты уснула, солнышко мое.

Мои мышцы просто растворяются в шелковых покрывалах, я разжимаю челюсти и глубоко дышу. Кровать очень пружинистая и мягкая. Такая, в которую девушка может полностью погрузиться, если ей не хочется встречать новый день. Но стук продолжается.

Я натягиваю одеяло до подбородка. Химена приветливо улыбается, когда я кричу:

— Входите!

Входит девочка примерно моего возраста. Она маленькая и красивая, с точеными скулами, изящная и изысканная, даже в домотканой шерсти. Она приседает в низком реверансе, который выглядит как танцевальный шаг, будто она собирается сделать разворот. Я пристально смотрю на блестящие черные волосы, выбивающиеся из-под ее шляпки горничной. Наконец я понимаю, что она ожидает разрешения обратиться ко мне.

— Говори.

Она стоит и улыбается. Один из ее передних зубов немного выступает вперед. Я сосредотачиваюсь на недостатке, пока она окидывает взглядом мое тело под одеялом и останавливается на моем лице. Черные глаза сверкают, будто она увидела что-то ценное. Она слегка приподнимает брови, а затем выражение ее лица становится пустым, и она опускает голову.

— Меня послали помочь вам приготовиться к завтраку.

У меня в животе урчит, и я думаю о свежем хлебе с медом и фиговых пирожных со сладким кокосовым молоком.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Косме.

У нее странный, ритмичный акцент жителя пустыни.

Я откидываю одеяло и сажусь. Пол где-то далеко внизу, и я медленно опускаю ноги, пока мои пальцы не касаются коврика из овчины.

— Косме, моя одежда пострадала во время путешествия. Нельзя ли найти для меня блузку и юбку?

Она хмурит брови в замешательстве.

— Наверное, я смогу найти корсет и платье… — Затем она вдруг судорожно вдыхает: — Вы из Оровалле!

Ужас наполняет меня изнутри. В корсете я буду похожа на чучело свиньи; к тому же, за исключением дня моей фальшивой свадьбы, я никогда не надевала на себя ничего ограничивающего движения. Женщины Джойи носят исключительно корсеты?

— Да, я прибыла из Оровалле. Можешь обращаться ко мне «леди Элиза».

Я ловлю одобряющий взгляд своей нянюшки.

Косме снова приседает в реверансе.

— Я посмотрю, смогу ли я найти что-нибудь для вас, леди Элиза.

И она уплывает прочь из комнаты, будто она принцесса, а я унылая горничная в закопченной одежде.

После ее ухода мы с Хименой немного осматриваемся. Всего в нашем распоряжении три комнаты. В моей спальне с огромной кроватью имеется туалетный столик, маленький балкон с видом на засохший сад, коврики из овчины и большие подушки с кисточками. В комнате поменьше — для горничной — стоят кровать и шкафчик. Прохладный атриум с гардеробной и купальня соединяли эти две комнаты. Бассейн квадратный и вручную облицован потрясающими синими и желтыми камушками. Светящийся фонарь наполняет атриум туманным золотистым светом. Нигде нет ни единого стула. Помнится, Алодия говорила, что в Джойе Д'Арена люди сидят на подушках.

Из моей спальни ведет еще одна дверь, но она заперта.

Комната не больше, чем была у меня дома, но наполнена глубокими цветами и дорогими тонкими тканями. Мне нравятся шелковый и марлевый балдахин у меня над кроватью и полоски на стенах. Но я скучаю по шуму фонтанов, по алламанде, вьющейся зелеными завитками у моего окна.

Пока мы ждем, Химена расчесывает мне волосы и заплетает косы. Я обожаю эти утренние часы, когда я чувствую ее пальцы у себя на голове, нежно теребящие мои локоны. У меня блестящие черные волосы, каскадом ниспадающие до талии. Химена обычно заплетает мне две косы, одну поверх другой, потому что волос слишком много. Аньяхи говорила мне, что еще у меня симпатичные глаза и губы. Несомненно, она была неправа, ведь мои губы похожи на жирных слизняков, а глаза слишком малы, к тому же их закрывают щеки, похожие на огромные гранаты. Но приятно иметь хотя бы что-нибудь одно красивое.

Косме возвращается с охапкой одежды. Она раскладывает все на кровати, и я задыхаюсь от великолепия. Так много цветов, так много тканей и отделок! Стеклянные бусы, зашитые в корсеты, инкрустированные жемчугом лифы, тончайшие кружева. Я пробегаю пальцами по подолу одного платья. Оно нежно-кораллового цвета, как мой балдахин, с легкой бахромой на юбке. Но оно маленькое. Сшито на утонченную девушку вроде Косме.

— …вы одного роста с королевой Розаурой, — говорит она, — и я подумала, что что-нибудь из этого подойдет.

Конечно же, не подойдет. Это настолько очевидно, что все это мне мало, что я смотрю на малышку-горничную. Она намеренно меня оскорбляет, только я не могу понять зачем.

Химена опирается сбоку на мое плечо, и все, что я могу сделать, это не плакать. Я смотрю на кафельный пол, на ковер из овчины, что подвернулся с одного конца. Нянюшка тихо шепчет мне на ухо:

— Я застирала вчера твои вещи в атриуме. Они почти высохли.

Я чуть не задыхаюсь от облегчения.

— Спасибо.