Таис положила ему руки на плечи и опустилась перед ним. Он был рад, что она как будто в хорошем расположении духа.

— Один? Или в обществе Диановых ланей и Афродитиных зайцев?

— Их давно истребили Александровы воины. Остались одни несъедобные Аполлоновы ящерицы. — Он шутил ей в тон, но все же внимательно всматривался в ее глаза. Она выдержала его взгляд, сохранив беззаботную улыбку на лице.

— Мне правится твое настроение. Я в тебе не ошиблась, — сказала Таис нежно и игриво.

Они ласкали друг друга улыбками, взглядами. Через минуту этих безмолвных, одними глазами, разговоров Александру начало казаться, что ничего не произошло и все хорошо, как всегда.

— Ты в порядке? — все же напрямую спросил Александр.

Она кивнула и подытожила с лучистой улыбкой:

— Какие мы молодцы! (Только бы с беспечностью в тоне не переборщить!)

Солнце садилось, и скоро не осталось на полянке ни одного уголочка, освещенного его лучами.

— Вот и настал тот самый момент, которого я ждала. Я хочу петь сегодня. И не просто петь. Я спою тебе мою любимую песню, — сказала Таис многозначительно.

— О! Вот это подарок! Я обожаю, когда ты поешь. Это каждый раз новое открытие для меня и новая страница в книге нашей жизни.

Она прислушалась к его словам, замерла, скосила свои чудесные ланьи глаза и закусила губу. Александр задержал дыхание.

— Ну, пой же!

И она запела, как всегда, без всякого перехода, едва он договорил.

Это была сентиментальная, меланхоличная песня о том, как багряный закат льет свой последний свет на кувшинки в воде, на поющий камыш, на перекликающихся в тростнике уток. Мимо бредет одинокий человек и чувствует себя частью этого печального туманного мира, олицетворяющею его грусть.

Александр ожидал чуда, и оно произошло. Как она пела! Как будто и не она, а что-то в ней, больше чем она, не подвластное ей — какая-то сила. Он слыхал в своей жизни голоса лучше и сильней, но они не трогали его так. Зато у него проходил мороз по коже и останавливалось дыхание, когда пела Таис. Может, потому, что это был ее голос, и пела она о том, что чувствовала ее душа?

— Таис в любви сродни Таис в песне, это так? — спросил после долгого молчания Александр.

— Да! — она изумленно подняла голову. — Да! Когда я пою, я в том же мире, в который я попадаю, когда ты меня любишь. — Она рассеянно смотрела перед собой, а потом вскинула ресницы: — Откуда ты знаешь?

— Это невозможно не почувствовать.

— Ах, вот почему мне все петь хочется? — осторожно пошутила Таис.

— А я-то думаю, что это я так люблю, когда она поет! Почему я раньше не знал этой любимой песни?

— Она новая… Я сочинила ее в Египте, — с трепетом ответила Таис.

— Мы когда-то вернемся туда, раз так…

— Навсегда?

Он не ответил. Они не предполагали, насколько близки к истине их слова. И слава богам, что не предполагали.

— У меня нет слов, а у тебя всегда находятся.

— Спасибо, мой дорогой, только я чуть с ума не сошла, пока искала эти слова. А толчком был ты, так что без тебя и не было бы ничего. Ты был в оазисе Шивы, и я страшно скучала по тебе, одна, на нильских берегах.

— Под пересвисты диких уток? — Он погладил ее по подбородку, по губам, по зубам. Поцеловал. — Ты правда успокоилась?

— Считай, что все позади, все будет хорошо, не волнуйся, я все устрою. Наша полянка, эти цветы и стрекозы видят нас в последний раз. Наши сообщники и свидетели наших тайных встреч. — Она отвлекала его от больной темы. — Тебе не жаль?

— Я никогда не оборачиваюсь назад, ты же знаешь. И ты смотри вперед, причем не под ноги, а вдаль. Я тебе обещаю, что у тебя впереди будет столько полян, сколько захочется твоей душе.

— Не знаю, почему я так устроена. Я все время… коплю это все. Меня мучают любые прощания, разлуки, уход в прошлое — и я это все не отпускаю. Почему?

— Потому, что ты — девочка, а они любят постоянство, чтоб всегда было «как всегда». И будет, детка. Мы всегда будем вместе.

— Ты прав, как всегда. — Она вздохнула. — И нам надо возвращаться.

Так прошли эти бурные, насыщенные разными чувствами три дня. А еще через пару дней, в июле 331-го, незадолго до своего двадцатипятилетия, Александр выступил на восток, в Месопотамию, где за Тигром с огромной армией его ожидал Дарий. Наступили другие времена, другая жизнь и заботы захватили Александра.

Из греческих наемников — лучших частей Дария — у него оставалось около четырех тысяч. Но вместо них Дарий получил пусть менее дисциплинированных, но диких и выносливых бактрийцев и согдийцев. Ими управлял Бесс — сатрап Бактрии и двоюродный брат Дария. Новым оружием, на которое возлагал большие надежды персидский царь, являлись колесницы с острыми серпами на колесах. Конница Дария по численности и умению также превосходила македонскую. Огромными нисейскими жеребцами, по сравнению с которыми македонские кони казались крохотными, управляли всадники, если не родившиеся, то уж точно выросшие в седле. Дарий учел свои ошибки на Иссе, где он не смог разыграть количественного превосходства своих войск из-за неудачно выбранного места сражения. Он долго искал подходящую местность и нашел ее неподалеку от города Арбелы. На огромной равнине были срыты или засыпаны все неровности, способные помешать действиям серпоносных колесниц или движению пехоты и конницы. Казалось, все было предусмотрено и подготовлено Дарием к решающему сражению. Превосходящая по меньшей мере в пять раз армия должна была раздавить Александра. Должна была…

Александр гнал своих солдат так, как умел он один: тридцатикилометровые марши в полном вооружении и с пайком на 10 дней за плечами были нормальным делом для его закаленных, выносливых «орлов». Из-за невыносимой жары до 65 градусов на солнце, а тени там не было вообще, приходилось двигаться ночами. Две тысячи колесниц везли провиант. Высланные вперед строители и разведчики как раз строили мосты через Евфрат, когда к реке с внушительным войском подошел Мазай, сатрап Месопотамии. Однако, стоило у Евфрата появиться Александру, Мазай неожиданно повернул свои войска и без боя отдал переправу. Александр мысленно поблагодарил Мазая и богов за такую услугу Затем Александр по броду перешел следующую преграду — Тигр. Царь первым выбрался на восточный берег и не потерял в быстрой реке ни одного человека. (Тигр означает «стрела».) В пойме Тигра очнувшийся Мазай применил тактику выжженной земли, поэтому Александру пришлось вести свою армию другой, горной, дорогой.

Во время марша в южном направлении произошло затмение луны. Александр не стал смущать своих солдат научными объяснениями этого явления, но подсказал прорицателям объяснить все следующим образом: Луна — это Персия, и ее затмение означает ее конец. Знание астрономии сочеталось в Александре с искренней верой в божественность не всегда понятных, но могучих сил природы, и он прилежно принес жертвы Солнцу, Луне и Земле.

Во время этого похода под палящим солнцем по пустыням и степям умерла Статейра, жена Дария, о чем Александр искренне сожалел. Он остановил свое стремительное продвижение на день и похоронил ее по персидскому зороастрийскому обычаю, пышно, как подобает ее рангу. По обычаю, труп не мог касаться земли и не смел осквернять священного огня, поэтому их не погребали и не сжигали, а оставляли на круглых «башнях молчания» на съедение грифам. Несмотря на то что царь довольно часто виделся с Сисигамбис, Статейру он избегал, как и объявил сразу, демонстрируя всему свету свою «сдержанность» и уважение к чести жены своего врага. Считалось, что Статейра была самой красивой женщиной Азии, но Александр даже не пожелал это проверить — ведь он уже обладал самой красивой женщиной всех времен и преданий.

Она же в это время переживала не лучшие времена. К беспокойству об исходе битвы и дальнейшей судьбе эллинов в Персии прибавилась тяжелая задача убить собственного ребенка — именно так понимала Таис то бесчеловечное преступление, которое ей предстояло совершить. Когда-то в Афинах она уже столкнулась с необходимостью прерывать беременность. Но тогда эта процедура не доставила ей таких моральных мучений — так, досадная неудача, оплошность. Новая жизнь, росшая в ней сейчас, не казалась ей безликим эмбрионом. Это был замечательный, желанный и уже любимый ребенок, его плоть и кровь. Сначала, пока позволяло время, она пряталась за мысли об Александре, исходе битвы, от которой теперь зависело все. Днем она понимала решение Александра, мирилась с ним, но ночью муки совести и сомнения овладевали ею, как кошмар. Какое злодеяние! Никакая Медея не идет в сравнение.