— И все? — спросил Бреймер. — Человек строит козу правительству США, спокойно возвращается к своей девчонке, и на этом все?

— Он вернется, — сказал Шеффер. — Мы все тут немного погорячились. — Он кивнул Джейку. — Утро вечера мудренее.

— Я строю козу только вам, — сказал Джейк Бреймеру, не обращая внимания на Шеффера. — Тоже приятно — такой патриотический жест.

— Все это пустая трата времени, — резко сказал Бреймер Шефферу. — Езжайте и заберите ее. Она сделает то, что ей скажут.

Джейк положил руку на дверь, затем повернулся и ледяным тоном произнес:

— Так, четко уясняем себе один момент. Коснетесь ее хоть пальцем — и считайте, что вам кранты.

— А мне не страшно.

— Прикиньте. В общенациональном журнале зарезервировано место для моего материала. Может, про отца в Ютике, который получает пистолет от сына. Вот не слишком занятой конгрессмен, совершающий акт милосердия. Изобрази их вместе на снимке, и у вас слезы навернутся на глазах. А вот все тот же конгрессмен в Берлине. Но уже не такой хороший. Лоббирует нацистских военных преступников на деньги налогоплательщиков. Пока наши парни еще гибнут на Тихом океане. Расклад снимков следующий. У компании «Фарбен» был завод в Аушвице. Кладем снимок членов правления «Фарбен». Рядом с ним фото одного из концентрационных лагерей. Еще один с изображением груды трупов. Уверен, что можно найти даже старую, довоенную фотографию ребят с «Фарбен», на которой они пожимают руки своим друзьям из «Американских красителей». Насколько я знаю, на ней вы тоже есть. Затем еще один красивый — из тех, что сделала Лиз, она всегда мечтала напечататься в «Колльерс». Думаю, ВИАТ перед нею в долгу.

— Боже, Гейсмар, — сказал Шеффер.

— Это ложь, — произнес Бреймер.

— Но я могу такое написать. Я знаю, как это делать. Я писал много лжи — ради нашей стороны. И такую, блядь, ложь тоже напишу. А вы следующие два года будете опровергать ее. А теперь оставьте ее в покое.

У Бреймера на какое-то мгновение перехватило дыхание, глаза неподвижно смотрели на Джейка. А когда заговорил, голос его был жестким, ни следа от прежнего земляка.

— Вы только что сожгли к черту все мосты для одной немецкой бабенки.

Джейк открыл дверь, потом оглянулся через плечо на Шеффера.

— Спасибо за патроны. И еще — если я все же найду его, я вам просигналю.

Шеффер все это время смотрел в пол, как будто там кто-то нагадил, но когда Джейк вышел, поднял голову.

— Гейсмар? — сказал он. — Приведите ее.

Джейк миновал часового и медсестру, которая шла по коридору за подносами. И снова оказался на Гельферштрассе — еще более одинокий, чем прежде.

Гюнтер отказался от работы, согласившись, как ни смешно, с Шеффером.

— Не получится. Он — осторожный. К тому же это не работа полицейского. Это…

— Я знаю, что это. Я не знал, что вы такой разборчивый.

— Это скорее вопрос денежных средств, — вежливо сказал Гюнтер.

— Мы знаем, что он встречался с Талли, — сказал Джейк.

— Значит, платил Василий, но с кем еще встретился Талли? Полагаю, не с герром Брандтом. Пуля-то американская.

— Одно ведет к другому. И Сикорский знает, где Эмиль.

— Несомненно. Но вы валите все в одну кучу. Кого именно вы хотите найти — герра Брандта или человека, который убил Талли?

— Обоих.

Гюнтер посмотрел на него.

— Сикорский не приведет нас к герру Брандту, но он может привести нас к другому. Если не заподозрит, что мы знаем. Так что, видите, это вопрос денег.

— И что вы намерены делать — оставить Эмиля у русских?

Гюнтер пожал плечами:

— Мой друг, мне плевать, кто делает ракеты. Мы свои уже наклепали. Результаты можете сами видеть. — Он встал со стула и налил себе еще кофе. — А теперь давайте решать наши дела. С делом герра Брандта, боюсь, придется подождать.

— Он не может ждать, — расстроенно сказал Джейк.

Гюнтер взглянул на него поверх края чашки.

— Тогда копайтесь в архивах.

— Я и так копаюсь в архивах.

— Снова покопайтесь. Они полные?

— Все, что он передал.

— Тогда это должно быть там — то, чего хочет Василий. Послушайте, выходит интересный момент. Почему вообще Талли должен был умереть? Сделка заключалась в успехе. Василий получил то, что хотел, Талли — деньги. Успех. Тогда почему? Если только сделка не была завершена. Должно быть, Василий хотел чего-то еще.

— Помимо Лины.

Гюнтер покачал головой, отвергая идею:

— Она нужна герру Брандту. Василий — просто гостеприимный хозяин. Нет, тут что-то еще. В документах. Зачем тогда Талли копался в них? Так что идите и ищите. — И, крутанув пальцами, показал Джейку на выход, как учитель, отсылающий ученика.

Джейк посмотрел на часы:

— Хорошо. Позже. Сначала мне нужно выполнить определенную работу.

— Журналист. Опять черный рынок?

Джейк взглянул на него, жалея, что вообще упомянул.

— Нет. На самом деле — Рената. Интервью.

— А, — произнес Гюнтер и возвратился с чашкой кофе на стул, избегая темы. — Кстати, — сказал он, садясь, — вы проверяли парк машин?

— Нет. Я полагал, что Сикорский поехал…

— Прямо в Целендорф? Ну, может и так. Но я хочу быть точным. Поставьте все точки над i.

— Хорошо. Позже.

Гюнтер поднял чашку, наполовину скрыв лицо.

— Герр Гейсмар? Спросите ее за меня. — Джейк ждал. — Спросите, что она чувствовала.

В центре предварительного заключения, расположенном недалеко от Алекса, его провели в небольшую комнату, обставленную так же просто, как и помещение импровизированного суда: один стол, два стула, портрет Сталина. Сопровождающий с деланой любезностью предложил кофе и затем оставил его ждать. Смотреть не на что, кроме светильника на потолке — матовой лампы, которая некогда работала на газе, реликт вильгельмского периода. Рената вошла через противоположную дверь в сопровождении двух конвоиров, которые подвели ее к столу, а сами расположились у стенки и замерли, как канделябры.

— Привет, Джейк, — сказала она, улыбнувшись настолько нерешительно, что ее лицо, казалось, так и осталось неподвижным. Та же бледно-серая роба и небрежно обрезанные волосы.

— Рената.

— Дай сигарету — они подумают, что у тебя есть разрешение, — сказала она по-английски, присаживаясь.

— Будешь говорить по-английски?

— Немного, чтобы они ничего не заподозрили. Один из них понимает немецкий. Спасибо, — сказала она, переходя на немецкий, взяла зажигалку и затянулась. — Боже, лучше, чем еда. От этой привычки трудно отказаться. В камере не разрешают курить. Где твой блокнот?

— Он мне не нужен, — смутившись, сказал Джейк. Она что-то подозревает?

— Нет уж, пожалуйста, я хочу, чтобы ты все записывал. Он у тебя с собой?

Он достал блокнот из кармана и впервые заметил, как у нее трясется рука. Нервничает, хотя голос уверенный. Сигарета слегка дрожала, когда она поднесла ее к пепельнице.

Он повертел ручкой, не зная, с чего начать. Спросите, что она чувствовала, сказал Гюнтер, но что она может сказать? Сотня кивков, наблюдая, как людей загоняли в грузовики.

— Так трудно смотреть на меня?

Он неохотно поднял голову и посмотрел ей в глаза, все те же под неровной шапкой волос.

— Не знаю, как с тобой разговаривать, — сказал он просто.

Она кивнула:

— Самый отвратительный человек в мире. Понимаю — именно такую ты и видишь. Хуже не бывает.

— Я этого не говорил.

— Но ты и не смотришь. Хуже не бывает. Как она могла заниматься такими делами? Это первый вопрос?

— Если хочешь.

— Ответ знаешь? Занималась не она — занимался кто-то другой. Вот тут. — Она постучала пальцами по груди. — Их тут двое. Один — монстр. Другой — та, которую ты знал. Та же самая. Взгляни на нее. Сможешь? Хоть на момент. Они даже не знают, что такая есть, — сказала она, кивнув в сторону конвойных. — Но ты-то знаешь.