— Да, у других…

— Я думаю, любая женщина хочет иметь детей, хочет любить их, воспитывать их, чтобы они были ей радостью в жизни и опорой в старости. Такова женская судьба, установленная законами природы. Можно жить иначе, чем все, можно сознательно стремиться быть непохожим на других, я могу себе это представить. Но при этом вряд ли стоит противопоставлять себя жизни, это ни к чему. Есть счастье в необыкновенном, но оно есть и в обыденном, простом и каждодневном. И есть смысл в заведенном житейском порядке вещей, — он сделал ударение на «есть». — Я не могу подарить тебе ребенка, но я не имею права лишать тебя счастья материнства. Я знаю, как ты этого хочешь.

Глаза Таис все расширялись и расширялись.

— Я хочу, чтобы ты родила ребенка от Птолемея, — сказал Александр главное.

Таис вскрикнула так, что Адонис от неожиданности подскочил и залаял.

— Зачем мне ребенок? — растерянно пролепетала Таис.

— Чтобы ты его любила.

— Но я люблю тебя.

— Вот в том-то и дело. А если меня не станет?

— Я умру без тебя, — сказала Таис, не задумываясь, как прописную истину.

— Вот именно. Я как раз об этом и говорю. То, что ты меня любишь, и как ты меня любишь — это прекрасно! Для меня. Но плохо для тебя. Ты не должна так от меня зависеть. Ты должна иметь в жизни еще что-то, что бы держало тебя на свете. Матери всегда любят своих детей. Ты будешь прекрасной матерью.

— Александр, о чем ты говоришь?! Я замучила тебя своей любовью? Это — так? Нет-нет, не трогай меня, ты лишишь меня последней воли и рассудка. — Она увернулась от его рук. — «Не надо, чтоб люди так сильно любили, пусть узы свободнее будут, чтоб можно их было стянуть и ослабить…» — это — это? Ты хочешь, чтобы я тебя меньше любила? Я стараюсь, но не могу…

— Нет, детка, нет! — Он все же заключил ее в объятия и крепко прижал к сердцу. — Я не хочу, чтобы ты меня меньше любила. Я хочу, чтобы у тебя был еще кто-то в жизни, кого бы ты любила. Надо же смотреть на жизнь трезво и быть ко всему готовым — я не вечен…

— Я умру без тебя, — сквозь рыдания сказала она тихо.

— Я не хочу этого. Я хочу, чтобы ты жила долго и счастливо. Не страдая. В кругу любимой семьи. До глубокой старости, понимаешь? В довольстве и покое. Ты поняла меня? — Он встряхнул ее за плечи.

— Да… Мы не могли бы оба жить до глубокой старости? — слабо возразила она.

— Может быть, а может и не быть, — неопределенно сказал Александр.

— Но почему Птолемей? — с трудом, тихо спросила она, только чтобы уйти от неприятной темы.

— Он любит тебя и никогда не перестанет о тебе заботиться, на него можно положиться.

— Любит — перелюбит. Я не единственная женщина на земле. Я с ним давно рассталась, у него были и есть другие женщины…

Александр усмехнулся ее уловке.

— Он был счастлив с тобой однажды, такие вещи не забываются. Потом, любое сравнение с тобой будет всегда не в пользу других женщин. — Он уверенно кивнул. — Он не может тебя заполучить, а недосягаемость усиливает любое желание. Ну и потом, он догадывается, что ты принадлежишь мне, это распаляет его честолюбие.

— Столько усилий было положено, чтобы прийти к шаткому равновесию так называемой «дружбы» между нами… Да и он изменился. В то время, когда мы были вместе, он был романтичен, порывист, а сейчас рационален и сдержан.

— Поверь мне, эти качества никуда не исчезли. Они все сохранились в глубине его души, я уверен в этом, просто он их скрывает, как и свою любовь к тебе, потому что ему так легче. Да ты знаешь это сама!

— Но если он станет… я же от него никогда больше не отделаюсь, — Таис не смогла выговорить «отцом моего ребенка».

— Все можно уладить…

— О чем мы говорим, Александр?! — перебила его в отчаянии Таис. — Зачем ты сказал мне эти ужасные вещи? Я была так счастлива. Зачем ты смутил мой покой?! — По ее щекам в три ручья катились слезы.

— Не думай об этом сейчас. Это подумается само. Я умоляю тебя, успокойся сейчас, ты обещала не волноваться. — Александр обнял ее и успокаивал, укачивал, как ребенка.

— Как ты можешь, Александр, зачем ты это делаешь?

— Я тебе обещаю, все будет хорошо. Я буду любить тебя всегда и буду любить твоего ребенка, как тебя саму.

— Ты не любишь меня. Иначе почему бы ты стал толкать меня в объятия другого мужчины, — в отчаянии сказала Таис, плача у него на груди.

— Ты ошибаешься, милая. Я делаю это из любви к тебе и только ради твоего блага. Но сейчас оставим это, успокойся, — он говорил нежно, но настойчиво, скрывая свое волнение.

Он посеял в душе Таис, как ей казалось, зубы дракона. И она долго не могла примириться с тем, что он разрушил ее тихий, радостный привычный мир, в котором ей было так хорошо. Она пыталась забыть, как будто и не было никакого разговора, но расчет Александра был верен: «думалось само» — зерно мало-помалу прорастало…

Наконец Таис открылась Геро. К ее удивлению, спартанка не посчитала эту идею ужасной и жестокой.

— Он вас всех окрутил вокруг пальца, одурачил и одурманил, — в сердцах воскликнула Таис.

— Его идея необычна, но разумна. Он думает о твоем будущем, о возможности его наихудшего развития. Разве ты не хочешь детей?

— Я хочу его детей! Детей желанных, от горячо любимого мужчины!

— Но это невозможно. Это было бы идеально и замечательно для вас, но это не-воз-мож-но! Ты же это понимаешь!

— Да, конечно… Я понимаю. И поэтому я могу обойтись… Мне никто не нужен, кроме него. Он заполняет всю мою жизнь.

— Таис, «…и нить тонка и жестока Ананка…»[39], об этом ведь речь. Ведь он же такой безрассудный, отчаянный, он же первый там, где опасность.

— Нет, нет, нет, я не хочу об этом ни слышать, ни думать! С ним ничего не случится, — проговорила, как заклинание, Таис.

— Ах, милая подруга… — Геро вздохнула тяжело и обняла Таис. — Я думаю, он хорошо подумал, прежде чем предлагать тебе такие вещи.

— Может, на этот раз он ошибается? — упрямилась Таис.

— Ах, милая подруга… — только и смогла сказать Геро.

В том месте, где Гидасп вливался в Акесин, находились опасные водовороты. Несколько триер столкнулись в бурном течении и были сильно повреждены. Менее пострадали транспортные корабли без киля и штевня: их течение, изрядно покрутив, отнесло в тихие заводи. Во время этой вынужденной остановки, пока чинили корабли, разведка донесла Александру, что племена маллов и оксидраков объединились во внушительную армию и намереваются выступить против Александра. Царь посчитал опасным оставлять сильного противника у себя в тылу и решил покорить их. Двухмесячная передышка без боев, к большому неудовольствию солдат, подошла к концу. Царь поручил Неарху закончить ремонт триер, а остальным продолжать движение вдоль реки, чтобы встретиться с флотом у слияния Акесина и Гидраота. Сам же с Пердиккой повел через пустыню своих гипаспистов[40], конных и пеших дружинников, лучников[41] и агриан[42].

Таис осталась при Неархе, хотя Александр хотел бы видеть ее в отряде Птолемея. Она с таким тяжелым сердцем, с такими нехорошими предчувствиями прощалась с Александром, что ему потребовалось три ночи, чтобы более или менее бескровно «оторвать» ее от себя.

— Неплохо было бы, если б солнце вообще не всходило, растягивая нашу любовную ночь на три дня, как это было у Зевса и Алкмены[43], — шутил Александр, — да только нет у меня его сил! А жаль…

Он все шутил. Ему было до шуток, он радовался предстоящему походу, его притягивала опасность, борьба. Ну что за человек! «Такой человек», — это гениальное Гефестионово. «А я что за человек? Плачу вечно, как невеста пред свадьбой, цепляюсь за него лианой, пью его соки, живу за его счет».